Неточные совпадения
Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь, бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок.
Там соловей, весны любовник,
Всю ночь поет;
цветет шиповник,
И слышен говор ключевой, —
Там виден камень гробовой
В тени двух сосен устарелых.
Пришельцу надпись говорит:
«Владимир Ленской здесь
лежит,
Погибший рано смертью смелых,
В такой-то год, таких-то лет.
Покойся, юноша-поэт...
Вся
в цветах лежала в нем девочка,
в белом тюлевом платье, со сложенными и прижатыми на груди, точно выточенными из мрамора, руками.
На барьерах лож, рядом с коробками конфект, букетами
цветов,
лежали груди, и
в их обнаженности было что-то от хвастовства нищих, которые показывают уродства свои для того, чтоб разжалобить.
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха живут
в игрушечном домике,
в чистеньких комнатах, где много
цветов, а у стены на маленьком, овальном столике торжественно
лежит скрипка
в футляре. Макарова уложили на постель
в уютной, солнечной комнате. Злобин неуклюже сел на стул и говорил...
По ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх
в ее комнату и был неприятно удивлен: на пружинной сетке кровати
лежал свернутый матрац, подушки и белье убраны, зеркало закрыто газетной бумагой, кресло у окна —
в сером чехле, все мелкие вещи спрятаны,
цветов на подоконниках нет.
На желтой крышке больничного гроба
лежали два листа пальмы латании и еще какие-то ветки комнатных
цветов; Алина — монументальная,
в шубе,
в тяжелой шали на плечах — шла, упираясь подбородком
в грудь; ветер трепал ее каштановые волосы; она часто, резким жестом руки касалась гроба, точно толкая его вперед, и, спотыкаясь о камни мостовой, толкала Макарова; он шагал, глядя вверх и вдаль, его ботинки стучали по камням особенно отчетливо.
Знакомый, уютный кабинет Попова был неузнаваем; исчезли
цветы с подоконников, на месте их стояли аптечные склянки с хвостами рецептов, сияла насквозь пронзенная лучом солнца бутылочка красных чернил,
лежали пухлые, как подушки, «дела»
в синих обложках; торчал вверх дулом старинный пистолет, перевязанный у курка галстуком белой бумажки.
Лежа в постели, Самгин следил, как дым его папиросы сгущает сумрак комнаты, как
цветет огонь свечи, и думал о том, что, конечно, Москва, Россия устали за эти годы социального террора, возглавляемого царем «карликовых людей», за десять лет студенческих волнений, рабочих демонстраций, крестьянских бунтов.
Вот он сидит у окна своей дачи (он живет на даче,
в нескольких верстах от города), подле него
лежит букет
цветов. Он что-то проворно дописывает, а сам беспрестанно поглядывает через кусты, на дорожку, и опять спешит писать.
Посредине стола красовался громадный ананас, и кругом
лежали персики, вишни, абрикосы.
В вазах живые
цветы.
И радостью наслаждался, как сорванным по дороге
цветком, пока он не увял
в руках, не допивая чаши никогда до той капельки горечи, которая
лежит в конце всякого наслаждения.
В деревне с ней
цветы рвать, кататься — хорошо; да
в десять мест
в один день — несчастный!» — заключил он, перевертываясь на спину и радуясь, что нет у него таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а
лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой покой.
На полу
лежал большой букет померанцевых
цветов, брошенный снаружи
в окно.
Цветы завяли, садовник выбросил их, и перед домом, вместо цветника,
лежали черные круги взрытой земли с каймой бледного дерна да полосы пустых гряд. Несколько деревьев завернуты были
в рогожу. Роща обнажалась все больше и больше от листьев. Сама Волга почернела, готовясь замерзнуть.
В ящиках
лежали ладанки, двойные сросшиеся орешки, восковые огарочки,
в папках насушено было множество
цветов, на окнах
лежали найденные на Волге
в песке цветные камешки, раковинки.
Внизу мы прошли чрез живописнейший лесок — нельзя нарочно расположить так красиво рощу — под развесистыми банианами и кедрами, и вышли на поляну. Здесь
лежала, вероятно занесенная землетрясением, громадная глыба коралла, вся обросшая мохом и зеленью. Романтики тут же объявили, что хорошо бы приехать сюда на целый день с музыкой; «с закуской и обедом», — прибавили положительные люди. Мы вышли
в одну из боковых улиц с маленькими домиками: около каждого теснилась кучка бананов и
цветы.
