Неточные совпадения
— Но
любовь ли это, друг мой? Искренно ли это? Положим, вы простили, вы прощаете… но имеем ли мы право действовать на душу этого
ангела? Он считает ее умершею. Он молится за нее и просит Бога простить ее грехи… И так лучше. А тут что он будет думать?
— Плачет, не спит этот
ангел! — восклицал Обломов. — Господи! Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он привил
любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, всё волнения да тревоги! Когда же будет мирное счастье, покой?
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной
любви. Прощайте,
ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
— Моя милая,
ангел мой, всему своя пора. И то, как мы прежде жили с тобою —
любовь; и то, как теперь живем, —
любовь; одним нужна одна, другим — другая
любовь: тебе прежде было довольно одной, теперь нужна другая. Да, ты теперь стала женщиной, мой друг, и что прежде было не нужно тебе, стало нужно теперь.
«Это уж слишком, — говорит она, — впрочем, ведь это вы, вы», и заключает письмо словами: «Все мешают, обнимаю вас, мой
ангел, со всею истинной, безмерной
любовью.
Мы встречали Новый год дома, уединенно; только А. Л. Витберг был у нас. Недоставало маленького Александра в кружке нашем, малютка покоился безмятежным сном, для него еще не существует ни прошедшего, ни будущего. Спи, мой
ангел, беззаботно, я молюсь о тебе — и о тебе, дитя мое, еще не родившееся, но которого я уже люблю всей
любовью матери, твое движение, твой трепет так много говорят моему сердцу. Да будет твое пришествие в мир радостно и благословенно!»
Так звали тетеньку Раису Порфирьевну Ахлопину за ее гостеприимство и
любовь к лакомому куску. Жила она от нас далеко, в Р., с лишком в полутораста верстах, вследствие чего мы очень редко видались. Старушка, однако ж, не забывала нас и ко дню
ангелов и рождений аккуратно присылала братцу и сестрице поздравительные письма. Разумеется, ей отвечали тем же.
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья,
ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
Это открытие взволновало девочку до слез: ее черный
ангел, ее
любовь — и какой-нибудь Матюшка.
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней,
ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например,
любви Малек-Аделя к Матильде […
любовь Малек-Аделя к Матильде.
Вспомните: в раю уже не знают желаний, не знают жалости, не знают
любви, там — блаженные с оперированной фантазией (только потому и блаженные) —
ангелы, рабы Божьи…
Несчастная княгиня, эта кроткая, как
ангел, женщина, посвятившая всю жизнь свою на
любовь к мужу, должна была видеть его в таком положении — это ужасно!
— Знаю, знаю! Порядочный человек не сомневается в искренности клятвы, когда дает ее женщине, а потом изменит или охладеет, и сам не знает как. Это делается не с намерением, и тут никакой гнусности нет, некого винить: природа вечно любить не позволила. И верующие в вечную и неизменную
любовь делают то же самое, что и неверующие, только не замечают или не хотят сознаться; мы, дескать, выше этого, не люди, а
ангелы — глупость!
Я очень помню, как осторожно говорила бабушка о душе, таинственном вместилище
любви, красоты, радости, я верил, что после смерти хорошего человека белые
ангелы относят душу его в голубое небо, к доброму богу моей бабушки, а он ласково встречает ее...
— Слушай, Настя, слушай,
ангел мой: все эти мужчины, все до единого — неблагодарные, изверги и не стоят нашей
любви.
— Неужели вы изволили забыть, что завтра семнадцатого сентября, день вашего
ангела, богомудрой Софии и дщерей ее —
Любви, Веры и Надежды!
— На
ангела!.. — повторила княгиня еще более смущенным голосом. — Мне муж говорил, что вы раз сходили с ума от несчастной
любви!
При первом взгляде на его вздернутый кверху нос, черные густые усы и живые, исполненные ума и веселости глаза Рославлев узнал в нем, несмотря на странный полуказачий и полукрестьянской наряд, старинного своего знакомца, который в мирное время — певец
любви, вина и славы — обворожал друзей своей любезностию и добродушием; а в военное, как ангел-истребитель, являлся с своими крылатыми полками, как молния, губил и исчезал среди врагов, изумленных его отвагою; но и посреди беспрерывных тревог войны, подобно древнему скальду, он не оставлял своей златострунной цевницы...
Я ведь знаю, что я недостоин
любви твоей, но… но… о
ангел ты мой!
— На
ангела, на
ангела, а не на человека! — перебила Ида. — Человека мало, чтобы спасти ее.
Ангел!
