Неточные совпадения
— Да если тебе так хочется, я
узнаю прежде о ней и сама подойду, — отвечала мать. — Что ты в ней нашла особенного? Компаньонка, должно быть. Если хочешь, я познакомлюсь с
мадам Шталь. Я
знала её belle-soeur, — прибавила княгиня, гордо поднимая голову.
Мадам Шталь
узнала впоследствии, что Варенька была не ее дочь, но продолжала ее воспитывать, тем более что очень скоро после этого родных у Вареньки никого не осталось.
— А ты разве её
знал, папа? — спросила Кити со страхом, замечая зажегшийся огонь насмешки в глазах князя при упоминании о
мадам Шталь.
Варенька жила с нею постоянно за границей, и все, кто
знал мадам Шталь,
знали и любили М-llе Вареньку, как все её звали.
— Ну вот и всех увидим твоих друзей, — прибавил он, — и
мадам Шталь, если она удостоит
узнать меня.
Подробности, которые
узнала княгиня о прошедшем Вареньки и об отношениях ее к
мадам Шталь и о самой
мадам Шталь, были следующие.
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на службу;
мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы
узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула головой на тихое «Мерси,
мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из ресторана. — Но,
знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
— Да, — перебил он, — и засидевшаяся канарейка, когда отворят клетку, не летит, а боязливо прячется в гнездо. Вы — тоже. Воскресните, кузина, от сна, бросьте ваших Catherine, madame Basile, [Катрин,
мадам Базиль (фр.).] эти выезды — и
узнайте другую жизнь. Когда запросит сердце свободы, не справляйтесь, что скажет кузина…
— Дальше, приставили француженку, madame Clery, [
мадам Клери (фр.).] но… не
знаю, почему-то скоро отпустили. Я помню, как папа защищал ее, но maman слышать не хотела…
— Нет, она его не любит, то есть она очень чиста сердцем и не
знает сама, что это значит: любить.
Мадам фон-Калитин ей говорит, что он хороший молодой человек, а она слушается
мадам фон-Калитин, потому что она еще совсем дитя, хотя ей и девятнадцать лет: молится утром, молится вечером, и это очень похвально; но она его не любит. Она может любить одно прекрасное, а он не прекрасен, то есть душа его не прекрасна.
— То-то, я ведь не утерплю, спрошу эту
мадам, где она своего мужа дела? Я его мальчиком
знала и любила. Я не могу, видя ее, лишить себя случая дать ей давно следующую пощечину. Так лучше, батюшка, и не зови меня.
— Три,
мадам, — гордо вставила немка. — Я
знаю еще и эстонский. Я окончила городское училище и три класса гимназии.
— Представьте себе, что в прошлом году сделал Шепшерович! Он отвез в Аргентину тридцать женщин из Ковно, Вильно, Житомира. Каждую из них он продал по тысяче рублей, итого,
мадам, считайте, — тридцать тысяч! Вы думаете на этом Шепшерович успокоился? На эти деньги, чтобы оплатить себе расходы по пароходу, он купил несколько негритянок и рассовал их в Москву, Петербург, Киев, Одессу и в Харьков. Но вы
знаете,
мадам, это не человек, а орел. Вот кто умеет делать дела!
А об
мадам Бубновой я действительно кой-что
знаю.
Как к завтра урока не выучишь; всю ночь снятся учитель,
мадам, девицы; всю ночь во сне уроки твердишь, а на другой день ничего не
знаешь.
— Да,
знаю, — отвечала
мадам Четверикова, лукаво потупившись. — А послушайте, — прибавила она, — вы написали тот роман, о котором, помните, тогда говорили?
Место это приобрела и упрочила за мужем именно сама
мадам исправница своими исключительно личными исканиями и ходатайствами; а потому можете судить о чувствах этой дамы, когда она
узнала, что новым вице-губернатором назначен — и кто же? — душка Калинович!
— Oh, grand merci, madame! [О, благодарю,
мадам! (франц.).] — воскликнула на это пани Вибель. — Но я теперь разводка и не
знаю, как это может показаться здешнему обществу.
— Я уверена, — защебетала вдруг
мадам Обноскина, — я совершенно уверена, monsieur Serge, — ведь так, кажется? — что вы, в вашем Петербурге, были небольшим обожателем дам. Я
знаю, там много, очень много развелось теперь молодых людей, которые совершенно чуждаются дамского общества. Но, по-моему, это все вольнодумцы. Я не иначе соглашаюсь на это смотреть, как на непростительное вольнодумство. И признаюсь вам, меня это удивляет, удивляет, молодой человек, просто удивляет!..
Я откровенно признаюсь — к чему скрывать? — продолжал я, обращаясь с заискивающей улыбкой к
мадам Обноскиной, — что до сих пор совсем почти не
знал дамского общества, и теперь, когда мне случилось так неудачно войти, мне показалось, что моя поза среди комнаты была очень смешна и отзывалась несколько тюфяком, — не правда ли?
Вот он раз в Париже сидит у знакомых, и вдруг входит
мадам Бичер-Стоу, — ну, вы
знаете,"Хижина дяди Тома".
Шмага.
Мадам, мы пришли в гостиницу, чтоб объясниться с вами по делу, вам известному, но вы были заняты. Ну,
знаете ли, увлечение молодости, буфет, биллиард… соблазн… и при всем том недостаток средств. Вам, конечно, известно, что такое бедный артист. Одним словом, мы задолжали в буфете.
Лидия. Вы
знаете в Казани
мадам Чурило-Пленкову?
