Неточные совпадения
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик
Максимов, человек лет шестидесяти, не то что шел, а, лучше сказать, почти
бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
— Хорошо-с, — радостно прошептал
Максимов и
побежал в залу.
Вот и Максимов-помещик
бежит — да тут скандал; значит, не было обеда!
Смеется Максим-то: «Больно уж, говорит, забавно глядеть, как люди от пустяка в страхе
бегут сломя голову!» Поди, говори с ним…
— Видела я во сне отца твоего, идет будто полем с палочкой ореховой в руке, посвистывает, а следом за ним пестрая собака
бежит, трясет языком. Что-то частенько
Максим Савватеич сниться мне стал, — видно, беспокойна душенька его неприютная…
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр лежал в своей комнате в нервной горячке. Он метался в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался
бежать. Старый доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре;
Максим хмурил брови и не глядел на сестру.
Люди Басманова и разбойники окружили Серебряного. Татары были разбиты наголову, многие отдались в плен, другие
бежали.
Максиму вырыли могилу и похоронили его честно. Между тем Басманов велел раскинуть на берегу речки свой персидский шатер, а дворецкий его, один из начальных людей рати, доложил Серебряному, что боярин бьет ему челом, просит не побрезгать походным обедом.
Зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала стрела, угодила
Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое сердце. Закачался
Максим на седле, ухватился за конскую гриву; не хочется пасть добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его конь по чисту полю, и летит
Максим, лежа навзничь, раскидав белые руки, и метут его кудри мать сыру-земли, и
бежит за ним по полю кровавый след.
И снова очутился
Максим на коне, среди зеленого леса. Как прежде, Буян прыгал вокруг коня и весело смотрел на
Максима. Вдруг он залаял и
побежал вперед.
Максим уже схватился за саблю в ожидании недоброй встречи, как из-за поворота показался всадник в желтом кафтане с черным двоеглавым орлом на груди.
Утро было свежее, солнечное. Бывшие разбойники, хорошо одетые и вооруженные, шли дружным шагом за Серебряным и за всадниками, его сопровождавшими. Зеленый мрак охватывал их со всех сторон. Конь Серебряного, полный нетерпеливой отваги, срывал мимоходом листья с нависших ветвей, а Буян, не оставлявший князя после смерти
Максима,
бежал впереди, подымал иногда, нюхая ветер, косматую морду или нагибал ее на сторону и чутко навастривал ухо, если какой-нибудь отдаленный шум раздавался в лесу.
— Пошёл
Максим, и котомка с ним! — заговорил Пушкарь. — Опять в
бега, значит.
Этим олимпическим смехом окончилось служебное поприще доброго приятеля нашего, Владимира Петровича Бельтова. Это было ровно за десять лет до того знаменитого дня, когда в то самое время, как у Веры Васильевны за столом подавали пудинг, раздался колокольчик, —
Максим Иванович не вытерпел и
побежал к окну. Что же делал Бельтов в продолжение этих десяти лет?
Квач. Да я же их знаю! Они жили на Брянском заводе, и там их имя было
Максим Марков!.. Там мы их арестовали… два года назад, ваше благородие!.. На левой руке, на большом пальце, у них ногтя нет, я знаю! Они не иначе как
бежали откуда-нибудь, если по чужому паспорту живут!
Марья вскочила, поправила волосы и
побежала в избу. К Степану медленно подошел
Максим. Он уже разделся и в нижнем платье был похож на мертвеца. Луна играла на его лысине и светилась в его цыганских глазах.
Бежать отсюда,
бежать подальше с этой бледной, как смерть, забитой, горячо любимой женщиной.
Бежать подальше от этих извергов, в Кубань, например… А как хороша Кубань! Если верить письмам дяди Петра, то какое чудное приволье на Кубанских степях! И жизнь там шире, и лето длинней, и народ удалее… На первых порах они, Степан и Марья, в работниках будут жить, а потом и свою земельку заведут. Там не будет с ними ни лысого
Максима с цыганскими глазами, ни ехидно и пьяно улыбающегося Семена…
Царь любил
Максима, часто по-детски дававшего ему прямые ответы, и жаловал его, и вдруг в одну прекрасную ночь
Максим Григорьевич
бежал из родительского дома и как в воду канул — пропал без вести.
Со времени же бегства
Максима Григорьевича, Григорий Лукьянович, зная о дружбе сына с Карасем, положительно стал ненавидеть последнего, подозревая его в пособничестве
побегу сына.