Неточные совпадения
Сквозь сон он услыхал смех и веселый говор Весловекого и Степана Аркадьича. Он на мгновенье открыл глаза:
луна взошла, и в отворенных воротах, ярко освещенные лунным светом, они
стояли разговаривая. Что-то Степан Аркадьич говорил про свежесть девушки, сравнивая ее с только что вылупленным свежим орешком, и что-то Весловский, смеясь своим заразительным смехом, повторял, вероятно, сказанные ему мужиком слова: «Ты своей как можно домогайся!» Левин сквозь сон проговорил...
Татьяна долго в келье модной
Как очарована
стоит.
Но поздно. Ветер встал холодный.
Темно в долине. Роща спит
Над отуманенной рекою;
Луна сокрылась за горою,
И пилигримке молодой
Пора, давно пора домой.
И Таня, скрыв свое волненье,
Не без того, чтоб не вздохнуть,
Пускается в обратный путь.
Но прежде просит позволенья
Пустынный замок навещать,
Чтоб книжки здесь одной читать.
— «Как точка над i», — вспомнил Самгин стих Мюссе, — и тотчас совершенно отчетливо представил, как этот блестящий шарик кружится, обегая землю, а земля вертится, по спирали, вокруг солнца, стремительно — и тоже по спирали — падающего в безмерное пространство; а на земле, на ничтожнейшей точке ее, в маленьком городе, где воют собаки, на пустынной улице, в деревянной клетке,
стоит и смотрит в мертвое лицо
луны некто Клим Самгин.
В небе, очень густо синем и почти без звезд, неподвижно
стоял слишком светлый диск ущербленной
луны.
Дома огородников
стояли далеко друг от друга, немощеная улица — безлюдна, ветер приглаживал ее пыль, вздувая легкие серые облака, шумели деревья, на огородах лаяли и завывали собаки. На другом конце города, там, куда унесли икону, в пустое небо, к серебряному блюду
луны, лениво вползали ракеты, взрывы звучали чуть слышно, как тяжелые вздохи, сыпались золотые, разноцветные искры.
В раме окна серпик
луны, точно вышитый на голубоватом бархате. Самгин,
стоя, держа руку на весу, смотрел на него и, вслушиваясь в трепет новых чувствований, уже с недоверием спрашивал себя...
Пред ним с развитыми власами,
Сверкая впалыми глазами,
Вся в рубище, худа, бледна,
Стоит,
луной освещена…
Я любил бродить тогда по городу;
луна, казалось, пристально глядела на него с чистого неба; и город чувствовал этот взгляд и
стоял чутко и мирно, весь облитый ее светом, этим безмятежным и в то же время тихо душу волнующим светом.
— Например? Ну, хорошо: вот Иисус Навин сказал:
стой, солнце, и не движись,
луна… Но ведь мы теперь со всеми этими трубами и прочей, понимаешь, наукой хорошо знаем, что не солнце вертится вокруг земли, а земля вокруг солнца…
— Га! — сказал он решительно. — Я давно говорю, что пора бросить эти бабьи сказки. Философия и наука что-нибудь значат… А священное писание? Его писали люди, не имевшие понятия о науке. Вот, например, Иисус Навин… «
Стой, солнце, и не движись,
луна»…
Розанов третьи сутки почти безвыходно сидел у Калистратовой. Был вечер чрезмерно тихий и теплый, над Сокольницким лесом
стояла полная
луна. Ребенок лежал в забытье, Полиньку тоже доктор уговорил прилечь, и она, после многих бессонных ночей, крепко спала на диване. Розанов сидел у окна и, облокотясь на руку, совершенно забылся.
Но
луна все выше, выше, светлее и светлее
стояла на небе, пышный блеск пруда, равномерно усиливающийся, как звук, становился яснее и яснее, тени становились чернее и чернее, свет прозрачнее и прозрачнее, и, вглядываясь и вслушиваясь во все это, что-то говорило мне, что и она, с обнаженными руками и пылкими объятиями, еще далеко, далеко не все счастие, что и любовь к ней далеко, далеко еще не все благо; и чем больше я смотрел на высокий, полный месяц, тем истинная красота и благо казались мне выше и выше, чище и чище, и ближе и ближе к Нему, к источнику всего прекрасного и благого, и слезы какой-то неудовлетворенной, но волнующей радости навертывались мне на глаза.
