Неточные совпадения
Я лег
в капитанской
каюте, где горой
лежали ящики, узлы, чемоданы.
Вечером я
лежал на кушетке у самой стены, а напротив была софа, устроенная кругом бизань-мачты, которая проходила через
каюту вниз. Вдруг поддало, то есть шальной или, пожалуй, девятый вал ударил
в корму. Все ухватились кто за что мог. Я, прежде нежели подумал об этой предосторожности, вдруг почувствовал, что кушетка отделилась от стены, а я отделяюсь от кушетки.
Как ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло.
В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые. То снится, что
лежишь на окне
каюты, на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а другой бок судна поднялся сажени на три от воды; то видишь
в тумане какой-нибудь новый остров, хочется туда, да рифы мешают…
Мы то
лежим в дрейфе, то лениво ползем узел, два вперед, потом назад, ходим ощупью: тьма ужасная; дождь, как
в Петербурге, уныло и беспрерывно льет, стуча
в кровлю моей
каюты, то есть
в ют.
При кротости этого характера и невозмутимо-покойном созерцательном уме он нелегко поддавался тревогам. Преследование на море врагов нами или погоня врагов за нами казались ему больше фантазиею адмирала, капитана и офицеров. Он равнодушно глядел на все военные приготовления и продолжал,
лежа или сидя на постели у себя
в каюте, читать книгу. Ходил он
в обычное время гулять для моциона и воздуха наверх, не высматривая неприятеля,
в которого не верил.
Но у нас на фрегате, пользуясь отсутствием адмирала и капитана, конопатили палубу
в их
каютах; пакля
лежала кучами; все щели залиты смолой, которая еще не высохла.
Через несколько дней я, бабушка и мать ехали на пароходе,
в маленькой
каюте; новорожденный брат мой Максим умер и
лежал на столе
в углу, завернутый
в белое, спеленатый красною тесьмой.
К тому времени ром
в бутылке стал на уровне ярлыка, и оттого казалось, что качка усилилась. Я двигался вместе со стулом и
каютой, как на качелях, иногда расставляя ноги, чтобы не свернуться
в пустоту. Вдруг дверь открылась, пропустив Дэзи, которая, казалось, упала к нам сквозь наклонившуюся на меня стену, но, поймав рукой стол, остановилась
в позе канатоходца. Она была
в башмаках, с брошкой на серой блузе и
в черной юбке. Ее повязка
лежала аккуратнее, ровно зачеркивая левую часть лица.
Фому волоком оттащили к борту и, положив его к стенке капитанской
каюты, отошли от него, оправляя костюмы, вытирая потные лица. Он, утомленный борьбой, обессиленный позором поражения,
лежал молча, оборванный, выпачканный
в чем-то, крепко связанный по рукам и ногам полотенцами.
Все становились нетерпеливее и раздражительнее, готовые из-за пустяка поссориться, и каждый из офицеров чаще, чем прежде, искал уединения
в душной
каюте, чтобы,
лежа в койке и посматривая на иллюминатор, омываемый седой волной, отдаваться невольно тоскливым думам и воспоминаниям о том, как хорошо теперь
в теплой уютной комнате среди родных и друзей.
Батюшки не было, и все Володины близкие входили
в каюту, подробно осматривая каждый уголок. Мать даже отворила все ящики комода и смотрела,
в порядке ли все
лежит.
Лежа в соседней
каюте, Патап Максимыч от слова до слова слышал слова Алексея. «Вот, — думает он, — хотя после и дрянным человеком вышел, а все-таки старого добра не забыл. А небойсь, словом даже не помянул, как я к его Марье Гавриловне приходил самую малую отсрочку просить по данному векселю. А добро помнит. Хоть и совсем человек испортился, а все-таки помнит».
На другой день я встал чуть свет. Майданов
лежал на кровати одетый и мирно спал. Потом я узнал, что ночью он дважды подымался к фонарю, ходил к сирене, был на берегу и долго смотрел
в море. Под утро он заснул.
В это время
в «
каюту» вошел матрос. Я хотел было сказать ему, чтобы он не будил смотрителя, но тот предупредил меня и громко доложил...
Покончив с наблюдениями, смотритель маяка лег спать, но зачем-то позвал меня к себе. Войдя
в его «
каюту», как он называл свою комнату, я увидел, что она действительно обставлена, как
каюта.
В заделанное окно был вставлен иллюминатор. Графин с водой и стакан стояли
в гнездах, как на кораблях. Кровать имела наружный борт, стол и стулья тоже были прикреплены к полу, тут же висел барометр и несколько морских карт. Майданов
лежал в кровати одетый
в сапогах.
Он
в это время
лежал на диване своей
каюты, предоставленной ему от товарищества, как будущему пайщику, и только сквозь узкие окна видел полосу берега, народ на пристани, два-три дома на подъеме
в гору, часть рядов с «галдарейками», все — знакомое ему больше двадцати пяти лет.
Все матросы выстроились на нижней палубе, — сзади шла верхняя, над рубкой семейных
кают, —
в синих рубахах и шляпах, с красными кушаками, обхватывая овал носовой части. И позади их линии
в два ряда
лежали арбузы ожерельем нежно-зеленого цвета — груз какого-то торговца.
В тесной
каюте, с одним местом для спанья,
в темноте,
лежал Перновский с небольшим час после сцены
в общей
каюте.