Неточные совпадения
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и вспоминал о том, что он ждал брата, что жена, вероятно,
беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с братом. И брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми
людьми уже будут другие.
— Это так… не
беспокойтесь. Это кровь оттого, что вчера, когда я шатался несколько в бреду, я наткнулся на одного раздавленного
человека… чиновника одного…
— А я именно хотел тебе прибавить, да ты перебил, что ты это очень хорошо давеча рассудил, чтобы тайны и секреты эти не узнавать. Оставь до времени, не
беспокойся. Все в свое время узнаешь, именно тогда, когда надо будет. Вчера мне один
человек сказал, что надо воздуху
человеку, воздуху, воздуху! Я хочу к нему сходить сейчас и узнать, что он под этим разумеет.
— Нет, нет; зачем же вам
беспокоиться. Вы
человек рассудительный… Ну, Родя, не задерживай гостя… видишь, ждет, — и он серьезно приготовился водить рукой Раскольникова.
— О, не
беспокойтесь! Притом же Авдотья Романовна даже и в таком скверном и пустом
человеке, как я, может вселить только одно глубочайшее уважение.
— Не воровать и не убивать, не
беспокойся, не за этим, — усмехнулся он едко, — мы
люди розные… И знаешь, Соня, я ведь только теперь, только сейчас понял: куда тебя звал вчера? А вчера, когда звал, я и сам не понимал куда. За одним и звал, за одним приходил: не оставить меня. Не оставишь, Соня?
— Это денег-то не надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель! Не
беспокойтесь, пожалуйста, это он только так… опять вояжирует. [Вояжирует — здесь: грезит, блуждает в царстве снов (от фр. voyager — путешествовать).] С ним, впрочем, это и наяву бывает… Вы
человек рассудительный, и мы будем его руководить, то есть попросту его руку водить, он и подпишет. Принимайтесь-ка…
— Ну, и пускай Малый театр едет в провинцию, а настоящий, культурно-политический театр пускай очистится от всякого босячества, нигилизма — и дайте ему место в Малом, так-то-с! У него хватит
людей на две сцены — не
беспокойтесь!
Город
беспокоился, готовясь к выборам в Думу, по улицам ходили и ездили озабоченные, нахмуренные
люди, на заборах пестрели партийные воззвания, члены «Союза русского народа» срывали их, заклеивали своими.
— Не
беспокойтесь, — подтвердил Иван Петрович. — Ни к чему другому не имею касательства. Да если бы даже имел, и тогда — ваш слуга! Потому что вы и супруга ваша для меня — первые
люди, которые…
Это сказалось само собою, очень просто: два серьезных
человека, умственно равные, заботливо беседовали о
людях юных и неуравновешенных,
беспокоясь о их будущем.
«Ведь и ты не очень
беспокоишься, ежедневно читая, как министр давит
людей «пеньковыми галстуками».
— Сами себя проклинаете: зачем вам имя? Если б бабушка стала
беспокоиться об этом, это понятно: она боялась бы, чтоб я не полюбила какого-нибудь «недостойного», по ее мнению,
человека. А вы — проповедник!..
— Здравствуй, мой милый. Барон, это вот и есть тот самый очень молодой
человек, об котором упомянуто было в записке, и поверьте, он не помешает, а даже может понадобиться. (Барон презрительно оглядел меня.) — Милый мой, — прибавил мне Версилов, — я даже рад, что ты пришел, а потому посиди в углу, прошу тебя, пока мы кончим с бароном. Не
беспокойтесь, барон, он только посидит в углу.
— Глупый человек-с, — промолвил он, когда тот ушел, — совершенно необразованный
человек, мужик-с, больше ничего-с. Дворовым
человеком его назвать нельзя-с… и все хвастал-с… Где ж ему быть актером-с, сами извольте рассудить-с! Напрасно изволили
беспокоиться, изволили с ним разговаривать-с!
— Ведь нам теперича в усадьбы свои носа показать нельзя, —
беспокоился четвертый, — ну, как я туда явлюсь? ни пан, ни хлоп, ни в городе Иван, ни в селе Селифан. Покуда вверху трут да мнут, а нас «вольные»-то
люди в лоск положат! Еще когда-то дело сделается, а они сразу ведь ошалеют!
Я постоянно
беспокоился о близких
людях, не мог примириться с мыслью о их смерти.
— Ах, какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный
человек, отец — совсем другое. Да вот сами увидите, когда поближе познакомитесь. Вы лучше спросите меня: я-то о чем хлопочу и
беспокоюсь? А уж такая натура: вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем, как знаете.
— О нас не
беспокойтесь, — с улыбкой ответила невеста. — Проживем не хуже других. Счастье не от
людей, а от бога. Может быть, вы против меня, так скажите вперед. Время еще не ушло.