Налево от двери была лежанка; в переднем углу
стояла царская кровать; между лежанкой и кроватью было проделано в стене окно, которое никогда не затворялось ставнем, ибо царь любил, чтобы первые лучи солнца проникали в его опочивальню. Теперь сквозь окно это смотрела
луна, и серебряный блеск ее играл на пестрых изразцах лежанки.
Первый раз я видел ночную тревогу и как-то сразу понял, что люди делали ее по ошибке: пароход шел, не замедляя движения, за правым бортом, очень близко горели костры косарей, ночь была светлая, высоко
стояла полная
луна.
Тогда стало вдруг светлее, из-за облака, которое
стояло над всем пространством огромного водопада, приглушая его грохот, выглянула
луна, и водопад оставался сзади, а над водопадом все
стояла мглистая туча, соединявшая небо и землю…
Аннушка прочитала свои молитвы, и обе девушки стали раздеваться. Потом Роза завернула газовый рожок, и свет погас. Через некоторое время в темноте обозначилось окно, а за окном высоко над продолжающим гудеть огромным городом
стояла небольшая, бледная
луна.
Над садом неподвижно
стоит луна, точно приклеилась к мутному небу. Тени коротки и неуклюжи, пыльная листва деревьев вяло опущена, всё вокруг немотно томится в знойной, мёртвой тишине. Только иногда издали, с болота, донесётся злой крик выпи или стон сыча, да в бубновской усадьбе взвоет одичалый кот, точно пьяный слободской парень.
Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от
луны, а он, в белой рубахе и в широком кушаке с распущенными на боку концами,
стоит одной ногой в лодке, а другой на берегу.
Там, где чуть не вчера
стояли развалины старинных палат, поросшие травой и кустарником, мрачные и страшные при свете
луны, теперь блеск разноцветного электричества — картина фантастическая…
Под буквой С — пальмовый лес,
луна, показывающая, что дело происходит ночью, и на переднем плане спит
стоя, прислонясь к дереву, огромный слон, с хоботом и клыками, как и быть должно слону, а внизу два голых негра ручной пилой подпиливают пальму у корня, а за ними десяток негров с веревками и крючьями.
Андрей Ефимыч отошел к окну и посмотрел в поле. Уже становилось темно, и на горизонте с правой стороны восходила холодная, багровая
луна. Недалеко от больничного забора, в ста саженях, не больше,
стоял высокий белый дом, обнесенный каменною стеной. Это была тюрьма.
Но Илье не спалось. Было жутко от тишины, а в ушах всё дрожал этот жалобный звук. Он пристально оглядел местность и увидал, что дядя смотрит туда, где, над горой, далеко среди леса,
стоит пятиглавая белая церковь, а над нею ярко сияет большая, круглая
луна. Илья узнал, что это ромодановская церковь, в двух верстах от неё, среди леса, над оврагом,
стоит их деревня — Китежная.
Судьба меня душит, она меня давит…
То сердце царапнет, то бьёт по затылку,
Сударку — и ту для меня не оставит.
Одно оставляет мне — водки бутылку…
Стоит предо мною бутылка вина…
Блестит при
луне, как смеётся она…
Вином я сердечные раны лечу:
С вина в голове зародится туман,
Я думать не стану и спать захочу…
Не выпить ли лучше ещё мне стакан?
Я — выпью!.. Пусть те, кому спится, не пьют!
