Неточные совпадения
За нею, наклоня голову, сгорбясь, шел Поярков, рядом с ним, размахивая шляпой, пел и дирижировал Алексей Гогин; под руку с каким-то задумчивым
блондином прошел Петр Усов, оба они в полушубках овчинных; мелькнуло красное, всегда веселое
лицо эсдека Рожкова рядом с бородатым
лицом Кутузова; эти — не пели, а, очевидно, спорили, судя по тому, как размахивал руками Рожков; следом за Кутузовым шла Любаша Сомова с Гогиной; шли еще какие-то безымянные, но знакомые Самгину мужчины, женщины.
Райский молча рассматривал его. Марк был лет двадцати семи, сложенный крепко, точно из металла, и пропорционально. Он был не
блондин, а бледный
лицом, и волосы, бледно-русые, закинутые густой гривой на уши и на затылок, открывали большой выпуклый лоб. Усы и борода жидкие, светлее волос на голове.
Это был сын богатого помещика — поляка, года на два старше меня, красивый
блондин, с нежным, очень бледным
лицом, на котором как-то особенно выделялись глубокие синие глаза, как два цветка, уже слегка спаленные зноем.
— Вы князь Мышкин? — спросил он чрезвычайно любезно и вежливо. Это был очень красивый молодой человек, тоже лет двадцати восьми, стройный
блондин, средневысокого роста, с маленькою наполеоновскою бородкой, с умным и очень красивым
лицом. Только улыбка его, при всей ее любезности, была что-то уж слишком тонка; зубы выставлялись при этом что-то уж слишком жемчужно-ровно; взгляд, несмотря на всю веселость и видимое простодушие его, был что-то уж слишком пристален и испытующ.
На другой день, часу в восьмом вечера, Афимья подала Райнеру карточку, на которой было написано: «Коллежский советник Иван Бенедиктович Петровский». Райнер попросил г. Петровского. Это был человек лет тридцати пяти,
блондин, с чисто выбритым благонамеренным
лицом и со всеми приемами благонамереннейшего департаментского начальника отделения. Мундирный фрак, в котором Петровский предстал Райнеру, и анненский крест в петлице усиливали это сходство еще более.
Тут был молодой
блондин с ничего не значащим
лицом, беспрестанно старающийся бросить на что-нибудь взгляд, полный презрения, и бросающий вместо него взгляд, вызывающий самое искреннее сострадание к нему самому.
Это был человек еще нестарый, росту невысокого, сложенный, как геркулес, совершенный
блондин с светло-голубыми глазами, курносый, с
лицом чухонки и с кривыми ногами от постоянной прежней езды верхом.
Первое впечатление было не в пользу «академии». Ближе всех сидел шестифутовый хохол Гришук, студент лесного института, рядом с ним седой старик с военной выправкой — полковник Фрей, напротив него Молодин, юркий
блондин с окладистой бородкой и пенсне. Четвертым оказался худенький господин с веснушчатым
лицом и длинным носом.
Пятый и последний обитатель палаты № 6 — мещанин, служивший когда-то сортировщиком на почте, маленький худощавый
блондин с добрым, но несколько лукавым
лицом.
Другим важным
лицом в амбаре был приказчик Макеичев, полный, солидный
блондин с лысиной во все темя и с бакенами. Он подошел к Лаптеву и поздравил его почтительно, вполголоса...
Каждое утро, в девять часов, стора в одном из окон ее спальной поднимается, и я вижу иногда брюнета, иногда
блондина, но большею частью кавалера с проседью, который охорашивается перед трюмо и у которого на
лице написано: в гостиный двор тороплюсь, отпираться пора!
Это молодой
блондин, не старше тридцати лет, среднего роста, очень полный, широкоплечий, с рыжими бакенами около ушей и с нафабренными усиками, придающими его полному, гладкому
лицу какое-то игрушечное выражение.
Среди них увидишь много рослых, сильных и самоуверенных фигур; попадаются правильные, благородные
лица; нередко встречаются
блондины и даже голубоглазые; балаклавцы не жадны, не услужливы, держатся с достоинством, в море отважны, хотя и без нелепого риска, хорошие товарищи и крепко исполняют данное слово.
— Этот молодой человек был высокого роста,
блондин и удивительно хорош собою; большие томные голубые глаза, правильный нос, похожий на нос Аполлона Бельведерского, греческий овал
лица и прелестные волосы, завитые природою, должны были обратить на него внимание каждого; одни губы его, слишком тонкие и бледные в сравнении с живостию красок, разлитых по щекам, мне бы не понравились; по медным пуговицам с гербами на его фраке можно было отгадать, что он чиновник, как все молодые люди во фраках в Петербурге.
Однажды, это было месяцев шесть спустя после смерти Ивана Кузьмича, я познакомился с одним довольно богатым домом. Меня пригласили, между прочим, бывать по субботам вечером; в одну из них я поехал и когда вошел в гостиную, там сидело небольшое общество: старик серьезной наружности; муж хозяйки — огромного роста
блондин; дама-старуха в очках; дама очень молоденькая и, наконец, сама хозяйка. Между всеми этими
лицами шел довольно одушевленный разговор. Я сел и начал прислушиваться.
Это был плотный, солидный
блондин, с большой головой и крупными, но мягкими чертами
лица, одетый изящно, по самой последней моде.
Обвинял Полуградов, тот самый, который раза четыре на день чистил свои зубы красным порошком; защищал некий Смирняев, высокий худощавый
блондин с сентиментальным
лицом и длинными, гладкими волосами.
В наружности Иосафа Висленева не было ни малейшего сходства с сестрой: он был
блондин с голубыми глазами и очень маленьким носом.
Лицо его нельзя было назвать некрасивым и неприятным, оно было открыто и даже довольно весело, но на нем постоянно блуждала неуловимая тень тревоги и печали.
Блондин…
лицо этакое выразительное, манеры парижские…
У входа в просторную и очень светлую комнату, с отделкой незатейливой гостиной, встретил его настоятель — высокий, худощавый, совсем еще не старый на вид
блондин, с проседью, в подряснике из летней материи, с
лицом светского священника в губернском городе.
Скажу здесь: худощавый, стройный
блондин, с бородкой клинышком, с изящными манерами, губы брюзгливые и надменные, геморроидальный цвет
лица, глаза небольшие.
Палтусову подал руку худой
блондин в длиннейшем пальто с котиковым воротником. Его прыщавое чопорное
лицо в золотом pince-nez, бритое, с рыжеватыми усами, смотрело на Палтусова, приторно улыбаясь… Сестру он напоминал разве с носа. Такого вида молодых людей Палтусов встречал только в русских посольствах за границей да за абсентом Café Riche на Итальянском бульваре. «Разновидность Виктора Станицына», — определил он.
Пирожков оглянулся на косматого
блондина. От него пахнуло спиртными парами.
Лицо его сильно раскраснелось.
На площадке с чугунным полом, перед спуском по лестнице, Пирожков в густой еще толпе, где скучились больше дамы, столкнулся с рослым
блондином в большой окладистой бороде; тот вел под руку плотную даму, лет под тридцать, в черном, с энергическим
лицом.
Грушева познакомила Тасю с обоими мужчинами. Актера Тася видела на сцене. Он был сухой высокий
блондин, с большим носом и серыми глазами навыкате, в коротком пиджаке и пестром галстуке. Автор — как-то набок перекосившаяся фигурка, также белокурая, взъерошенная, плохо одетая, с ухмыляющимся фальшивым
лицом. Тася в другом месте приняла бы его за"человека".
Вдруг послышался плач. Из соседней комнаты, куда лакей понес сельтерскую, быстро вышел какой-то
блондин с красным
лицом и сердитыми глазами. За ним шла высокая, полная хозяйка и кричала визгливым голосом...
С первого взгляда, впрочем, было довольно трудно узнать в этом статном, белокуром красавце, с мужественным энергичным
лицом, того тщедушного
блондина, почти мальчика, каким семь лет тому назад мы знали юнкера фон Зеемана.
— Это сын мой, — отвечал Ранеев. — Не правда ли, он похож на мать свою. Тот же прекрасный очерк
лица, такой же
блондин, с такими же ясными, голубыми глазами.
Граф еще не глядел стариком, только гнулся и сильно похудел в последние два-три года. Военный сюртук носил еще он молодцевато, усы и подстриженные волосы
блондина, поседевшего поздно, смягчали красивый овал
лица. Голубые иссера глаза, уже потерявшие блеск, всматривались с постоянною добродушно-тонкою усмешкой. Бороды он не носил и всем своим обликом и манерой держать себя напоминал об истекшей четверти века. Говорил он тихо, немного картаво, с чрезвычайно приятным барским произношением.
В этот момент в залу не вошел, а буквально влетел репортер и рецензент одной из самых распространенных в Петербурге газет мелкой прессы, Марк Иванович Вывих. Это был высокий, стройный молодой человек,
блондин, со слегка одутловатым
лицом, в синих очках.
Это был человек лет тридцати, полный, высокий,
блондин с приятным
лицом, всегда чисто выбритым, и не только по наружному виду, но и по внутренним качествам, сильно выделялся между своими товарищами — старыми сибирскими служаками, или, как их звали, «юсами», тип которых, сохранившийся во всей его неприкосновенности почти до наших дней, всецело просился на бумагу, как живая иллюстрация к гоголевскому «Держиморде».
Это был худой
блондин с торчащими вверх усами и чрезвычайно напряженным выражением
лица — точно он сейчас сбирается крикнуть во все горло:"Смирно! Равняйся!"
Спиной к нему какой-то рыжеватый
блондин, с плохо причесанными волосами, держал также газету, а
лица его не видно было, даже в профиль.
Таким «новичком» в описываемом нами спектакле был молодой гвардейский офицер, Петр Карлович Гофтреппе,
блондин с небольшими усиками на круглом
лице, которые он усиленно теребил левой рукой, а правой то и дело поднося к глазам огромный бинокль, целую систему астрономических труб, годных скорее для наблюдений небесных светил, нежели звездочек парусинного неба.
Несмотря на кажущийся контраст, в
лицах обеих дам было что-то родственное. Мужчины были также своего рода контрастами — один
блондин, с реденьками чиновничьими баками и геммороидальным
лицом истого петербуржца, другой темный шатен, с небольшой окладистой бородкой, с энергичным выражением
лица и проницательным взглядом карих глаз, блестевших из-под очков в золотой оправе.