Неточные совпадения
В самых дверях на лестницу навстречу — Муразов.
Луч надежды вдруг скользнул. В один миг с
силой неестественной вырвался он из рук обоих жандармов и бросился в ноги изумленному старику.
Казалось, что чем дальше уходит архиерей и десятки неуклюжих фигур в ризах, — тем более плотным становится этот живой поток золота, как бы увлекая за собою всю
силу солнца, весь блеск его
лучей.
Да, сегодня она у него, он у ней, потом в опере. Как полон день! Как легко дышится в этой жизни, в сфере Ольги, в
лучах ее девственного блеска, бодрых
сил, молодого, но тонкого и глубокого, здравого ума! Он ходит, точно летает; его будто кто-то носит по комнате.
В первые годы пребывания в Петербурге, в его ранние, молодые годы, покойные черты лица его оживлялись чаще, глаза подолгу сияли огнем жизни, из них лились
лучи света, надежды,
силы. Он волновался, как и все, надеялся, радовался пустякам и от пустяков же страдал.
Она нетерпеливо покачала головой, отсылая его взглядом, потом закрыла глаза, чтоб ничего не видеть. Ей хотелось бы — непроницаемой тьмы и непробудной тишины вокруг себя, чтобы глаз ее не касались
лучи дня, чтобы не доходило до нее никакого звука. Она будто искала нового, небывалого состояния духа, немоты и дремоты ума, всех
сил, чтобы окаменеть, стать растением, ничего не думать, не чувствовать, не сознавать.
«О чем молится? — думал он в страхе. — Просит радости или слагает горе у креста, или внезапно застиг ее тут порыв бескорыстного излияния души перед всеутешительным духом? Но какие излияния: души, испытующей
силы в борьбе, или благодарной, плачущей за
луч счастья!..»
У ней глаза горели, как звезды, страстью. Ничего злого и холодного в них, никакой тревоги, тоски; одно счастье глядело
лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и
сила.
— Умереть, умереть! зачем мне это? Помогите мне жить, дайте той прекрасной страсти, от которой «тянутся какие-то
лучи на всю жизнь…». Дайте этой жизни, где она? Я, кроме огрызающегося тигра, не вижу ничего… Говорите, научите или воротите меня назад, когда у меня еще была
сила! А вы — «бабушке сказать»! уложить ее в гроб и меня с ней!.. Это, что ли, средство? Или учите не ходить туда, к обрыву… Поздно!
Красота, про которую я говорю, не материя: она не палит только зноем страстных желаний: она прежде всего будит в человеке человека, шевелит мысль, поднимает дух, оплодотворяет творческую
силу гения, если сама стоит на высоте своего достоинства, не тратит
лучи свои на мелочь, не грязнит чистоту…
Небо млело избытком жара, и по вечерам носились в нем, в виде пыли, какие-то атомы, помрачавшие немного огнистые зори, как будто семена и зародыши жаркой производительной
силы, которую так обильно лили здесь на землю и воду солнечные
лучи.
Лучи теряют свою жгучую
силу на море.
Мир тогда сжался на маленьком лоскутке: над ним и играло всей
силой своей солнце судьбы, и сюда чуть-чуть долетали его
лучи.
Солнце любви горит в его сердце,
лучи Света, Просвещения и
Силы текут из очей его и, изливаясь на людей, сотрясают их сердца ответною любовью.
Перед нами высилась еще одна высокая гора. Надо было ее «взять» во что бы то ни стало. На все окрестные горы легла вечерняя тень, только одна эта сопка еще была озарена солнечными
лучами. Последний подъем был очень труден. Раза 3 мы садились и отдыхали, потом опять поднимались и через
силу карабкались вверх.
— Нужно быть сумасшедшим, чтобы не понимать такой простой вещи. Деньги — то же, что солнечный свет, воздух, вода, первые поцелуи влюбленных, — в них скрыта животворящая
сила, и никто не имеет права скрывать эту
силу. Деньги должны работать, как всякая
сила, и давать жизнь, проливать эту жизнь, испускать ее
лучами.
Нетронутыми лежали где-то в таинственной глубине полученные по наследству и дремавшие в неясном существовании «возможностей»
силы, с первым светлым
лучом готовые подняться ему навстречу. Но окна остаются закрытыми; судьба мальчика решена: ему не видать никогда этого
луча, его жизнь вся пройдет в темноте!..
— Знаете? — сказал хохол, стоя в двери. — Много горя впереди у людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все горе и кровь моя, — малая цена за то, что уже есть в груди у меня, в мозгу моем… Я уже богат, как звезда
лучами, — я все снесу, все вытерплю, — потому что есть во мне радость, которой никто, ничто, никогда не убьет! В этой радости —
сила!
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в
силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним
лучом его славы осветить себя.
Там я ложился в тени на траве и читал, изредка отрывая глаза от книги, чтобы взглянуть на лиловатую в тени поверхность реки, начинающую колыхаться от утреннего ветра, на поле желтеющей ржи на том берегу, на светло-красный утренний свет
лучей, ниже и ниже окрашивающий белые стволы берез, которые, прячась одна за другую, уходили от меня в даль чистого леса, и наслаждался сознанием в себе точно такой же свежей, молодой
силы жизни, какой везде кругом меня дышала природа.