— Не
беспокойтесь, Аглая Ивановна, — спокойно отвечал Ипполит, которого подскочившая к нему Лизавета Прокофьевна схватила и неизвестно зачем крепко держала за руку; она стояла пред ним и как бы впилась в него своим бешеным взглядом, — не
беспокойтесь, ваша maman разглядит, что нельзя бросаться на умирающего
человека… я готов разъяснить, почему я смеялся… очень буду рад позволению…
Хоть любовь и равняет
людей, но не
беспокойтесь, я вас к себе не приравнивала, даже в самой затаенной мысли моей.
Пожалуй, можно приноравливаться к существующему народному быту; это наше дело, дело
людей… (он чуть не сказал: государственных) служащих; но, в случае нужды, не
беспокойтесь: учреждения переделают самый этот быт».
— О! Не
беспокойтесь говорить: я все прекрасно понимаю. Вероятно, молодой
человек хочет взять эта девушка, эта Любка, совсем к себе на задержание или чтобы ее, — как это называется по-русску, — чтобы ее спасай? Да, да, да, это бывает. Я двадцать два года живу в публичный дом и всегда в самый лучший, приличный публичный дом, и я знаю, что это случается с очень глупыми молодыми
людьми. Но только уверяю вас, что из этого ничего не выйдет.
А кроме того, стоит ли мне, то есть, я хочу сказать, стоит ли нам всем, столько хлопотать, стараться,
беспокоиться для того, чтобы, избавив
человека от одного рабства, ввергнуть в другое?
Он, кажется, все это сам уж очень хорошо знал и только не хотел расспросами еще более растравлять своих душевных ран; ходившей за ним безусыпно Катишь он ласково по временам улыбался, пожимал у нее иногда руку; но как она сделает для него, что нужно, он сейчас и попросит ее не
беспокоиться и уходить: ему вообще, кажется, тяжело было видеть
людей.
— От каких
людей? — вскричал он, переводя горячий взгляд с меня на нее и обратно, — от каких
людей? От грабителей, от клеветников, от предателей? Таких везде много; не
беспокойся, и в Сибири найдем. А не хочешь со мной ехать, так, пожалуй, и оставайся; я не насилую.
— Помилуйте, ваше превосходительство! нестоящий это совсем
человек, чтобы вам, можно сказать, так об нем
беспокоиться!
— Вы не
беспокойтесь! — бормотала мать. — Это святое дело… Вы подумайте — ведь и Христа не было бы, если бы его ради
люди не погибали!
— Два месяца и одиннадцать дней. Видел там хохла — он кланяется вам, и Павла, который — тоже кланяется, просит вас не
беспокоиться и сказать вам, что на пути его местом отдыха
человеку всегда служит тюрьма — так уж установлено заботливым начальством нашим. Затем, мамаша, я приступлю к делу. Вы знаете, сколько народу схватили здесь вчера?
— Не
беспокойтесь! Все будет в порядке, мамаша! Чемоданчик ваш у меня. Давеча, как он сказал мне про вас, что, дескать, вы тоже с участием в этом и
человека того знаете, — я ему говорю — гляди, Степан! Нельзя рот разевать в таком строгом случае! Ну, и вы, мамаша, видно, тоже почуяли нас, когда мы около стояли. У честных
людей рожи заметные, потому — немного их по улицам ходит, — прямо сказать! Чемоданчик ваш у меня…
— Точно так-с, моя красавица! и ему тоже бонжур сказали, а в скором времени скажем: мусьё алё призо! [пожалуйте, сударь, в тюрьму! (искаж. франц.)] — отвечал Маслобойников, притопывая ногой и как-то подло и масляно подмигивая мне одним глазом, — а что, Мавра Кузьмовна, напрасно, видно,
беспокоиться изволили, что Андрюшка у вас жить будет; этаким большим
людям, в нашей глухой стороне, по нашим проселкам, не жительство: перед ними большая дорога, сибирская. Эй, Андрюшка! поди, поди сюда, любезный!
«Этот
человек три рубля серебром отдает на водку, как гривенник, а я
беспокоюсь, что должен буду заплатить взад и вперед на пароходе рубль серебром, и очень был бы непрочь, если б он свозил меня на свой счет. О бедность! Какими ты гнусными и подлыми мыслями наполняешь сердце
человека!» — думал герой мой и, чтоб не осуществилось его желание, поспешил первый подойти к кассе и взял себе билет.
— Теперь уж жертвы не потребую — не
беспокойтесь. Я благодаря
людям низошел до жалкого понятия и о дружбе, как о любви… Вот я всегда носил с собой эти строки, которые казались мне вернейшим определением этих двух чувств, как я их понимал и как они должны быть, а теперь вижу, что это ложь, клевета на
людей или жалкое незнание их сердца…
Люди не способны к таким чувствам. Прочь — это коварные слова!..
— Напишу, не
беспокойся. Я
человек аккуратный.
Однако, надеясь, что скоро у меня вырастут густые брови, как у страстного
человека, я утешился и только
беспокоился о том, что сказать всем нашим, когда они увидят меня безбровым.