Мне думы уснуть не дают…
Там, где чуть ли не вчера
стояли развалины старинных палат, поросшие травой и кустарником, мрачные и страшные при свете
луны, теперь блеск разноцветного электричества — картина фантастическая…
Вечерняя заря тихо гасла. Казалось, там, на западе, опускается в землю огромный пурпурный занавес, открывая бездонную глубь неба и веселый блеск звезд, играющих в нем. Вдали, в темной массе города, невидимая рука сеяла огни, а здесь в молчаливом покое
стоял лес, черной стеной вздымаясь до неба…
Луна еще не взошла, над полем лежал теплый сумрак…
На столе горела лампа, прикрытая зелёным абажуром, против окна, в пустом небе, блестел круглый шар
луны, — он тоже казался зелёным,
стоял неподвижно, как тени в комнате, и обещал недоброе…
Село
стояло на пригорке. За рекою тянулось топкое болото. Летом, после жарких дней, с топей поднимался лиловатый душный туман, а из-за мелкого леса всходила на небо красная
луна. Болото дышало на село гнилым дыханием, посылало на людей тучи комаров, воздух ныл, плакал от их жадной суеты и тоскливого пения, люди до крови чесались, сердитые и жалкие.
Он продолжал
стоять у окна и глядел в открытую форточку на дремлющие в тени кусты и цветочные клумбы.
Луна била ему прямо в лицо и ярко обливала своим желтым светом всю верхнюю часть его тела.
Я тоже улегся рядом со спящими ветлугаями, любуясь звездным небом, начинавшим загораться золотыми отблесками подымавшейся за холмами
луны. А с горы, тихо поскрипывая, спускался опять запоздалый воз, подходили пешеходы и,
постояв на берегу или безнадежно выкрикнув раза два лодку, безропотно присоединялись к нашему табору, задержанному военною хитростью перевозчика Тюлина.
Казалось, все эти гипсовые головы готовы были заговорить со мною; но пуще всех надоел мне колоссальный бюст Демокрита: вполне освещенный
луною, он
стоял на высоком белом пьедестале, против самой моей постели, скалил зубы и глядел на меня с такою дьявольскою усмешкой, что я, не видя возможности отделаться иначе от этого нахала, зажмурил опять глаза, повернулся к стене и, наконец, хотя с трудом, но заснул.
Но Наталья уклонилась и ушла. Рудин
постоял немного, потом вышел медленно из беседки.
Луна ясно осветила его лицо; на губах его блуждала улыбка.
Мост был полукаменный, высокий, и подъем к нему крутой — Колесников и Саша пошли пешком, с удовольствием расправляясь. Восходила вчерашняя
луна и
стояла как раз за деревянными перилами, делясь на яркие обрезки; угадывалось, что по ту сторону моста уже серебрится шоссе и светло.
По середине освещенного
луной двора
стояла высокая худая фигура мерина с высоким седлом, с торчащей шишкой луки. Лошади неподвижно и в глубоком молчании
стояли вокруг него, как будто они что-то новое, необыкновенное узнали от него. И точно, новое и неожиданное они узнали от него.
Я отворяю окно, и мне кажется, что я вижу сон: под окном, прижавшись к стене,
стоит женщина в черном платье, ярко освещенная
луной, и глядит на меня большими глазами. Лицо ее бледно, строго и фантастично от
луны, как мраморное, подбородок дрожит.
Лошади сильные, крепкие как львы, вороные и все покрытые серебряною пылью инея, насевшего на их потную шерсть,
стоят тихо, как вкопанные; только седые, заиндевевшие гривы их топорщатся на морозе, и из ноздрей у них вылетают четыре дымные трубы, широко расходящиеся и исчезающие высоко в тихом, морозном воздухе; сани с непомерно высоким передним щитком похожи на адскую колесницу; страшный пес напоминает Цербера: когда он встает,
луна бросает на него тень так странно, что у него вдруг являются три головы: одна смотрит на поле, с которого приехали все эти странные существа, другая на лошадей, а третья — на тех, кто на нее смотрит.
Вадим затрепетал. — Между тем облако пробежало, и
луна озарила одно плечо и половину лица Ольги; она
стояла близь него на коленах.
Все
стояла весна, все были дни погожие и ночи теплые, роскошные, без
луны, с одними звездочками на синем небе.
