Неточные совпадения
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот
человек игру играет, а в то же время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета своего не разглашал, то подумали, что так следует"по игре", и
успокоились.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я
успокоился, я вижу, что и кроме меня есть
люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской армии в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской войны (1853–1856).] умные-то
люди уж как боялись, что вот-вот атакует неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как увидели, что неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и
успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться от этого
человека — он и сам не знал. Но в этом
человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав это раз, он уже не мог
успокоиться, а теперь к тому же и пришло время.
— Сильно подействовало! — бормотал про себя Свидригайлов, нахмурясь. — Авдотья Романовна,
успокойтесь! Знайте, что у него есть друзья. Мы его спасем, выручим. Хотите, я увезу его за границу? У меня есть деньги; я в три дня достану билет. А насчет того, что он убил, то он еще наделает много добрых дел, так что все это загладится;
успокойтесь. Великим
человеком еще может быть. Ну, что с вами? Как вы себя чувствуете?
Он встал, позвенел вилкой о бокал и, не ожидая, когда
люди несколько
успокоятся, начал говорить, как говорил на суде, сухо, деловито.
У крыльца ждал его лихач-рысак. Мы сели; но даже и во весь путь он все-таки не мог прийти в себя от какой-то ярости на этих молодых
людей и
успокоиться. Я дивился, что это так серьезно, и тому еще, что они так к Ламберту непочтительны, а он чуть ли даже не трусит перед ними. Мне, по въевшемуся в меня старому впечатлению с детства, все казалось, что все должны бояться Ламберта, так что, несмотря на всю мою независимость, я, наверно, в ту минуту и сам трусил Ламберта.
Правда, мама все равно не дала бы ему спокойствия, но это даже тем бы и лучше: таких
людей надо судить иначе, и пусть такова и будет их жизнь всегда; и это — вовсе не безобразие; напротив, безобразием было бы то, если б они
успокоились или вообще стали бы похожими на всех средних
людей.
Сон и спокойствие объемлют море и небо, как идеал отрадной, прекрасной, немучительной смерти, какою хотелось бы
успокоиться измученному страстями и невзгодами
человеку.
Он вывел лишь, что молодой
человек легкомыслен, буен, со страстями, нетерпелив, кутила и которому только чтобы что-нибудь временно перехватить, и он хоть на малое время, разумеется, но тотчас
успокоится.
На этот раз больше всех самообладания сохранил я. Это потому, что я спал и не видел того, что тут произошло. Однако скоро мы поменялись ролями: когда Дерсу
успокоился, испугался я. Кто поручится, что тигр снова не придет на бивак, не бросится на
человека? Как все это случилось и как это никто не стрелял?
Мы подошли к нему в сумерки. Появление неизвестных
людей откуда-то «сверху» напугало удэгейцев, но, узнав, что в отряде есть Дерсу, они сразу
успокоились и приняли нас очень радушно. На этот раз палаток мы не ставили и разместились в юртах.
Зыбуны на берегу моря, по словам Черепанова и Чжан Бао, явление довольно обычное. Морской прибой взрыхляет песок и делает его опасным для пешеходов. Когда же волнение
успокаивается, тогда по нему свободно может пройти не только
человек, но и лошадь с полным вьюком. Делать нечего, пришлось остановиться и в буквальном смысле ждать у моря погоды.
Увидев
людей, идущих со стороны Сихотэ-Алиня, он сначала было испугался и хотел бежать, но, когда увидел Янсели, сразу
успокоился.
Мой приход — я это мог заметить — сначала несколько смутил гостей Николая Иваныча; но, увидев, что он поклонился мне, как знакомому
человеку, они
успокоились и уже более не обращали на меня внимания. Я спросил себе пива и сел в уголок, возле мужичка в изорванной свите.
Сна как не бывало. На биваке поднялся шум. Голоса
людей смешивались с лаем собак. Каждый старался рассказать, что он видел. Загурский говорил, что видел кабана, а Туртыгин спорил и доказывал, что это был медведь. Собаки отбегали от костра, лаяли, но тотчас же возвращались обратно. Только перед рассветом они немного
успокоились.
Женщина с удивлением посмотрела на нас, и вдруг на лице ее изобразилась тревога. Какие русские могут прийти сюда? Порядочные
люди не пойдут. «Это — чолдоны [Так удэгейцы называют разбойников.]», — подумала она и спряталась обратно в юрту. Чтобы рассеять ее подозрения, Дерсу заговорил с ней по-удэгейски и представил меня как начальника экспедиции. Тогда она
успокоилась.
«
Успокойтесь, сударыня, говорит, я такое решение написал, что сенат беспременно его отменит!» Так вот какие
люди бывают!
Впрочем, солдат скоро
успокоился. Их встретила Харитина и как-то особенно просто отнеслась к нему. Она, видимо, поджидала Галактиона и не могла скрыть своей женской радости, которую и обратила на Вахрушку. Кажется, никто так не умел обойтись с
человеком, как Харитина, когда она была в духе. Она потащила солдата в кухню и сама принялась угощать его обедом.
Если представить себе, что 13
человек работают, едят, проводят время в тюрьме и проч. под постоянным наблюдением одного добросовестного и умелого
человека и что над этим, в свою очередь, стоит начало в лице смотрителя тюрьмы, а над смотрителем — начальник округа и т. д., то можно
успокоиться на мысли, что всё идет прекрасно.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом
успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о
человеке вообще или не знать
человека.
Встречаются даже странные случаи: из-за желания оригинальности иной честный
человек готов решиться даже на низкое дело; бывает даже и так, что иной из этих несчастных не только честен, но даже и добр, провидение своего семейства, содержит и питает своими трудами даже чужих, не только своих, и что же? всю-то жизнь не может
успокоиться!
Примите мой совет:
успокойтесь; будьте русскою женщиною и посмотрите, не верно ли то, что стране вашей нужны прежде всего хорошие матери, без которых трудно ждать хороших
людей».
— Представьте себе, что в прошлом году сделал Шепшерович! Он отвез в Аргентину тридцать женщин из Ковно, Вильно, Житомира. Каждую из них он продал по тысяче рублей, итого, мадам, считайте, — тридцать тысяч! Вы думаете на этом Шепшерович
успокоился? На эти деньги, чтобы оплатить себе расходы по пароходу, он купил несколько негритянок и рассовал их в Москву, Петербург, Киев, Одессу и в Харьков. Но вы знаете, мадам, это не
человек, а орел. Вот кто умеет делать дела!
—
Успокойтесь, великодушный молодой
человек! Увы! Мы не имеем права даже быть чувствительными! Итак, в поход! Но, прежде чем приступить к делу, скажите, не имеете ли вы сообщить мне что-нибудь насчет плана ваших действий?
Но когда я, со слезами на глазах, просил его
успокоиться; когда я доказал ему, что в видах его же собственной пользы лучше, ежели дело его будет в руках
человека, ему сочувствующего (я могу признавать его обличения несвоевременными, но не сочувствовать им — не могу!), когда я, наконец, подал ему стакан чаю и предложил папиросу, он мало-помалу смягчился. И теперь, милая маменька, из этого чувствительного, но не питающего к начальству доверия
человека я вью веревки!
— Ах, боже мой! Ах, Николай Аполлоныч!.. Батюшка барин!..
Успокойся, Трилли, умоляю тебя! — опять засуетились
люди на балконе.
— Что же мы теперь будем делать? — спрашивала Раиса Павловна,
успокоившись после первых восторгов. — Какой-то умный
человек сказал, что не так трудно выиграть сражение, как разумно воспользоваться его плодами.
— Я не воровка! — говорила мать полным голосом, немного
успокаиваясь при виде
людей, тесно напиравших на нее со всех сторон.
Так прошло несколько недель. Кажется, вот еще бы недели две, так чудак и
успокоился бы совсем и, может быть, сделался бы совсем порядочным, то есть простым и обыкновенным
человеком, как все. Так нет! Особенность его странной натуры находила везде случай проявиться.
Сусанна Николаевна между тем, оставшаяся в толпе с полузнакомым ей молодым
человеком, сначала, конечно, конфузилась; но Терхов вел ее под руку с такой осторожной вежливостью, что она совершенно потом
успокоилась.
— Тот ведь-с
человек умный и понимает, что я ему в те поры заплатил дороже супротив других!.. Но тоже раз сказал было мне, что прибавочку, хоть небольшую, желал бы получить. Я говорю, что вы получите и большую прибавочку, когда дело моего господина кончится. Он на том теперь и
успокоился, ждет.
Очищенный поник головой и умолк. Мысль, что он в 1830 году остался сиротой, видимо, подавляла его. Слез, правда, не было видно, но в губах замечалось нервное подергивание, как у
человека, которому инстинкт подсказывает, что в таких обстоятельствах только рюмка горькой английской может принести облегчение. И действительно, как только желание его было удовлетворено, так тотчас же почтенный старик
успокоился и продолжал...
Матвей закрыл глаза. Анна крестилась под платком и шептала молитвы. Дыма оглядывался кругом вызывающим взглядом. Он думал, что американцы, сидевшие в вагонах, тоже станут глазеть на их шапки и свитки и, пожалуй, кидать огрызками бананов. Но, видно, эти американцы были
люди серьезные: никто не пялил глаз, никто не усмехался. Дыме это понравилось, и он немного
успокоился…
— Только, — говорит, — жалость — это очень обманное чувство: пожалеет
человек, и кажется ему, что он уже сделал всё, что может и что надобно, да, пожалев, и
успокоится, а всё вокруг лежит недвижно, как лежало, — и на том же боку. Кладбищенское это чувство жалость, оно достойно мёртвых, живым же обидно и вредно.
Некоторое время мы все молчали. Дядя значительно посматривал на меня, но говорить со мной при всех не хотел. Он часто задумывался; потом, как будто пробуждаясь, вздрагивал и в волнении осматривался кругом. Мизинчиков был, по-видимому, спокоен, курил сигару и смотрел с достоинством несправедливо обиженного
человека. Зато Бахчеев горячился за всех. Он ворчал себе под нос, глядел на всех и на все с решительным негодованием, краснел, пыхтел, беспрерывно плевал нá сторону и никак не мог
успокоиться.
Когда
человека начинает со всех сторон одолевать счастье, когда у него на лопатках словно крылья какие-то вырастают, которые так и взмывают, так и взмывают его на воздух, то в сердце у него все-таки нечто сосет и зудит, точно вот так и говорит: «Да сооруди же, братец, ты такое дело разлюбезное, чтобы такой-то сударь Иваныч не усидел, не устоял!» И до тех пор не
успокоится бедное сердце, покуда действительно не исполнит
человек всего своего предела.
Экзамены были сданы, и мы переезжали на дачу с легким сердцем
людей, исполнивших свой долг. Скромные размеры нашего движимого имущества произвели невыгодное впечатление на нашего нового хозяина, который, видимо, усомнился в нашей принадлежности к касте господ. Впрочем, он
успокоился, когда узнал, что мы «скубенты». Во всяком случае, мы потеряли в его глазах по крайней мере процентов на двадцать. Другое неприятное открытие для нас заключалось в том, что под самыми окнами у нас оказался городовой.
Шустрый молодой
человек оказался представителем большой распространенной газеты и поэтому держал себя с соответствующим апломбом. Затем явились еще два репортера — один прилизанный, чистенький, точно накрахмаленный, а другой суровый, всклокоченный, с припухшими веками. Это уже было свое общество, и я сразу
успокоился.
—
Успокойтесь, Моисей Моисеич совсем не жид, а грек и притом отличный
человек. Он войдет в ваше положение, и, я уверен, даже, может быть, вы с ним устроите какую-нибудь сделку.
— Конечно! На Руси такой обычай у добрых
людей есть, — ответил я, уже
успокоившись.
— Вот здесь, — сказал он, — отдыхают гости боярина. Не хочешь ли и ты
успокоиться или перекусить чего-нибудь? Дорожному
человеку во всякое время есть хочется.
— Вы спрашиваете, что делать? Самое лучшее в вашем положении — бежать отсюда. Но, к сожалению, это бесполезно. Вас задержат. Когда общество ограждает себя от преступников, психических больных и вообще неудобных
людей, то оно непобедимо. Вам остается одно:
успокоиться на мысли, что ваше пребывание здесь необходимо.
— «И эта глупая луна на этом глупом небосклоне», — продекламировала Нина. A propos [Кстати (франц. ).], вы слышали, что Зиночка Маркова выходит замуж за Протопопова? Выходит-таки! Удивительный
человек этот Протопопов, — Она пожала плечами. — Три раза ему Зина отказывала, и он все-таки не мог
успокоиться, сделал в четвертый раз предложение. И пускай на себя пеняет. Она его, может быть, будет уважать, но любить — никогда!
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую. Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за ними. У барьера ее не пустили, и она остановилась против вагона, в который вошли Долинский с Дорой. Усевшись, они выглянули в окно. Анна Михайловна стояла прямо перед окном в двух шагах. Их разделял барьер и узенький проход. В глазах Анны Михайловны еще дрожали слезы, но она была покойнее, как часто
успокаиваются люди в самую последнюю минуту разлуки.
Видно было, что чем это для нее мучительнее, тем усерднее она об этом старалась и
успокаивалась только, когда гость, наконец, замечал ее заботы и отдавал ей поклон наравне со всеми другими; случалось, что заезжие
люди, представляясь бабушке, не удостоивали внимания Марью Николаевну, которая имела вид смущенной и смешной приживалки.
Княгиня, отправив этих гостей,
успокоилась. К Патрикею, правда, являлся полицейский узнавать, что за
человек живет у них под именем дворянина Рогожина, но Патрикей знал, как обходиться с чиновными
людьми: он дал ему двадцать пять рублей и сказал, что это был из их мест крепостной, в уме тронутый, но его в Белые берега к подспудным мощам отправили.
Отрешившись от него внешним образом, мы не выработали себе ни бодрости, составляющей первый признак освобожденного от пут
человека, ни новых взглядов на жизнь, ни более притязательных требований к ней, ни нового права, а просто-напросто
успокоились на одном формальном признании факта упразднения.
Бегушев много бы мог возразить Домне Осиповне — начиная с того, что приятеля своего Тюменева он издавна знал за весьма непостоянного
человека в отношении женщин, а потому жалел в этом случае дурочку Мерову, предчувствуя, что вряд ли ей приведется надолго
успокоиться; кроме того, самое мнение Домны Осиповны, касательно успокоения Меровой подобным способом, коробило Бегушева.
«Лучше всего, — сказала себе мысленно Домна Осиповна, — в отношении подобных
людей действовать так, что сначала сделать окончательно, что им неприятно, а потом и сказать: они побесятся, поволнуются, покричат, но и
успокоятся же когда-нибудь», — тем более, что Домна Осиповна будет ему говорить и может даже ясно доказать, что она живет с мужем только для виду.