Неточные совпадения
А между тем появленье смерти так же было страшно в малом, как страшно оно и в великом человеке: тот, кто еще не так давно ходил, двигался, играл в вист, подписывал разные
бумаги и был так часто виден между чиновников с своими густыми бровями и мигающим глазом, теперь
лежал на столе, левый глаз уже не мигал вовсе, но бровь одна все еще была приподнята с каким-то вопросительным выражением.
—
Лежала на столе четвертка чистой
бумаги, — сказал он, — да не знаю, куда запропастилась: люди у меня такие негодные! — Тут стал он заглядывать и под стол и
на стол, шарил везде и наконец закричал: — Мавра! а Мавра!
Комната была, точно, не без приятности: стены были выкрашены какой-то голубенькой краской вроде серенькой, четыре стула, одно кресло, стол,
на котором
лежала книжка с заложенною закладкою, о которой мы уже имели случай упомянуть, несколько исписанных
бумаг, но больше всего было табаку.
По ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх в ее комнату и был неприятно удивлен:
на пружинной сетке кровати
лежал свернутый матрац, подушки и белье убраны, зеркало закрыто газетной
бумагой, кресло у окна — в сером чехле, все мелкие вещи спрятаны, цветов
на подоконниках нет.
Клим сел против него
на широкие нары, грубо сбитые из четырех досок; в углу нар
лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред нарами испускал одуряющий запах протухшего жира. За деревянной переборкой, некрашеной и щелявой, светился огонь, там кто-то покашливал, шуршал
бумагой. Усатая женщина зажгла жестяную лампу, поставила ее
на стол и, посмотрев
на Клима, сказала дьякону...
Покончив
на этом с Дроновым, он вызвал мечту вчерашнего дня. Это легко было сделать — пред ним
на столе
лежал листок почтовой
бумаги, и
на нем, мелким, но четким почерком было написано...
Нет, у него чернильница полна чернил,
на столе
лежат письма,
бумага, даже гербовая, притом исписанная его рукой.
На лбу у ней в эти минуты ложилась резкая линия — намек
на будущую морщину. Она грустно улыбалась, глядя
на себя в зеркало. Иногда подходила к столу, где
лежало нераспечатанное письмо
на синей
бумаге, бралась за ключ и с ужасом отходила прочь.
— Я и сам говорю. Настасья Степановна Саломеева… ты ведь знаешь ее… ах да, ты не знаешь ее… представь себе, она тоже верит в спиритизм и, представьте себе, chere enfant, — повернулся он к Анне Андреевне, — я ей и говорю: в министерствах ведь тоже столы стоят, и
на них по восьми пар чиновничьих рук
лежат, все
бумаги пишут, — так отчего ж там-то столы не пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт столов в министерстве финансов или народного просвещения — этого недоставало!
Вот появилось ровно шесть слуг, по числу гостей, каждый с подносом,
на котором
лежало что-то завернутое в
бумаге, рыба, как мне казалось.
А уж в этом ящике и
лежала грамота от горочью, в ответ
на письмо из России, писанная
на золоченой, толстой, как пергамент,
бумаге и завернутая в несколько шелковых чехлов.
За пазухой, по обыкновению, был целый магазин всякой всячины: там
лежала трубка, бумажник, платок для отирания пота и куча листков тонкой, проклеенной, очень крепкой
бумаги,
на которой они пишут, отрывая по листку, в которую сморкаются и, наконец, завертывают в нее, что нужно.
Тут стояло двое-трое столовых часов, коробка с перчатками, несколько ящиков с вином, фортепьяно;
лежали материи, висели золотые цепочки, теснились в куче этажерки, красивые столики, шкапы и диваны,
на окнах вазы,
на столе какая-то машина, потом
бумага, духи.
Они сами чувствовали это, и все трое, как бы смущенные своим величием, поспешно и скромно опуская глаза, сели
на свои резные кресла за покрытый зеленым сукном стол,
на котором возвышался треугольный инструмент с орлом, стеклянные вазы, в которых бывают в буфетах конфеты, чернильница, перья, и
лежала бумага чистая и прекрасная и вновь очиненные карандаши разных размеров.
Добрый член не сразу ответил, он взглянул
на номер
бумаги, которая
лежала перед ним, и сложил цифры, — не удалось
на три. Он загадал, что если делится, то он согласится, но, несмотря
на то, что не делилось, он по доброте своей согласился.
На письменном столе, кроме
бумаг и конторских книг, кучей
лежали свернутые трубочкой планы и чертежи, части деревянной модели, образчики железных руд, пробы чугуна и железа и еще множество других предметов, имевших специально заводское значение.