Ангел! — продолжала она, качая головою, — слети же в самом деле раз еще на землю; вселися в душу мужа, с которым связана жена, достойная
любви, без сил любить его
любовью, и покажи, что может сделать этот бедный человек, когда в его душе живут не демоны страстей, а ты, святой посланник неба?
Мир с тобою, дева красоты, да
ангел твой хранитель споет над твоим прахом песнь мира,
любви и прощанья…
И
Ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и
любви!..
Твоей
любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый
ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю, —
Я раб твой, — я тебя люблю!
Вы черные власы на мрамор бледный
Рассыплете — и мнится мне, что тайно
Гробницу эту
ангел посетил,
В смущенном сердце я не обретаю
Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно
И думаю — счастлив, чей хладный мрамор
Согрет ее дыханием небесным
И окроплен
любви ее слезами…
Так! для прекрасного могилы нет!
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймет их, удивленный свет
Благословит. И ты, мой
ангел, ты
Со мною не умрешь. Моя
любовьТебя отдаст бессмертной жизни вновь,
С моим названьем станут повторять
Твое… На что им мертвых разлучать?
Травы, цветы, птицы возбуждают к себе заботу и
любовь; известно, что народ бережет голубей; они называются «
ангелами божьими» в одной казанской легенде.
Сегодня мы пойдем в густую рощу;
Там на поляне есть высокий дуб,
С дерновою скамьей. — И там увидишь ты
Фернандо. — Не счастлива ль ты
Одной надеждой? для чего
Смущала так предчувствием себя?
Поверь: невинную
любовьХранят святые
ангелы, как стражи!
Дитя! дитя! — и вот вся горесть
Рассеялась — и в монастырь не хочешь!..
Но не стыдись ребячеством своим:
Оно есть добродетель, потому
Что, как всё доброе, не долговечно!..
Мой
ангел,
ангел… ты понять не можешь, как
Любовь твоя меня терзает.
—
Ангел тих,
ангел кроток, во что ему повелит господь, он в то и одеется; что ему укажет, то он сотворит. Вот
ангел! Он в душе человечьей живет, суемудрием запечатлен, но
любовь сокрушит печать…
Тут я стал перебирать в уме его слова, что такое: «
ангел в душе живет, но запечатлен, а
любовь освободит его», да вдруг думаю: «А что если он сам
ангел, и бог повелит ему в ином виде явиться мне: я умру, как Левонтий!» Взгадав это, я, сам не помню, на каком-то пеньке переплыл через речечку и ударился бежать: шестьдесят верст без остановки ушел, все в страхе, думая, не
ангела ли я это видел, и вдруг захожу в одно село и нахожу здесь изографа Севастьяна.
— И мы за тобой, дядя Лука! — да так все в одно стадо, под одного пастыря, как ягнятки, и подобрались, и едва лишь тут только поняли, к чему и куда всех нас наш запечатленный
ангел вел, пролия сначала свои стопы и потом распечатлевшись ради
любви людей к людям, явленной в сию страшную ночь.
Он отрешался от мира земного, он слышал глас Иисуса, призывавший его туда, в обитель
любви и надежды, туда, где поют бога чистые
ангелы, где души праведных его видят, где между ними и покаявшиеся грешники…
— Благодарим покорно, матушка, — сладеньким, заискивающим голоском, с низкими поклонами стала говорить мать Таисея. — От лица всея нашей обители приношу тебе великую нашу благодарность. Да уж позволь и попенять, за что не удостоила убогих своим посещеньем… Равно
ангела Божия, мы тебя ждали… Живем, кажется, по соседству, пребываем завсегда в
любви и совете, а на такой великий праздник не захотела к нам пожаловать.
Не дай ей Бог познать третью
любовь. Бывает, что женщина на переходе от зрелого возраста к старости полюбит молодого. Тогда закипает в ней страсть безумная, нет на свете ничего мучительней, ничего неистовей страсти той… Не сердечная тоска идет с ней об руку, а лютая ненависть, черная злоба ко всему на свете, особливо к красивым и молодым женщинам… Говорят: первая
любовь óт Бога, другая от людей, а третья от
ангела, что с рожками да с хвостиками пишут.
—
Ангел Божий — вот она какова, тетушка, — с глубоким чувством
любви порывисто молвила Таня.
Быть может, за грехи мои,
Мой
ангел, я
любви не стою!
Ангелы, предстоящие престолу Божию, живут общей жизнью с нами, соединенные узами
любви» (с. 229).], совершается двусторонний, богочеловеческий акт.