Наступило лето, сухое и знойное, за Окою горели леса, днём над землёю
стояло опаловое облако едкого дыма, ночами лысая
луна была неприятно красной, звёзды, потеряв во мгле лучи свои, торчали, как шляпки медных гвоздей, вода реки, отражая мутное небо, казалась потоком холодного и густого подземного дыма.
И, подняв стакан против
луны, посмотрел на мутную влагу в нём.
Луна спряталась за колокольней, окутав её серебряным туманным светом и этим странно выдвинув из тёплого сумрака ночи. Над колокольней
стояли облака, точно грязные заплаты, неумело вшитые в синий бархат. Нюхая землю, по двору задумчиво ходил любимец Алексея, мордастый пёс Кучум; ходил, нюхал землю и вдруг, подняв голову в небо, негромко вопросительно взвизгивал.
Она нерешительно обувает сандалии, надевает на голое тело легкий хитон, накидывает сверху него покрывало и открывает дверь, оставляя на ее замке следы мирры. Но никого уже нет на дороге, которая одиноко белеет среди темных кустов в серой утренней мгле. Милый не дождался — ушел, даже шагов его не слышно.
Луна уменьшилась и побледнела и
стоит высоко. На востоке над волнами гор холодно розовеет небо перед зарею. Вдали белеют стены и дома иерусалимские.
Сумерки незаметно надвинулись на безмолвную усадьбу, и полная
луна, выбравшись из-за почерневшего сада, ярко осветила широкий двор перед моею анфиладой. Случилось так, что я лежал лицом прямо против длинной галереи комнат, в которых белые двери
стояли уходящими рядами вроде монахинь в «Роберте».
Луна, задернутая паром,
стояла тусклым пятном над самым гребнем крыши, и ветер свистал пискливым свистом из-за угла стены.
И когда их разбудили чьи-то шаги, было уже светло от
луны; у входа в сарай
стояла Аксинья, держа в руках постель.
Безмолвно, грустно, в стороне,
Подняв глаза свои к
луне,
Подруге дум любви мятежной,
Прекрасный юноша
стоял, —
Цветок для смерти слишком нежный!
Около двери, прижавшись к стене,
стояла Фекла, совершенно нагая. Она дрожала от холода, стучала зубами, и при ярком свете
луны казалась очень бледною, красивою и странною. Тени на ней и блеск
луны на коже как-то резко бросались в глаза, и особенно отчетливо обозначались ее темные брови и молодая, крепкая грудь.
— Вот так штука! — сказал мельник в раздумьи и со страхом поглядел на небо, с которого месяц действительно светил изо всей мочи. Небо было чисто, и только между
луною и лесом, что чернелся вдали за речкой, проворно летело небольшое облачко, как темная пушинка. Облако, как облако, но вот что показалось мельнику немного странно: кажись, и ветру нет, и лист на кустах
стоит — не шелохнется, как заколдованный, а облако летит, как птица и прямо к городу.
Как выплыли мы на середину пролива,
луна на небо взошла, посветлело. Оглянулись все, сняли шапки… За нами, сзади, Соколиный остров горами высится, на утесике-то Буранова кедра
стоит…
Когда я вышел из квартиры, над крышами уже угас закат и
стояла яркая звезда, которую не затмило даже сияние подымающейся
луны…
Александр Иванович надел свой казакин, и мы пошли на поляну. С поляны повернули вправо и пошли глухим сосновым бором; перешли просеку, от которой начиналась рубка, и опять вошли на другую большую поляну. Здесь
стояли два большие стога прошлогоднего сена. Александр Иванович остановился посреди поляны и, вобрав в грудь воздуха, громко крикнул: «Гоп! гоп!» Ответа не было.
Луна ярко освещала поляну и бросала две длинные тени от стогов.
Прошло около часа. Зеленый огонь погас, и не стало видно теней.
Луна уже
стояла высоко над домом и освещала спящий сад, дорожки; георгины и розы в цветнике перед домом были отчетливо видны и казались все одного цвета. Становилось очень холодно. Я вышел из сада, подобрал на дороге свое пальто и не спеша побрел домой.