— Ну, Владимир! — сказал он, дослушав рассказ своего друга, — теперь я понимаю, отчего побледнел Сеникур, когда вспомнил о своем венчанье… Ах, батюшки! да
знаешь ли, что из этого можно сделать такую адскую трагедию à la madam Радклиф [в стиле
мадам Радклиф (франц.)], что у всех зрителей волосы станут дыбом! Кладбище… полночь… и вдобавок сумасшедшая Федора… какие богатые материалы!.. Ну, свадебка!.. Я не охотник до русских стихов, а поневоле вспомнишь Озерова...
— Je n'en sais rien, madame [Я ничего об этом не
знаю,
мадам (франц.).], — отвечал гувернер. Аделаида Ивановна, впрочем, сейчас же помирилась и на этой сумме.
— Да уж я и без вас
знаю, что сегодня совсем замарашка, — отвечает она. — Совсем опустилась, давно не мечтаю. Вот и выехала такая
мадам Грибусье… А что, в самом деле, я кухаркой кажусь?
Я не стану распространяться о том, как устроивала свое городское житье моя мать, как она взяла к себе своих сестер, познакомилась с лучшим казанским обществом, делала визиты, принимала их, вывозила своих сестер на вечера и на балы, давала у себя небольшие вечера и обеды; я мало обращал на них внимания, но помню, как во время одного из таких обедов приехала к нам из Москвы первая наша гувернантка, старуха француженка,
мадам Фуасье, как влетела она прямо в залу с жалобою на извозчиков и всех нас переконфузила, потому что все мы не умели говорить по-французски, а старуха не
знала по-русски.
—
Знаете что,
мадам Иванова? — сказал он точно в недоумении. — Ведь меня же в солдаты забирают. На войну.
(Тут все, написанное мною, моя невестка, второго сына жена, женщина модная, воспитанная в пансионе
мадам Гросваш, зачернила так, что я не мог разобрать, а повторить — не вспомнил, что написал было. Ну, да и нужды нет. Мы и без того все
знаем все. Гм!).
Бобоедов. Ну, как же? Это все
знают!.. Неуважение ко власти — вот и либерализм!.. А ведь я вас,
мадам Луговая, видел в Воронеже… как же! Наслаждался вашей тонкой, удивительно тонкой игрой! Может быть, вы заметили, я всегда сидел рядом с креслом вице-губернатора? Я тогда был адъютантом при управлении.
И ночь, и любовь, и луна, как поет
мадам Рябкова, жена командира второй роты, на наших полковых вечерах… Я никогда, даже в самых дерзновенных грезах, не смел воображать себе такого упоительного счастья. Я даже сомневаюсь, не был ли весь сегодняшний вечер сном — милым, волшебным, но обманчивым сном? Я и сам не
знаю, откуда взялся в моей душе этот едва заметный, но горький осадок разочарования?..
—
Знаю. Тоже,
мадам, мы бывали в ваших местах. Один франок дюжина. Валяй.
— Она смеется! — шептал он ей через четверть часа. — Она глупа! Вы
знаете, что она требует с каждого за один миг любви?
Знаете? Сто тысяч франков! Ха-ха-ха! Посмотрим, какой сумасшедший даст ей эти деньги! За сто тысяч я буду иметь таких десяток! Гм…Дочь вашей кузины,
мадам, была красивее ее в тысячу раз и стоила мне сто тысяч, но стоила в продолжение трех лет! А эта? Капризная девчонка! Сто тысяч…Ваше дело, madame, объяснить ей, что это ужасно глупо с ее стороны…Она шутит, но…не всегда же можно шутить.
«Теперь, — кончал Горданов, — не имея чести
знать далее ваших планов, заключаю мое сказание тем, что „cela vous concerne, madame“.» [Это касается вас,
мадам (франц.).]
— Куда же это так? — удивился дядя, хватая меня за рукав. — Сейчас тетка выйдет! Закусим, чем бог послал, наливочки выпьем!.. Солонинка есть, Митя за колбасой побежал… Экие вы, право, церемонные! Загордился, Сеня! Нехорошо! Венчальное платье не у Глаши заказал! Моя дочь, сударыня, белошвейную держит… Шила вам, я
знаю,
мадам Степанид, да нешто Степанидка с нами сравняется! Мы бы и дешевле взяли…
Липина. Я
знала, что найду вас всех в радости. Но, как сказала
мадам де Севиньи в образцовых письмах своих к дочери: добро не надо делать вполовину. С помощью моих знакомых, собрала я на ваше домашнее заведение сто рублей серебром, да Подснежников, отыскав меня, положил столько же в твою свадебную корзинку. Тут же найдешь и богатый подвенечный наряд. Обними меня, Груня, дочка моя, дитя моего сердца!
Через коридорчик мы пошли представляться
мадам. Нашли мы ее в уютной комнате за круглым столом, освещенным лампой с зеленым абажуром. Она — нестарая еще женщина, полная, но не обрюзглая: видно, что была в молодости красива. Раскладывала она гранпасьянс, когда мы вошли. В комнате стоял какой-то особый запах, довольно приятный. На нас залаяла собачка. Мы вошли первые, за нами чиновник и ключница (я
узнала потом ее звание).
— Кланяйтесь
мадам Крюковской! Пожалуйста, только, чтобы никто не
знал, что я здесь была.
— Славное тогда было время!.. Кузина упросила меня… не
знаю уж зачем… разве я могу быть для нее приятной?.. Я и переехала к ней. Но она меня не стесняет, у меня своя комната… Когда хотите — утром, вечером. Это в той же местности, на Захарьевской… Квартира
мадам Патера.
— Вы
знаете, граф что такие рыцари, как вы, бывают только в романах Madame Suza. [
Мадам Сюза.]
— A! Граф Ростов! — радостно заговорил Пьер. — Так вы его сын, Илья? Я, можете себе представить, в первую минуту не
узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили с m-me Jacquot… [
мадам Жако…] давно.