Но и в сем жалком состоянии падения не вконец порвалась связь человека с началом божественным, ибо человек не отверг сего начала в глубине существа своего, как сделал сие сатана, а лишь уклонился от него похотью, и, в
силу сего внешнего или центробежного стремления, подпавши внешнему рабству натуры, сохранил однако внутреннюю свободу, а в ней и залог восстановления, как некий слабый
луч райского света или некое семя божественного Логоса.
Тучи набирались, надумывались, тихо развертывались и охватывали кольцом равнину, на которой зной царил все-таки во всей томительной
силе; а солнце, начавшее склоняться к горизонту, пронизывало косыми
лучами всю эту причудливую мглистую панораму, усиливая в ней смену света и теней, придавая какую-то фантастическую жизнь молчаливому движению в горячем небе…
В то время доблестный Фарлаф,
Все утро сладко продремав,
Укрывшись от
лучей полдневных,
У ручейка, наедине,
Для подкрепленья
сил душевных,
Обедал в мирной тишине.
Если солнцу восходящу всякая тварь радуется и всякая птица трепещет от живительного
луча его, то значит, что в самой природе всеблагой промысел установил такой закон, или, лучше сказать, предопределение, в
силу которого тварь обязывается о восходящем
луче радоваться и трепетать, а о заходящем — печалиться и недоумевать.
Даже холод, достигавший по ночам значительной
силы, не имел уже прежней всесокрушающей власти: земля сама давала ему отпор накопившимся за день теплом, и солнечные
лучи смывали последние следы этой борьбы.
Когда и в его лачугу заползал солнечный
луч, долго игравший на грязном полу, Маркушка чувствовал, что никакому солнцу уже не согреть его, как чувствовал то, что последний запас жизненной
силы уйдет от него вместе с вешней водой.
Для многих она покажется непонятною; для многих даже невыносимы палящие
лучи летнего полдневного солнца, которое, отражаясь в воде, действует с удвоенною
силою; но я всегда любил и люблю жары нашего кратковременного лета.
Недалеко от холма маленькая речка расползалась в лужицу; горячие
лучи и раскаленная почва, жадно выпивая ее, отнимали у нее
силу, но немножко далее она, вероятно, сливалась с другой такою же речонкой, потому что шагах в ста от холма по ее течению зеленела густая, пышная осока, из которой, когда подъезжала бричка, с криком вылетело три бекаса.
Веселый, громкий шум труда, юная красота весенней природы, радостно освещенной
лучами солнца, — все было полно бодрой
силы, добродушной и приятно волновавшей душу Фомы, возбуждая в нем новые, смутные ощущения и желания.
Прошел уж и лед на Волге. Два-три легких пароходика пробежали вверх и вниз… На пристанях загудела рабочая
сила… Луга и деревья зазеленели, и под яркими, приветливыми
лучами животворного солнца даже сам вечно мрачный завод как-то повеселел, хотя грязный двор с грудами еще не успевшего стаять снега около забора и закоптевшими зданиями все-таки производил неприятное впечатление на свежего человека… Завсегдатаям же завода и эта осторожная весна была счастьем. Эти желтые, чахлые, суровые лица сияли порой…
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы…
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя иль денницы?
Но бесполезно
луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
Уста родные целовали…
Нет! смерти вечную печать
Ничто не в
силах уж сорвать!
После обеда, убрав столы, бабы завели песни, мужики стали пробовать
силу, тянулись на палке, боролись; Артамонов, всюду поспевая, плясал, боролся; пировали до рассвета, а с первым
лучом солнца человек семьдесят рабочих во главе с хозяином шумной ватагой пошли, как на разбой, на Оку, с песнями, с посвистом, хмельные, неся на плечах толстые катки, дубовые рычаги, верёвки, за ними ковылял по песку старенький ткач и бормотал Никите...
Руки царя были нежны, белы, теплы и красивы, как у женщины, но в них заключался такой избыток жизненной
силы, что, налагая ладони на темя больных, царь исцелял головные боли, судороги, черную меланхолию и беснование. На указательном пальце левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса, извергавшего из себя шесть
лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому кольцу, и на оборотной стороне его камня вырезана была надпись на языке древнего, исчезнувшего народа: «Все проходит».
Казалось, что такому напряжению радостно разъяренной
силы ничто не может противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну ночь прекрасными дворцами и городами, как об этом говорят вещие сказки. Посмотрев минуту, две на труд людей, солнечный
луч не одолел тяжкой толщи облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а дождь превратился в ливень.
В голове ее даже завязывались по этому случаю целые романы с длинными зимними вечерами, с таинственным мерцаньем лунного
луча, и с этою страстною, курчавою головой, si pleine de seve et de vigueur! так полной сока и
силы!
Чувствую себя в
луче ока всевидящего, и направляет оно шаги мои, обнимая
силою нездешнею, грея светом ярким, от которого глаза слепнут и не видит человек ничего кроме, как только себя.
Остановилась, покачнулась — идёт. Идёт, точно по ножам, разрезающим пальцы ног её, но идёт одна, боится и смеётся, как малое дитя, и народ вокруг её тоже радостен и ласков, подобно ребёнку. Волнуется, трепещет тело её, а руки она простёрла вперёд, опираясь ими о воздух, насыщенный
силою народа, и отовсюду поддерживают её сотни светлых
лучей.
Было великое возбуждение: толкали тележку, и голова девицы немощно, бессильно качалась, большие глаза её смотрели со страхом. Десятки очей обливали больную
лучами, на расслабленном теле её скрестились сотни
сил, вызванных к жизни повелительным желанием видеть больную восставшей с одра, и я тоже смотрел в глубину её взгляда, и невыразимо хотелось мне вместе со всеми, чтобы встала она, — не себя ради и не для неё, но для чего-то иного, пред чем и она и я — только перья птицы в огне пожара.
Разум, помраченный невежеством, есть тихое, заросшее травою блато, которого сонные воды не знают никакого бурного волнения; но первые
лучи Философии, пробуждая мысленную
силу, рождают сомнение за сомнением, которые волнуют душу в Океане неизвестности: время заблуждений и дерзких систем!
Лучи солнца теряют
силу свою в неизмеримых пространствах; столица, от некоторых частей Империи столь отдаленная, едва ли могла на них действовать.
Ветер ласково гладил атласную грудь моря; солнце грело ее своими горячими
лучами, и море, дремотно вздыхая под нежной
силой этих ласк, насыщало жаркий воздух соленым ароматом испарений. Зеленоватые волны, взбегая на желтый песок, сбрасывали на него белую пену, она с тихим звуком таяла на горячем песке, увлажняя его.
Солнце, вступивши на полдень, жарило всею
силою лучей, но под темными густыми аллеями гулять было прохладно, и цветы, пригретые солнцем, утрояли свой запах.
И в хороший день, когда стены и паркетный пол палаты щедро заливались солнечными
лучами, ни с чем не сравнимыми в своей могучей
силе и красоте, когда тени на снежном белье постелей становились прозрачно-синими, совсем летними, о. дьякон напевал трогательную песнь...
Но не в одной тени (как думают многие), бросаемой древесными ветвями, заключается таинственная
сила дерев выращать около себя грибы; тень служит первым к тому орудием, это правда; она защищает землю от палящих
лучей солнца, производит влажность почвы и даже сырость, которая необходима и для леса и для грибов; но главная причина их зарождения происходит, как мне кажется, от древесных корней, которые, также в свою очередь увлажая соседнюю землю, сообщают ей древесные соки, и в них-то, по моему мнению, заключается тайна гриборождения.
Крайнего и пресветлого, грядущего града небесного Иерусалима взыскательнице, любознательных же и огнелучных ангельских
сил ревнительнице, плоть свою Христа ради изнурившей, твердому и незыблемому адаманту древлеблагочестивыя отеческия нашея веры, пресветло, аки
луча солнечная, сияющей во благочестии и христоподражательном пребывании пречестной матушке Манефе, о еже во Христе с сестрами пречестныя обители святых, славных и всехвальных, верховных апостол Петра и Павла земнокасательное поклонение и молитвенное прошение о еже приносити подателю всех благ, всевышнему Богу о нас грешных и недостойных святыя и приятныя ваши молитвы.
Была пора, и в сердце молодом
Кипела страсть, не знавшая преград;
На каждый бой с бестрепетным челом
Я гордо шел, весенним грозам рад.
Была пора, огонь горел в крови,
И думал я, что песнь моя сильна,
Что правды
луч, что
луч святой любви
Зажжет в сердцах озлобленных она.
Где ж
силы те, отвага прежних лет?
Сгубила все неравная борьба.
И пустота — бесплодной жизни след —
Ждет неизбежная, как древняя судьба.
В
силу своей собственной косности и тяжести мир как бы отваливается от Бога, подвергается «инволюции» [Обратное развитие, свертывание (лат.); «обратная эманация»; термин, аналогичный complicatio (свертывание) Николая Кузанского.], замыкается в себе, и постепенно гаснут в нем
лучи райского богопознания и замирают райские песни.
Каждый народ в соответствии своему умопостигаемому лику, по-своему преломляет
луч божественной Плеромы и, предоставленный собственным
силам, создает свою религию и благочестие.
Чтобы хотеть конца со всею
силою, нужно иметь о нем живое предвестие, первые
лучи его должны загореться в мире.
Поэтому здесь места нет и отрицательной индивидуальности, зато имеют
силу все principia individuationis в положительном смысле, как самобытные начала бытия,
лучи в спектре софийной плеромы.
Ему хочется, чтобы тот свет Фаворский, рассеянные
лучи которого он уловляет в фокусе своего творчества, просиял во всем мире и явил свою космоургическую
силу в спасении мира от «мира сего» с его безобразием и злом.