— Не
беспокойтесь, я вас не обманываю, — довольно холодно продолжал Ставрогин, с видом
человека, исполняющего только обязанность. — Вы экзаменуете, что мне известно? Мне известно, что вы вступили в это общество за границей, два года тому назад, и еще при старой его организации, как раз пред вашею поездкой в Америку и, кажется, тотчас же после нашего последнего разговора, о котором вы так много написали мне из Америки в вашем письме. Кстати, извините, что я не ответил вам тоже письмом, а ограничился…
— Правда, что самый серьезный
человек может задавать самые удивительные вопросы. И чего вы так
беспокоитесь? Неужто из самолюбия, что вас женщина первая бросила, а не вы ее? Знаете, Николай Всеволодович, я, пока у вас, убедилась, между прочим, что вы ужасно ко мне великодушны, а я вот этого-то и не могу у вас выносить.
— С давних веков, — начал он, — существует для
людей вопрос: что бывает с
человеком после смерти его? Вопрос этот на первый взгляд может показаться праздным, ибо каждая религия решает его по-своему; но, с другой стороны, и существенным, потому что
люди до сих пор продолжают об нем
беспокоиться и думать.
— Я и не
беспокоюсь; я только вообще… что всякому
человеку предел жизни положен…
— Что мне
беспокоиться? — воскликнул Кожемякин, чувствуя себя задетым этим неодобрительным шёпотом. — Неправда всё! Что мне моё сословие? Я живу один, на всеобщем подозрении и на смеху, это — всем известно. Я про то говорил, что коли принимать — все
люди равны, стало быть все равно виноваты и суд должен быть равный всем, — вот что я говорю! И ежели утверждают, что даже вор крадёт по нужде, так торговое сословие — того больше…
— Не
беспокойтесь обо мне, полковник, — отвечал Фома слабым голосом, голосом
человека, прощающего врагам своим. — Сюрприз я, конечно, хвалю: это изображает чувствительность и благонравие ваших детей. Стихи тоже полезны, даже для произношения… Но я не стихами был занят это утро, Егор Ильич: я молился… вы это знаете… Впрочем, готов выслушать и стихи.
— О, не
беспокойтесь! — отвечала с кисленькою улыбочкой Анфиса Петровна. — Впрочем, я уже все сказала вашему племяннику и заключу разве тем, monsieur Serge, — так, кажется? — что вам решительно надо исправиться. Я верю, что науки, искусства… ваяние, например… ну, словом, все эти высокие идеи имеют, так сказать, свою о-ба-ятельную сторону, но они не заменят дам!.. Женщины, женщины, молодой
человек, формируют вас, и потому без них невозможно, невозможно, молодой
человек, не-возможно!
— Денег предлагал Спирька? Не
беспокойся, не даст… Этот фокус он проделывает с каждым новичком, чтобы пофорсить. Вот по части выпивки — другое дело. Хоть обливайся… А денег не даст. Продувная бестия, а впрочем,
человек добрый. Выбился в
люди из офеней-книгонош, а теперь имеет лавчонку с книгами, делает издания для народа и состоит при собственном капитале. А сейчас он явился, чтобы воспользоваться приостановкой газеты и устроить дешевку… Ему нужны какие-нибудь книжонки.
Если что-нибудь будет нужно… пожалуйста: я всегда готов к вашим услугам… что вы смотрите на моего товарища? — не
беспокойтесь, он немец и ничего не понимает ни по-французски, ни по-русски: я его беру с собою для того только, чтобы не быть одному, потому что, знаете, про наших немножко нехорошая слава прошла из-за одного
человека, но, впрочем, и у них тоже, у господ немцев-то, этот Пихлер…
Гурмыжская. Ты не
беспокойся, я ведь себя обмануть не дам! Он теперь не жених тебе, вы
люди посторонние, и, следовательно, вам в одном доме жить нельзя.
— Но ежели я каяться не хочу? — твёрдо спросил Илья. — Ежели я думаю так: грешить я не хотел… само собой всё вышло… на всё воля божия… чего же мне
беспокоиться? Он всё знает, всем руководит… Коли ему этого не нужно было — удержал бы меня. А он — не удержал, — стало быть, я прав в моём деле.
Люди все неправдой живут, а кто кается?
Другой приказчик, Карп, был
человек богомольный, разговаривал только о храмах, певчих, архиерейской службе и каждую субботу
беспокоился, что опоздает ко всенощной.
— Не
беспокойтесь обо мне, Илья Макарыч, ничего со мною не сделается, — отвечала она волновавшемуся художнику. — От горя
люди, к несчастью, не умирают.
Глумов. Ах, Боже мой! Как же это! Нет, да как же! Позвольте вашу руку! (Почти со слезами.) Впрочем, дядюшка, я слышал, вы не любите родственников; вы не
беспокойтесь, мы можем быть так же далеки, как и прежде. Я не посмею явиться к вам без вашего приказания; с меня довольно и того, что я вас видел и насладился беседой умного
человека.
Надобно сказать, что сам старик Оглоблин ничего почти не видел и не понимал, что вокруг него делается, и поэтому был бы
человек весьма спокойный; но зато, когда ему что-либо подсказывали или наводили его на какую-нибудь мысль, так он обыкновенно в эту сторону начинал страшно волноваться и
беспокоиться.