Проводив его глазами, Егорушка обнял колени руками и склонил голову… Горячие лучи жгли ему затылок, шею и спину. Заунывная песня то замирала, то опять проносилась в стоячем, душном воздухе, ручей монотонно журчал, лошади жевали, а время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось. Казалось, что с утра прошло уже сто лет… Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и
лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте?
Неточные совпадения
Сразу стало тише, люди как будто испугались,
замерли на минуту, глядя на
лошадей и Самгина, потом осторожно начали подходить к нему.
Вот что думалось иногда Чертопханову, и горечью отзывались в нем эти думы. Зато в другое время пустит он своего коня во всю прыть по только что вспаханному полю или заставит его соскочить на самое дно размытого оврага и по самой круче выскочить опять, и
замирает в нем сердце от восторга, громкое гикание вырывается из уст, и знает он, знает наверное, что это под ним настоящий, несомненный Малек-Адель, ибо какая другая
лошадь в состоянии сделать то, что делает эта?
Зябко; в воздухе плавала белесоватая, насквозь пронизывающая мгла;
лошади, как угорелые, мчались по укатанной деревенской улице и
замерли перед крыльцом небольшого барского флигеля.
Воздух не шелохнулся; только и слышно было, как ступали
лошади и пофыркивали: да и этот звук раздавался слабо и тотчас же
замирал.
Дениска ахнул на
лошадей, бричка взвизгнула и покатила, но уж не по дороге, а куда-то в сторону. Минуты две было тихо, точно обоз уснул, и только слышалось, как вдали мало-помалу
замирало лязганье ведра, привязанного к задку брички. Но вот впереди обоза кто-то крикнул...
Меня, мокрого до последней нитки, сняли с
лошади почти без памяти; пальцы мои закоченели,
замерли в гриве моего коня, но я скоро опомнился и невыразимо обрадовался своему спасенью.
Напившись студеной воды,
лошадь вздохнула, пошевеливая мокрыми крепкими губами, с которых капали с усов в корыто прозрачные капли, и
замерла, как будто задумавшись; потом вдруг громко фыркнула.
Он не мог войти без провожатого в темную комнату, хотя бы она была ему как нельзя более известна; убегал из-за стола, если падала соль;
замирал, если в комнате появлялись три свечки; обходил далеко кругом каждую корову, потому что она «может боднуть», обходил
лошадь, потому что она «может брыкнуть»; обходил даже и овцу и свинью и рассказывал, что все-таки с ним был раз такой случай, что свинья остановилась перед ним и завизжала.
Вдруг
лошади остановились. Колокольчик порывисто дрогнул и
замер. Я привстал. По дороге меж темных кустов что-то чернело и двигалось. Кусты шевелились.
Две мощные руки обхватывают ее за талию и легко взбрасывают на спину
лошади, на широкий кожаный матрац. Почти в тот же момент и стулья, и белые столбы, и тиковые занавески у входов — все сливается в один пестрый круг, быстро бегущий навстречу
лошади. Напрасно руки
замирают, судорожно вцепившись в жесткую волну гривы, а глаза плотно сжимаются, ослепленные бешеным мельканием мутного круга. Мужчина в цилиндре ходит внутри манежа, держит у головы
лошади конец длинного бича и оглушительно щелкает им…
Лодка медленно проплыла несколько аршин, постепенно заворачивая вбок, и наконец остановилась. Все притихли. Две волны ударились о берега, и поверхность реки
замерла. С луга тянуло запахом влажного сена, в Санине лаяли собаки. Где-то далеко заржала
лошадь в ночном. Месяц слабо дрожал в синей воде, по поверхности реки расходились круги. Лодка повернула боком и совсем приблизилась к берегу. Дунул ветер и слабо зашелестел в осоке, где-то в траве вдруг забилась муха.
Полковой командир, покраснев, подбежал к
лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и
замер.