Седая косичка,
в три волоса, не могла
лежать на голове и торчала кверху; сквозь редкую косу проглядывала лысина
цвета красной меди.
На камине и по углам везде разложены минералы, раковины, чучелы птиц, зверей или змей, вероятно все «с острова Св. Маврикия».
В камине
лежало множество сухих
цветов, из породы иммортелей, как мне сказали. Они
лежат, не изменяясь по многу лет: через десять лет так же сухи, ярки
цветом и так же ничем не пахнут, как и несорванные. Мы спросили инбирного пива и констанского вина, произведения знаменитой Констанской горы. Пиво мальчик вылил все на барона Крюднера, а констанское вино так сладко, что из рук вон.
Она восьмой год при гостях
лежала,
в кружевах и лентах, среди бархата, позолоты, слоновой кости, бронзы, лака и
цветов и никуда не ездила и принимала, как она говорила, только «своих друзей», т. е. всё то, что, по ее мнению, чем-нибудь выделялось из толпы.
Жизнь его
в этот год
в деревне у тетушек шла так: он вставал очень рано, иногда
в 3 часа, и до солнца шел купаться
в реку под горой, иногда еще
в утреннем тумане, и возвращался, когда еще роса
лежала на траве и
цветах.
Вернувшись домой только
в шесть часов утра, «еле можаху», он, не раздеваясь, растянулся на старом клеенчатом диване и теперь
лежал в расстегнутой куцей визитке табачного
цвета,
в смятых панталонах и
в одном сапоге.
Мертвый ребенок
лежит весь
в цветах.
Здесь река Арму имеет до 6 м ширины и около 45 см глубины. Вода
в ней красноватого
цвета и не имеет той низкой температуры, которая свойственна быстрым горным речкам. Русло Арму завалено колодником, что при сравнительно тихом течении вполне понятно: дерево остается
лежать там, где оно упало.
Она сидела
в двадцати шагах от меня, задумчиво потупив голову и уронив обе руки на колени; на одной из них, до половины раскрытой,
лежал густой пучок полевых
цветов и при каждом ее дыханье тихо скользил на клетчатую юбку.
Каждый требовал себе излюбленный напиток. Кому подавалась ароматная листовка: черносмородинной почкой пахнет, будто весной под кустом
лежишь; кому вишневая —
цвет рубина, вкус спелой вишни; кому малиновая; кому белый сухарный квас, а кому кислые щи — напиток, который так газирован, что его приходилось закупоривать
в шампанки, а то всякую бутылку разорвет.
В сундуках у него
лежало множество диковинных нарядов: штофные юбки, атласные душегреи, шелковые сарафаны, тканные серебром, кики и кокошники, шитые жемчугами, головки и косынки ярких
цветов, тяжелые мордовские мониста, ожерелья из цветных камней; он сносил всё это охапками
в комнаты матери, раскладывал по стульям, по столам, мать любовалась нарядами, а он говорил...
На ногах у лысены, повыше первого сгиба, из-под мягких сизых перьев
лежат желто-зеленые поперечные полосы
в полпальца шириною; зеленоватый
цвет виден даже на последнем сгибе ног до самой лапы; он проглядывает сквозь свинцовый
цвет, общий ногам всех лысен; лапы их на солнце отливают грязно-перламутровым глянцем; перепонка между пальцами толстая, вырезанная городками, отчего они и не могут так ловко плавать, как другие утки.
2) Большой дрозд рябинник, несколько поменьше серого дрозда; он очень любит клевать рябину, почему и назван рябинником; пестрины на нем довольно крупны; они
лежат в виде продолговатых темно-коричневых пятен по серо-желтоватому полю; спина и верхние перышки на крыльях коричневые с темно-сизыми оттенками; глаза и клюв темного, почти черного
цвета.
