Неточные совпадения
Да, так свежее и чище, перестали возиться темные, грязные тени,
на пол
легли светло-голубые пятна, золотые искры загорелись
на стеклах окна.
Посадили его в передний угол, под образа, сзади его горела лампада синего
стекла, и свет от неё,
ложась на голову старичка, синил её очень жутко.
Тогда Кожемякин, усмехнувшись, загасил свечу, сел
на постель, оглянулся — чёрные
стёкла окон вдруг заблестели, точно быстро протёртые кем-то,
на пол спутанно
легли клетчатые тени и поползли к двери, а дойдя до неё, стали подниматься вверх по ней. Ветер шуршал, поглаживая стены дома.
Ветер лениво гнал с поля сухой снег, мимо окон летели белые облака, острые редкие снежинки шаркали по
стёклам. Потом как-то вдруг всё прекратилось, в крайнее окно глянул луч луны,
лёг на пол под ноги женщине светлым пятном, а переплёт рамы в пятне этом был точно чёрный крест.
Луна уже скатилась с неба,
на деревья
лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась
на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное
стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
Но люди разъехались, огни погасли, и сквозь зеркальные
стекла на потолок и стены
лег кружевной и призрачный свет электрических фонарей; посторонний дому, с его картинами, статуями и тишиной, входившей с улицы, сам тихий и неопределенный, он будил тревожную мысль о тщете запоров, охраны и стен.
Мне стало не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали
на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза
ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным. Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные
стекла я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали тараканы, скреблись мыши.
Возбуждение улеглось, исчезли отрывки мыслей, и оставалась только тоска. Петров
лег на, постель, и тоска, как живая,
легла ему
на грудь, впилась в сердце и замерла. И так лежали они в неразрывном безумном союзе, а за
стеклом быстро падали тяжелые крупные капли, и светло было.
Студент и землемер
легли на лавки, головами под образа и ногами врозь. Степан устроился
на полу, около печки. Он потушил лампу, и долго было слышно, как он шептал молитвы и, кряхтя, укладывался. Потом откуда-то прошмыгнула
на кровать Марья, бесшумно ступая босыми ногами. В избе было тихо. Только сверчок однообразно, через каждые пять секунд, издавал свое монотонное, усыпляющее цырканье, да муха билась об оконное
стекло и настойчиво жужжала, точно повторяя все одну и ту же докучную, бесконечную жалобу.
Сели, смотрим — деревенька наша как парчой и золотом
на серой земле вышита. Опускается за рекой могучее светило дня, жарко горят перекрытые новой соломой крыши изб, красными огнями сверкают
стёкла окон, расцветилась, разыгралась земля всеми красками осеннего наряда, и ласково-сине над нею бархатное небо. Тихо и свежо. Выступают из леса вечерние тени, косо и бесшумно
ложатся на нас и
на звонкую землю — сдвинулись мы потеснее, для тепла.
Кое-где, едва прорезавшись сквозь стеклянный купол, лучи зимнего солнца
ложатся слабыми пятнами
на малиновый бархат и позолоту лож,
на щиты с конскими головами и
на флаги, украшающие столбы; они играют
на матовых
стеклах электрических фонарей и скользят по стали турников и трапеций там,
на страшной высоте, где перепутались машины и веревки.
Кругом дышали, храпели и бормотали во сне люди. Комната медленно наполнялась удушливою, прелою вонью. Лампочка с надтреснутым
стеклом тускло светила
на наклоненную голову Александры Михайловны. За последние месяцы, после смерти Андрея Ивановича, она сильно похудела и похорошела: исчезла распиравшая ее полнота,
на детски-чистый лоб
легла дума, лицо стало одухотворенным и серьезным.
И когда из мрака впереди пронесся ответный, все растущий, все приближающийся рев и
на рельсы смежного полотна
лег вкрадчивый свет надвигающегося курьерского поезда, он отбросил железную перекладину и спрыгнул туда, где совсем близко змеились освещенные рельсы. Больно ударился обо что-то зубами, несколько раз перевернулся, и когда поднял лицо со смятыми усами и беззубым ртом, — прямо над ним висели три какие-то фонаря, три неяркие лампы за выпуклыми
стеклами.
Гриша сам не в себе. Верит несомненно, что целые шесть недель провел он с бесом… Не одной молитвой старался он очистить себя от невольного осквернения: возложил вериги, чтоб не скидать их до смерти, голым телом
ложился на кремни и битые
стекла, целый день крохи в рот не бирал, обрекая себя
на строгий, безъядный пост
на столько же дней,
на столько ночей, сколько пробыл он с Досифеем.