В комнате, в которой
лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не заметили, но за ширмами, у кровати его, подняли
на полу большой, из толстой
бумаги, канцелярских размеров конверт с надписью: «Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
И странно было ему это мгновениями: ведь уж написан был им самим себе приговор пером
на бумаге: «казню себя и наказую»; и бумажка
лежала тут, в кармане его, приготовленная; ведь уж заряжен пистолет, ведь уж решил же он, как встретит он завтра первый горячий луч «Феба златокудрого», а между тем с прежним, со всем стоявшим сзади и мучившим его, все-таки нельзя было рассчитаться, чувствовал он это до мучения, и мысль о том впивалась в его душу отчаянием.
На другой день Чертопханов вместе с Лейбой выехал из Бессонова
на крестьянской телеге. Жид являл вид несколько смущенный, держался одной рукой за грядку и подпрыгивал всем своим дряблым телом
на тряском сиденье; другую руку он прижимал к пазухе, где у него
лежала пачка ассигнаций, завернутых в газетную
бумагу; Чертопханов сидел, как истукан, только глазами поводил кругом и дышал полной грудью; за поясом у него торчал кинжал.
Фанза была старенькая, покосившаяся; кое-где со стен ее обвалилась глиняная штукатурка; старая, заплатанная и пожелтевшая от времени
бумага в окнах во многих местах была прорвана;
на пыльных канах
лежали обрывки циновок, а
на стене висели какие-то выцветшие и закоптелые тряпки. Всюду запустение, грязь и нищета.
Дверь выломали. Комната пуста. «Загляните — ка под кровать» — и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, —
на столе
лежал лист
бумаги, а
на нем крупными буквами было написано...
Это было через край. Я соскочил с саней и пошел в избу. Полупьяный исправник сидел
на лавке и диктовал полупьяному писарю.
На другой лавке в углу сидел или, лучше,
лежал человек с скованными ногами и руками. Несколько бутылок, стаканы, табачная зола и кипы
бумаг были разбросаны.
— С Богом. А
на бумагу так и отвечай: никакого, мол, духу у нас в уезде нет и не бывало. Живем тихо, французу не подражаем… А насчет долга не опасайся: деньги твои у меня словно в ломбарте
лежат. Ступай.
По вечерам в опустевших канцеляриях уездного суда горел какой-нибудь сальный огарок, стояла посудинка водки,
лежало на сахарной
бумаге несколько огурцов, и дежурные резались до глубокой ночи в карты…
Но дня через два, войдя зачем-то
на чердак к нему, я увидал, что он, сидя
на полу пред открытой укладкой, разбирает в ней
бумаги, а
на стуле
лежат его любимые святцы — двенадцать листов толстой серой
бумаги, разделенных
на квадраты по числу дней в месяце, и в каждом квадрате — фигурки всех святых дня.
У стола стоял господин в очень истрепанном сюртуке (он уже снял пальто, и оно
лежало на кровати) и развертывал синюю
бумагу, в которой было завернуто фунта два пшеничного хлеба и две маленькие колбасы.
Поднялись разговоры о земельном наделе, как в других местах, о притеснениях компании, которая собакой
лежит на сене, о других промыслах, где у рабочих есть и усадьбы, и выгон, и покосы, и всякое угодье, о посланных ходоках «с
бумагой», о «члене», который наезжал каждую зиму ревизовать волостное правление.
В теплой хате с великим смрадом
на одной лавке был прилеплен стеариновый огарок и
лежали две законвертованные
бумаги, которые Райнер, стоя
на коленях у лавки, приготовил по приказанию своего отрядного командира.
У мужиков
на полу
лежали два войлока, по одной засаленной подушке в набойчатых наволочках, синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича в покое не было совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной
бумаги.
Бумага, чернила и перья скрывались
на полу в одном уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь
на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.
— Чем человека посылать, поди-ка лучше ты, Коко, — сказал он мне. — Ключи
лежат на большом столе в раковине, знаешь?.. Так возьми их и самым большим ключом отопри второй ящик направо. Там найдешь коробочку, конфеты в
бумаге и принесешь все сюда.
На столе и
на стульях
лежали бумаги.
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном, кроватью, столом,
на котором
лежат бумаги, стенными часами и образом, перед которым горит лампадка, глядя
на эти признаки жилья и
на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился
на себя, и ему хотелось опасности, чтобы снова испытать себя.
Он растолкал Евсея, показал ему
на дверь,
на свечку и погрозил тростью. В третьей комнате за столом сидел Александр, положив руки
на стол, а
на руки голову, и тоже спал. Перед ним
лежала бумага. Петр Иваныч взглянул — стихи.