На верхней половине шеи
лежит поперечная белая полоса, которая, однако, под горлом не соединяется, и немцы не совсем верно называют витютина «кольцовый голубь» (Ringtaube); на плечном сгибе крыла также видно белое, несколько продолговатое пятно, которое вытягивается полосою, если распустить крыло; концы крайних длинных перьев
в крыльях и хвосте — темного
цвета; на нижней внутренней стороне хвостовых перьев
лежит поперек опять белая полоса, состоящая из белых пятен на каждом пере, которых на другой, верхней стороне совсем незаметно; ножки красные, как у русского голубя; нос бледно-красноватый или розовый; глаза ясные, не темные и не серые: какого-то неопределенного светло-пепельного
цвета.
Хвостовые перья сверху пестрые, а снизу почти белые; над хвостом, под коричневыми длинными перьями, уже с половины спины
лежат ярко-белые перья с небольшими копьеобразными крапинками; на шее, под горлышком, перышки светлы, даже белесоваты; глаза небольшие, темные, шея длиною
в три вершка; нос темно-рогового
цвета, довольно толстый, загнутый книзу,
в два вершка с половиною; крылья очень большие, каждое длиною
в две четверти с вершком, если мерить от плечевого сустава до конца последнего пера; хвост коротенький; ноги
в четверть длиною, пальцы соразмерные;
цвет кожи на ногах темный, пальцы еще темнее, ногти совсем черные, небольшие и крепкие.
Шея также пестрая, с дольными беловатыми полосками, головка черновата, а зоб и верхняя часть хлупи по белому полю испещрены, напротив, поперечными полосками; остальная хлупь вся белая, и под крыльями подбой также белый;
в крыльях три первые пера сверху темные, а остальные белые с темными коймами на концах; хвост короткий, весь
в мелких серых пестринках; на каждом хвостовом пере, на палец от конца,
лежит поперек темная узенькая полоска; ноги бледно-зеленоватого
цвета.
Носик у ней с пережабинкой, светло-рогового
цвета; голова, шея и зоб сизо-розовые; около темных прекрасных глаз
лежит ободочек, довольно широкий, из не заросшей перышками кожицы светло-малинового
цвета; на обеих сторонах шеи, на палец от глаз, есть продолговатое, очень красивое, кофейное пятно, пересекаемое белыми полосками, или, лучше сказать, три темно-кофейные пятнышка, обведенные белою каемочкой; по крыльям от плеч
лежат темные продолговатые пятна, отороченные коричневым ободочком; длинные перья
в крыльях светло-кофейные, такого же
цвета и хвост, довольно длинный; два верхние хвостовые пера без каемок, а все нижние оканчиваются белою полосою
в палец шириной; по спине видны небольшие, неясные пестринки; хлупь чисто-белая и ножки розовые.
Молодые мне не попадались, а гнезда с яйцами изредка я находил: они были свиты очень просто,
в них всегда
лежали четыре небольшие яичка, похожие фигурой на чибисиные, серо-пестрого
цвета.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному полю идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях
лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту
лежат длинные темные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого
цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же
цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти
в четверть длиною: они складываются одно на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
Селезень очень красив: он весь пестрый; на голове, над самыми его глазами, находится белое пятно; остальная часть головы и половина шеи красновато-коричневого
цвета; потом следует поперечная полоса серой ряби, сейчас исчезающей и переходящей
в светло-багряный
цвет, которым покрыт весь зоб; брюшко белое, спина испещрена красивою поперечною рябью на крыльях, поперек от плечного сустава,
лежит чисто-белое, широкое и длинное пятно, оканчивающееся черною бархатною оторочкой, под которою видна зелено-золотистая полоса, также отороченная черно-бархатною каймою; хвост короткий, шилообразный и довольно твердый; нос и ноги небольшие и черные.
На голове у вальдшнепа сверху
лежат четыре поперечные полоски, или растянутые пятна темного
цвета; красноты больше на спине и верхней стороне крыльев, а нижняя, зоб и брюхо — светлее и покрыты правильными поперечными серо-пепельными полосками; хвост коротенький, исподние его перья подлиннее верхних, очень темны, даже черны, и каждое оканчивается с изнанки белым пятнышком, а сверху красно-серым; верхние же хвостовые перышки помельче, покороче и светло-коричневые; нос
в длину вершок с четвертью; ноги для кулика такой величины коротки;
цвет носа и ног светло-роговой.
Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною
в вершок, темно-свинцового
цвета, тонкий и к концу очень острый и крепкий; голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу,
лежит полоса темно-коричневого
цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком
в вершок, похожим более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого
цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового
цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой крепкими глухими перепонками, почти свинцового
цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц.
Вот точное описание с натуры петушка курахтана, хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною
в полвершка, обыкновенного рогового
цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых
в основании перьев, которые
лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами;
в коротеньком хвосте перышки разных
цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.
Она имеет под горлышком и около носика перья красноватые или светло-коричневые, такого же
цвета нижние хвостовые перья и,
в виде подковы, пятна на груди или на верхней половине хлупи, которые несколько больше, ярче и темнее; красноватые поперечные полоски
лежат по серым перьям боков.
Через минуту подъехала коляска, все вышли и, переступив через перелаз
в плетне, пошли
в леваду. Здесь
в углу, заросшая травой и бурьяном,
лежала широкая, почти вросшая
в землю, каменная плита. Зеленые листья репейника с пламенно-розовыми головками
цветов, широкий лопух, высокий куколь на тонких стеблях выделялись из травы и тихо качались от ветра, и Петру был слышен их смутный шепот над заросшею могилой.
В самый день праздника по обе стороны «каплицы» народ вытянулся по дороге несметною пестрою вереницей. Тому, кто посмотрел бы на это зрелище с вершины одного из холмов, окружавших местечко, могло бы показаться, что это гигантский зверь растянулся по дороге около часовни и
лежит тут неподвижно, по временам только пошевеливая матовою чешуей разных
цветов. По обеим сторонам занятой народом дороги
в два ряда вытянулось целое полчище нищих, протягивавших руки за подаянием.
Потом он улегся на голом полу,
Всё скоро уснуло
в сторожке,
Я думала, думала…
лежа в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые были мечты:
Я вспомнила праздники наши,
Огнями горящую залу,
цветы,
Подарки, заздравные чаши,
И шумные речи, и ласки… кругом
Всё милое, всё дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав о нем,
Забыла я всё остальное!
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда трава седа от росы, а красное небо красит
в розовый
цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах
лежал утренний влажный туман.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя
в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе
лежала Клеопатра Петровна; она была
в белом кисейном платье и с
цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что
в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
Василий Иваныч выглядел джентльменом: одет был щеголевато, лицо имел чистое, матовое, доказывавшее, что периодическое омовение уже вошло
в его привычки; напротив того, Павел Матвеич глядел замарашкой: одет был неряшливо,
в белье рыжеватого
цвета, лицо имел пористое, покрытое противною маслянистою слизью, как у человека, который несколько суток сряду спал,
лежа в тарантасе, на протухлой подушке.
О, да, я помнил ее!.. Когда она, вся покрытая
цветами, молодая и прекрасная,
лежала с печатью смерти на бледном лице, я, как зверек, забился
в угол и смотрел на нее горящими глазами, перед которыми впервые открылся весь ужас загадки о жизни и смерти. А потом, когда ее унесли
в толпе незнакомых людей, не мои ли рыдания звучали сдавленным стоном
в сумраке первой ночи моего сиротства?
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом
цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана,
в котором
лежало это милое для него письмо.
Зашли
в лес — и долго там проплутали; потом очень плотно позавтракали
в деревенском трактире; потом лазали на горы, любовались видами, пускали сверху камни и хлопали
в ладоши, глядя, как эти камни забавно и странно сигают, наподобие кроликов, пока проходивший внизу, невидимый для них, человек не выбранил их звонким и сильным голосом; потом
лежали, раскинувшись, на коротком сухом мохе желто-фиолетового
цвета; потом пили пиво
в другом трактире, потом бегали взапуски, прыгали на пари: кто дальше?
Рыба была слишком велика для лоханки и
лежала на дне, завернув хвост. Ее чешуя отливала золотом, плавники были ярко-красного
цвета, а от громадной хищной морды шли
в стороны два нежно-голубых складчатых, как веер, длинных крыла. Морской петух был еще жив и усиленно работал жабрами.
На крышке гроба,
в ногах оного,
лежал знак великого мастера, а на черном пьедестале горел с благовонным курением спирт;
в голове гроба на крышке
лежал венок из
цветов, и тут же около стояла чаша с солью.