Неточные совпадения
Злой холоп!
Окончишь ли допрос нелепый?
Повремени: дай
лечь мне
в гроб,
Тогда ступай себе с Мазепой
Мое наследие считать
Окровавленными перстами,
Мои подвалы разрывать,
Рубить и жечь сады с домами.
С собой возьмите дочь мою;
Она сама вам всё расскажет,
Сама все клады вам укажет;
Но ради господа молю,
Теперь оставь меня
в покое.
К ногам злодея молча пасть,
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье,
Утратить жизнь — и с нею честь,
Друзей с собой на плаху весть,
Над
гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться
в объятья,
Не завещая никому
Вражды к злодею своему!..
Поверите ли, хоть самому
в гроб ложиться; а тут мать, сестры наблюдают,
в глаза мне смотрят… и доверие проходит.
Одиноко сидел
в своей пещере перед лампадою схимник и не сводил очей с святой книги. Уже много лет, как он затворился
в своей пещере. Уже сделал себе и дощатый
гроб,
в который
ложился спать вместо постели. Закрыл святой старец свою книгу и стал молиться… Вдруг вбежал человек чудного, страшного вида. Изумился святой схимник
в первый раз и отступил, увидев такого человека. Весь дрожал он, как осиновый лист; очи дико косились; страшный огонь пугливо сыпался из очей; дрожь наводило на душу уродливое его лицо.
Известно, там наши родители
в землю
легли; там вся наша святыня; там
гробы чудотворцев,
гробы благоверных князей российских и первосвятителей православной церкви…
Александр привязался к труду, как привязываются к последней надежде. «За этим, — говорил он тетке, — ведь уж нет ничего: там голая степь, без воды, без зелени, мрак, пустыня, — что тогда будет жизнь? хоть
в гроб ложись!» И он работал неутомимо.
Я сел на край
гроба,
в ногах его, оглянулся: бугроватое кладбище тесно заставлено серыми крестами, тени, размахнувшись,
легли на могилы, обняли их щетинистые холмы.
Легла она
в постель рано, а уснула поздно. Снились ей все какие-то портреты и похоронная процессия, которую она видела утром; открытый
гроб с мертвецом внесли во двор и остановились у двери, потом долго раскачивали
гроб на полотенцах и со всего размаха ударили им
в дверь. Юлия проснулась и вскочила
в ужасе.
В самом деле, внизу стучали
в дверь, и проволока от звонка шуршала по стене, но звонка не было слышно.
Но Саша
лег в землянке: мешали люди тихой мечте, а
в землянке было немо и одиноко, как
в гробу. Спал крепко — вместе с безнадежностью пришел и крепкий сон, ярко продолжавший дневную мечту; и ничего не слыхал, а утром спохватились — Андрея Иваныча нет. На месте и балалайка его с раскрашенной декой, и платяная щеточка, и все его маленькое имущество, а самого нет.
Злобный Сет заманил своего брата, божественного Озириса, на пиршество, хитростью заставил его
лечь в роскошный
гроб и, захлопнув над ним крышку, бросил
гроб вместе с телом великого бога
в Нил.
— Слава-богу
лег на пол спать с своей принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена, на другую сторону раскинул рукой — опять стена (
в крестьянах к лавкам этакие доски набивают с краю, для красы), вот ему и покажись, что он
в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
Страстьми земными несмущаем,
Он не терялся никогда. //.......... //..........
Бывало,
в деле, под картечью
Всех рассмешит надутой речью,
Гримасой, фарсой площадной,
Иль неподдельной остротой.
Шутя однажды после спора
Всадил он другу пулю
в лоб;
Шутя и сам он
лег бы
в гроб, //..........
Порой, незлобен как дитя,
Был добр и честен, но шутя.
Юнкера. Что нам делать теперь? —
В гроб ложиться! — Позор!.. — Поди ты к черту!.. Что ты, на митинге? — Стоять смирно! —
В капкан загнали.
Человек с корзиной. Гражданин военный министр! Мне без этих сапог погибать. Прямо форменно
в гроб ложиться! Тут на две тысячи рублей… Это хозяйское…
Перед
гробом не шли ни родные, ни поп,
Не лежала на нем золотая парча,
Только,
в крышу дощатого
гроба стуча,
Прыгал град да извозчик-палач
Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч,
И вдоль спин побелевших удары кнута
Полосами
ложились.
Она стала почти на самой черте; но видно было, что не имела сил переступить ее, и вся посинела, как человек, уже несколько дней умерший. Хома не имел духа взглянуть на нее. Она была страшна. Она ударила зубами
в зубы и открыла мертвые глаза свои. Но, не видя ничего, с бешенством — что выразило ее задрожавшее лицо — обратилась
в другую сторону и, распростерши руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясь поймать Хому. Наконец остановилась, погрозив пальцем, и
легла в свой
гроб.
Как мне бы
в гроб не
лечь от этой кражи!
Авдотья Максимовна (вставая и покрываясь платком). Да отсохни у меня язык, если я у него попрошу хоть копейку! (Подходит к нему.) Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то, что вы наругались над бедной девушкой… Вы у меня всю жизнь отняли. Мне теперь легче живой
в гроб лечь, чем домой явиться: родной отец от меня отступится; осрамила я его на старости лет; весь город будет на меня пальцами показывать.