У Александрова остается свободная минутка, чтобы побежать в свою роту, к своему шкафчику. Там он развертывает белую
бумагу, в которую заворочена небольшая картонка. А в картонке
на ватной постельке
лежит фарфоровая голубоглазая куколка. Он ищет письмо. Нет, одна кукла. Больше ничего.
На столе В.В. Назаревского
лежала пачка
бумаги. Я взял карандаш и
на этой пачке написал...
На столе
лежала толстенная кипа
бумаги в казенного типа синей обложке с надписью: «Дело о разбойнике Чуркине».
Гражданин кантона Ури висел тут же за дверцей.
На столике
лежал клочок
бумаги со словами карандашом: «Никого не винить, я сам». Тут же
на столике
лежал и молоток, кусок мыла и большой гвоздь, очевидно припасенный про запас. Крепкий шелковый снурок, очевидно заранее припасенный и выбранный,
на котором повесился Николай Всеволодович, был жирно намылен. Всё означало преднамеренность и сознание до последней минуты.
Все убранство в нем хоть было довольно небогатое, но прочное, чисто содержимое и явно носящее
на себе аптекарский характер: в нескольких витринах пестрели искусно высушенные растения разных стран и по преимуществу те, которые употреблялись для лекарств;
на окнах
лежали стеклянные трубочки и стояла лампа Берцелиуса [Лампа Берцелиуса — спиртовая лампа с двойным током воздуха.], а также виднелись паяльная трубка и четвероугольный кусок угля, предназначенные, вероятно, для сухого анализа, наконец, тут же валялась фарфоровая воронка с воткнутою в нее пропускною
бумагою; сверх того,
на одном покойном кресле
лежал кот с полузакрытыми, гноящимися глазами.
На большом письменном столе
лежало множество
бумаг, но в совершеннейшем порядке.
За гробом возвышался аналой,
на нем
лежал медный нательный крест, а вокруг аналоя горели три восковые огарка, укрепленные в подсвечниках, обвитых серебряной и золотой
бумагой от конфет.
В ногах у учителя, между коленами,
лежала на песке целая груда человеческих костей и лист синей сахарной
бумаги.
Потом он воротился к своему столику и бросился
на диван в каком-то совершенном бессилии; видно было, что разговор с Круповым нанес ему страшный удар; видно было, что он не мог еще овладеть им, сообразить, осилить. Часа два
лежал он с потухнувшей сигарой, потом взял лист почтовой
бумаги и начал писать. Написавши, он сложил письмо, оделся, взял его с собою и пошел к Крупову.
На столе
лежала толстенная кипа
бумаги с надписью
на синей обложке М.У.П. «Дело о разбойнике Чуркине».
В небольшой комнате, которую занимал Нехлюдов, стоял старый кожаный диван, обитый медными гвоздиками; несколько таких же кресел; раскинутый старинный бостонный стол с инкрустациями, углублениями и медной оправой,
на котором
лежали бумаги, и старинный, желтенький, открытый английский рояль с истертыми, погнувшимися узенькими клавишами.
На полу, около стола,
лежали кипы
бумаг, книг и счетов.
Он был холост. Жил одиноко, в небольшом номере в доме Мосолова
на Лубянке, поближе к Малому театру, который был для него все с его студенческих времен. Он не играл в карты, не кутил, и одна неизменная любовь его была к драматическому искусству и к перлу его — Малому театру. С юности до самой смерти он был верен Малому театру. Неизменное доказательство последнего — его автограф, который случайно уцелел в моих
бумагах и
лежит предо мною.
Между двумя печатными листками, спокойно и молчаливо притаясь,
лежал листок почтовой
бумаги,
на котором было сделано несколько коротких заметок рукою Доры, и в конце последней заметки прибавлено: «сегодня до 87-й стр.».
Кабинет Иванова. Письменный стол,
на котором в беспорядке
лежат бумаги, книги, казенные пакеты, безделушки, револьверы; возле
бумаг лампа, графин с водкой, тарелка с селедкой, куски хлеба и огурцы.
На стенах ландкарты, картины, ружья, пистолеты, серпы, нагайки и проч. — Полдень.
Напрасно огонь напрягал свои усилия, напрасно я сам, вооружившись щипцами, пихал
бумагу в самую глубь камина; лист
лежал чистый, невредимый, безмятежный, точь-в-точь как
лежал он за пять минут перед тем у меня
на письменном столе!
Больная не заметила, что Полина вошла к ней в комнату. Облокотясь одной рукой
на подушки, она сидела, задумавшись,
на кровати; перед ней
на небольшом столике стояла зажженная свеча,
лежал до половины исписанный почтовый лист
бумаги, сургуч и все, что нужно для письма.