Будь он
ангел, будь человек плоти и крови, все равно — со смирением и
любовью преклонилась бы она перед ним, и скажи ей то существо хоть одно слово привета, без малейшего сожаленья оставила бы она дом отца и его богатство, с радостью и весельем устремилась бы к неведомому, мыслями и помышленьями отдалась бы ему и всю жизнь была бы его безответной рабой и верной ученицей, слила бы с ним свою непорочную жизнь…
— Небесная, мой друг, святая, чистая, непорочная… От Бога она идет,
ангелами к нам на землю приносится, — восторженно говорила Марья Ивановна. — В той
любви высочайшее блаженство, то самое блаженство, каким чистые души в раю наслаждаются. То
любовь таинственная,
любовь бесстрастная… Ни описать ее, ни рассказать об ней невозможно словами человеческими… Счастлив тот, кому она в удел достается.
Знайте, моя милая, и навсегда сохраните в памяти слова мои: девственность сближает нас с
ангелами, с самим даже Богом, а земная страстная
любовь, особенно брачная жизнь, равняет с бессловесными скотами.
Прости меня, мой
ангел белоснежный,
Подруга дней моих и идеал мой нежный,
Что я, забыв
любовь, стремглав туда бросаюсь,
Где смерти пасть… О, ужасаюсь!
Федор Дмитриевич искренно и сердечно привязался к маленькой Коре. Он полюбил ее чисто отцовской
любовью, заботился о ней с нежностью, уступавшей лишь нежности матери. Сердце его было полно отчаяния, что эти его заботы были бесполезны, но он все же хотел принять последний вздох этого
ангела. Но именно тогда, когда эта минута была близка, он должен был покинуть свой пост у постели умирающей, чтобы исполнить совершенно естественное и законное желание ребенка — видеть в последний раз в жизни своего отца.
«Адам был мужчиною, равно как и женщиной, но и не тем, и не другим, а девою, исполненною целомудрия, чистоты и непорочности, как образ Божий; он имел в себе и тинктуру огня и тинктуру света, в слиянии которых покоилась
любовь к себе как некий девственный центр, как прекрасный райский розарий, сад услад, в котором он сам себя любил; чему и мы уподобимся по воскресении мертвых, ибо, по слову Христа, там не женятся и не выходят замуж, а живут подобно
ангелам Божиим» [T. V. «Mysterium magnum», с. 94.].
— Пустое, друг, какие там предзнаменования… Будущее в руках человека вообще, а семейная жизнь в особенности… Молодые девушки в большинстве это — воск, из которого мужчина при желании может вылепить какую угодно фигуру, от
ангела до демона, конечно, если этот воск растоплен под жгучими лучами
любви и ласки…
Ничего не зная, не подозревая ничего, Анастасия думала только о восторгах
любви. Самая память об отце посещала ее душу, как сладкое видение. Не в гробу мертвецом представлялся он ей, а живой, с улыбкою, с благословением, как бы говорил: «Видишь, Настя, я отгадал, что ты любишь Антона; живите счастливо, буди над вами благословение божье!» Добрый отец, он веселится теперь между
ангелами и любуется благополучием детей своих.
Так ты в женах, о милый
ангел,
Магнит очей, заря без туч,
Как брак твой вновь дозволил Павел
И кинул на себя свой луч,
Подобно розе развернувшись,
Любви душою расцвела,
Ты красота, что, улыбнувшись,
Свой пояс Марсу отдала.
Он все со своей хорошей натурой! Глупый он, глупый, мечтатель, и больше ничего! Кто ему подсказал, что у меня хорошая натура? Мужчины вот всегда так действуют. Выдумают вдруг, ни с того ни с сего, какую-нибудь красивую фразу и носятся с нею, как дурак с писаной торбой. Хорошая во мне натура или нет, бес во мне сидит или
ангел; но нет мне ни в чем исхода, ни в чем примирения. Ни в светской пустоте, ни в разврате, ни в книжках, ни в моем ребенке, ни в добре, ни… в
любви.
Иисус на вечери учит апостолов Своих
любви к ближнему и миру; далее несет Он с покорностию крест Свой;
ангелы радостно порхают около престола своего Творца… и все кругом меня говорит о добре, о невинности, о небе, и все тихо святою тишиной.
— Как вы добры, княжна! Вы
ангел… Вас не обидело, что я, бездомный, ничтожный человек, осмелился поднять полные
любви взоры на вас, от которой меня отделяет целая пропасть… О, как мне благодарить вас, княжна.
В одном месте мужики подносили ему хлеб-соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его
ангела Петра и Павла, в знак
любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви.