Неточные совпадения
То представлялась скала, у подножия которой
лежит наше разбитое судно, и утопающие напрасно хватаются усталыми руками
за гладкие
камни; то снилось, что я на пустом острове, выброшенный с обломком корабля, умираю с голода…
Ночь продолжала тихий бег над землей. Поплыли в высоком небе белые облака, совсем похожие на наши. Луна закатилась
за деревья: становилось свежее, и как будто светлело. От земли чувствовалась сырость… Тут с Матвеем случилось небольшое происшествие, которого он не забыл во всю свою последующую жизнь, и хотя он не мог считать себя виноватым, но все же оно
камнем лежало на его совести.
Впрочем, у Софьи Николавны
лежал свой
камень на сердце: она еще не решилась и не знала, как поступить с мужем, который осердился в первый раз
за обидные слова об Александре Степановне: дожидаться ли, чтоб он сам обратился к ней, или прекратить тягостное положенье, испросив у него прощенья и своей любовью, нежностью, ласками заставить его позабыть ее проклятую вспыльчивость?
Темное, могучее размахнувшееся море светлеет, местами на нем появляются небрежно брошенные блики луны. Она уже выплыла из-за мохнатых вершин гор и теперь задумчиво льет свой свет на море, тихо вздыхающее ей навстречу, на берег и
камень, у которого мы
лежим.
С быстротой метеора мелькнуло мимо нас стадо… Грянули выстрелы почти залпом, а потом еще четыре из наших винчестеров поодиночке, чтобы добить двух подранков. Остальные исчезли
за углом скалы быстрее выстрелов магазинки. Охота была великолепная: четыре красавца козла
лежали на
камнях. Пятый, раненный, должно быть, слетел в пропасть и исчез из глаз в густом кустарнике на страшной глубине… Доставать его — и думать нечего.
Мы не станем вдаваться в подробности того, как голутвенные, [Голутвенные — здесь: в смысле «бедные», «обнищавшие».] и обнищалые людишки грудью взяли и то, что
лежало перед
Камнем, и самый
Камень, и перевалили
за Камень, — эти кровавые страницы русской истории касаются нашей темы только с той стороны, поскольку они служили к образованию того оригинального населения, какое осело в бассейне Чусовой и послужило родоначальником нынешнего.
Вместе с золотыми, вышедшими из моды табакерками
лежали резные берестовые тавлинки; подле серебряных старинных кубков стояли глиняные размалеванные горшки — под именем этрурских ваз; образчики всех руд, малахиты, сердолики, топазы и простые
камни лежали рядом; подле чучел белого медведя и пеликана стояли чучелы обыкновенного кота и легавой собаки;
за стеклом хранились челюсть слона, мамонтовые кости и лошадиное ребро, которое Ижорской называл человеческим и доказывал им справедливость мнения, что земля была некогда населена великанами.
Он понуждал рукой могучей
Коня, приталкивал ногой,
И влек
за ним аркан летучий
Младого пленника <с> собой.
Гирей приближился — веревкой
Был связан русский, чуть живой.
Черкес спрыгнул, — рукою ловкой
Разрезывал канат; — но он
Лежал на
камне — смертный сон
Летал над юной головою… //....................
Черкесы скачут уж — как раз
Сокрылись
за горой крутою;
Уроком бьет полночный час.
Кто ж под ужасною горой
Зажег огонь сторожевой?
Треща, краснея и сверкая,
Кусты вокруг он озарил.
На
камень голову склоняя,
Лежит поодаль Измаил:
Его приверженцы хотели
Идти
за ним — но не посмели!
От 3 декабря. «Я уведомил тебя, что писал Плетневу; вчера получил от него неудовлетворительный ответ. Письмо к Гоголю
лежало тяжелым
камнем на моем сердце; наконец, в несколько приемов я написал его. Я довольно пострадал
за то, но согласился бы вытерпеть вдесятеро более мучения, только бы оно было полезно, в чем я сомневаюсь. Болезнь укоренилась, и лекарство будет не действительно или даже вредно; нужды нет, я исполнил свой долг как друг, как русский и как человек».