Кажись, легче живому
в гроб лечь: больно уж он противен душе моей!..
— За тобой-то ходить стоскуюсь я, матушка? — с живостью воскликнула Фленушка, и слезы, искренние слезы послышались
в ее голосе. — За что ж ты меня таково обижаешь?.. Да я ради тебя не то что спокой, жизнь готова отдать… Ах, матушка, матушка!.. Не знаешь ты, что одна только ты завсегда во всех моих помышлениях… Тебя не станет — во
гроб мне
ложиться!..
Трех недель не минуло, грамотка издалека пришла: не дошел ее «соколик» до полка своего, заболел
в каком-то городе,
лег в лазарет, а оттуда
в сосновый
гроб.
Бог нам дает много, а нам-то все мало,
Не можем мы, людие, ничем ся наполнить!
И
ляжем мы
в гробы, прижмем руки к сердцу,
Души наши пойдут по делам своим,
Кости наши пойдут по земле на предание,
Телеса наши пойдут червям на съедение,
А богатство, гордость, слава куда пойдут?
Вспыхнула Параша, зарделась как маков цвет. Вспало ей на мысли, что Устинья от кого-нибудь выведала про ночное гулянье
в Улангере и о нем грозится рассказать Аксинье Захаровне. «Что будет тогда? — думает Параша
в сильной тревоге. — Пропадать моей головушке! Хоть заживо
в гроб ложись!.. Житья не будет, заколотят тятенька с мамынькой до полу́смерти».
Живой тогда
в гроб ложись!..
— Так-то так, уж я на тебя как на каменну стену надеюсь, кумушка, — отвечала Аксинья Захаровна. — Без тебя хоть
в гроб ложись. Да нельзя же и мне руки-то сложить. Вот умница-то, — продолжала она, указывая на работницу Матрену, — давеча у меня все полы перепортила бы, коли б не доглядела я вовремя. Крашены-то полы дресвой вздумала мыть… А вот что, кумушка, хотела я у тебя спросить: на нонешний день к ужину-то что думаешь гостям сготовить? Без хлеба, без соли нельзя же их спать положить.
— Зачем до смерти
в гроб ложиться? — сказал Патап Максимыч. — Ты вот что, наплюй на Москву-то, не езди туда… Чего не видал?.. Оставайся лучше у нас, зачнем поскорей на Горах дела делать… Помнишь, про что говорили?
— Ох, уж не говорите, Патап Максимыч!.. — почесывая затылок, молвил Василий Борисыч. — Хоть живой
в гроб ложись, — вот каково мне приходится.
Хоть
в землю зарывайся, хоть заживо
в гроб ложись…
Ужели сегодня во
гроб ему
лечь,
Погибнуть
в подводе жестоком?
И хочется князя ему остеречь,
Спасти околичным намёком.
— Поди вот с ним!.. — говорил Марко Данилыч. — Сколько ни упрашивал, сколько ни уговаривал — все одно что к стене горох. Сам не знаю, как теперь быть. Ежель сегодня двадцати пяти тысяч не добудем — все пойдет прахом, а Орошин цены какие захочет, такие и уставит, потому будет он тогда сила, а мы все с первого до последнего
в ножки ему тогда кланяйся, милости у него проси. Захочет миловать — помилует, не захочет — хоть
в гроб ложись.
— Тебе все полно да полно! Не тебе, чернохвостнику,
в гроб-от
ложиться… А это, по-твоему, тоже «полно», что намедни Дианка тринадцатью ощенилась? Да еще одного трехпалого принесла, сам борзой, щипец ровно у гончей, и без правила. Это, по-твоему, тоже ничего?
— А неужто
в холщовой рубахе и
в гроб ляжешь? Ты бы на это дело ситцевую завел.
Слесарь. А там
в газетах будут писать: сделал такого-то города мещанин Перехватов диво дивное… тележку, сама катится… По русской Палестине почет, да и
в чужих землях будут знать… Кажись, и
в гроб-то
лег бы радостно!.. Да вот беда какая: недостает двух рублевиков пружину одну прибавить.
Он хотел тотчас лететь обратно на родину, чтобы избавить свою Настю от когтей иноплеменного суженого, или
лечь вместе с ней под земляную крышу, его насилу уговорили дождаться зари, и теперь сонным мечтам его рисовалось: то она
в брачном венце, томная, бледная, об руку с немилым, на лице ее читал он, что жизни
в ней осталось лишь на несколько вздохов, то видел он ее лежащую
в гробу, со сложенными крест-накрест руками, окутанную
в белый саван.
Он хотел тотчас лететь обратно на родину, чтобы избавить свою Настю от когтей иноплеменного суженого, или
лечь вместе с нею под земляную крышу, его насилу уговорили дождаться зари, и теперь сонным мечтам его рисовалась то она
в брачном венце, томная, бледная, об руку с немилым, на лице ее читал он, что жизни
в ней осталось лишь на несколько вздохов, то видел он ее лежащею
в гробу со сложенными крест-накрест руками, окутанную
в белый саван.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены — ее единственное желание состоит
в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что
легла бы
в гроб спокойною, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.