Раз, когда Левка
лежал на песке у реки, крестьянский мальчик вынес щенка, привязал ему
камень на шею и, подойдя к крутому берегу, где река была поглубже, бросил туда собачонку; в один миг Левка отправился
за нею, нырнул и через минуту явился на поверхности с щенком; с тех пор они не разлучались.
В бедной келье, сложенной из огромных
камней, при скупом свете треножной лампы, на большом четвероугольном куске гранита сидел монах, лет
за пятьдесят; перед ним
лежал развернутый свиток Августина; одна рука поддерживала голову, покрытую черными волосами, перемешавшимися с сединою, другой он придерживал свиток.
Такие сборища бывают на могиле старца Арсения, пришедшего из Соловков вслед
за шедшей по облакам Ша́рпанской иконой Богородицы; на могиле старца Ефрема из рода смоленских дворян Потемкиных; на пепле Варлаама, огнем сожженного; на гробницах многоучительной матушки Голиндухи, матери Маргариты одинцовской, отца Никандрия, пустынника Илии, добрым подвигом подвизавшейся матери Фотинии, прозорливой старицы Феклы; а также на урочище «Смольянах», где
лежит двенадцать гранитных необделанных
камней над двенадцатью попами, не восхотевшими Никоновых новин прияти [Гробница Арсения находится в лесу, недалеко от уничтоженного в 1853 году Шáрпанского скита, близ деревни Ларионова.
Путаются у Алексея мысли, ровно в огневице
лежит… И Настина внезапная смерть, и предсмертные мольбы ее о своем погубителе, и милости оскорбленного Патапа Максимыча, и коварство лукавой Марьи Гавриловны, что не хотела ему про место сказать, и поверивший обманным речам отец, и темная неизвестность будущего — все это вереницей одно
за другим проносится в распаленной голове Алексея и нестерпимыми муками, как тяжелыми
камнями, гнетет встревоженную душу его…
На душе Вассы
камнем лежит мертвящая тяжесть… Происшествие в «рабочей» нет-нет да и дает себя знать. Не то толчком в сердце, не то палящей вереницей мыслей ежеминутно напоминает оно о себе.
За обедом едва-едва принудила себя Васса проглотить несколько глотков супа…
В ответных письмах он то уверял ее в пламенной любви, то, сомневаясь в ее рассказах и напоминая прежние скандальные ее похождения, отказывался от ее руки, то грозил поступить в монахи, если она покинет его, то умолял ее откровенно рассказать ему всю истину,
за что он простит ей все прошедшее, то просил скорее выслать ему метрическое свидетельство, уверяя, что связь их
лежит тяжелым
камнем на его совести, а брак может сделать его совершенно счастливым, но этот брак должен быть совершен не иначе, как по обряду римской церкви, к которой и сама она должна присоединиться.
На повороте
лежал большой белый
камень.
За день он набрал много солнечного жару и был теплый, как печка. Катя села.
В комнату, где
лежал князь, имели доступ только самые близкие люди и благоприятели светлейшего, а из служащих — один Василий Степанович, навещавший по временам князя и зорко следивший
за столом, на котором
лежали бумаги, карандаш, прутик серебра, маленькая пилка и коробочка с драгоценными
камнями разного цвета и вида.
Неподалеку от Гельмета,
за изгибом ручья Тарваста, в уклоне берега его, лицом к полдню, врыта была закопченная хижина. Будто крот из норы своей, выглядывала она из-под дерна, служившего ей крышею. Ветки дерев, вкравшись корнями в ее щели, уконопатили ее со всех сторон. Трубы в ней не было; выходом же дыму служили дверь и узкое окно. Большой
камень лежал у хижины вместо скамейки. Вблизи ее сочился родник и спалзывал между камешков в ручей Тарваст.
А на выдумки хитрый! Взял я однова подряд: на шоссейну дорогу
камень для ремонту выставить, разбить его, значит, и в саженки укласть. Двадцать тысяч подрядился выставить, на целую, значит, дистанцию, а дистанцией заправлял Николай Фомич. Шлет
за мной Юську, солдата-жиденка, что на вестях при нем был. Прихожу.
Лежит мой Николай Фомич на диване, курит цигарку, кофей распивает: только завидел меня, накинулся аки бес и почал ругать ругательски,
за што про што — не знаю.