Неточные совпадения
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз с лица
брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая свою бороду большими худыми
ладонями.
Дмитрий ослепленно мигнул и стер
ладонью морщины с широкого лба, но тотчас же, наклонясь к
брату, спросил...
— Моралист, хех! Неплохое ремесло. Ну-ко, выпьем, моралист! Легко,
брат, убеждать людей, что они — дрянь и жизнь их — дрянь, они этому тоже легко верят, черт их знает почему! Именно эта их вера и создает тебе и подобным репутации мудрецов. Ты — не обижайся, — попросил он, хлопнув
ладонью по колену Самгина. — Это я говорю для упражнения в острословии. Обязательно, братец мой, быть остроумным, ибо чем еще я куплю себе кусок удовольствия?
Клим Иванович Самгин присматривался к
брату все более внимательно. Под пиджаком Дмитрия, как латы, — жилет из оленьей или лосиной кожи, застегнутый до подбородка, виден синий воротник косоворотки.
Ладони у него широкие, точно у гребца. И хотя волосы седые, но он напоминает студента, влюбленного в Марину и служившего для всех справочником по различным вопросам.
Дмитрий начал рассказывать нехотя, тяжеловато, но скоро оживился, заговорил торопливо, растягивая и подчеркивая отдельные слова, разрубая воздух ребром
ладони. Клим догадался, что
брат пытается воспроизвести характер чужой речи, и нашел, что это не удается ему.
Говоря, он смотрел в потолок и не видел, что делает Дмитрий; два тяжелых хлопка заставили его вздрогнуть и привскочить на кровати. Хлопал
брат книгой по
ладони, стоя среди комнаты в твердой позе Кутузова. Чужим голосом, заикаясь, он сказал...
— И, зажав
ладони в коленях, наклонясь к
брату, он заговорил более оживленно: — Не люблю эту публику, легковесные люди, бунтари, бланкисты.
Братья Стрельцовы — люди почти «в миллионах», московские домовладельцы, староверы, кажется, по Преображенскому толку, вся жизнь их была как на
ладони: каждый шаг их был известен и виден десятки лет. Они оба — холостяки, жили в своем уютном доме вместе с племянницей, которая была все для них: и управляющей всем хозяйством, и кухаркой, и горничной.
Он так часто и грустно говорил: было, была, бывало, точно прожил на земле сто лет, а не одиннадцать. У него были, помню, узкие
ладони, тонкие пальцы, и весь он — тонкий, хрупкий, а глаза — очень ясные, но кроткие, как огоньки лампадок церковных. И
братья его были тоже милые, тоже вызывали широкое доверчивое чувство к ним, — всегда хотелось сделать для них приятное, но старший больше нравился мне.
— Ответствующий, — снова приступил Вибель к поучению, — немедленно при этом поднимает
ладонь к лицу своему и потихоньку шикает, напоминая тем вопрошающему о молчании; потом оба
брата лобызаются, три раза прикладывая щеку к щеке… — Записали все мои слова?
— Вот это,
брат, так жизнеописание! — в восторга воскликнул Глумов. — Выходит, что ты в течение 62 лет «за житие» всего-навсего уплатил серебром миллион сто семьдесят одну тысячу восемьсот восемьдесят семь рублей тридцать одну копейку. Ни копейки больше, ни копейки меньше — вся жизнь как на
ладони! Ну, право, недорого обошлось!
— Ну, ладно. Только я,
брат, говорю прямо: никогда я не обдумываю. У меня всегда ответ готов. Коли ты правильного чего просишь — изволь! никогда я ни в чем правильном не откажу. Хоть и трудненько иногда, и не по силам, а ежели правильно — не могу отказать! Натура такая. Ну, а ежели просишь неправильно — не прогневайся! Хоть и жалко тебя — а откажу! У меня,
брат, вывертов нет! Я весь тут, на
ладони. Ну, пойдем, пойдем в кабинет! Ты поговоришь, а я послушаю! Послушаем, послушаем, что такое!
«Ах,
брат!
брат! не захотел ты с нами пожить!» — восклицает он, выходя из-за стола и протягивая руку
ладонью вверх под благословение батюшки.
— Баба,
брат, так баба. Дай бог хоть всякому такую, — отвечал кузнец, ударив шутя жену
ладонью пониже пояса.
— Нет,
брат, она у нас совсем не ужинает, — отвечал Прокудин, нарезывая большие ломти хлеба с ковриги, которую он держал между грудью и левою
ладонью.
— Чудишь ты, — сказал Пётр, получив подарок
брата, монументальный стол со множеством ящиков и затейливой резьбой, но Алексей, хлопая по столу
ладонью, кричал...
— Ничего, ничего, не голосите, я вас донесу на себе! — заговорил он и утер своею
ладонью заплаканное лицо
брата, отчего у того сейчас же показались на лице грязные полосы.
— Вон ишь, какие мужичьи руки-то грязные, — сказал наш избавитель и провел еще раз по лицу
брата ладонью в другую сторону, — отчего грязь не убавилась, а только получила растущовку в другую сторону.
— Умею… — кивнул босяк рыжей головой и, вытерев
ладонью мокрые усы, заговорил поучительно: — Умею,
брат! Я все делаю скоро и прямо. Без изворотов — валяй прямо и все! А куда попадешь — это все равно! С земли, кроме как в землю, никуда не соскочишь…
«Теперь все дело как на
ладони, — думал он, крупными шагами идя вдоль набережной. — Тешилась, значит, ведьма треклятая, одурачить меня думала… Коли б в самом деле на мыслях у нее в те поры про меня было, не стала бы у
брата места сулить, сказала бы, что сама задумала пароход покупать… А я-то, дурак, ровно ошалел тогда!.. Вся теперь надежда на Сергея Андреича».
— Да кто ж это нашему государю может приказывать! — горячо стукнул солдат
ладонью по столу. — Ты,
брат, эти глупые речи покинь лучше, пока мы те бока не намяли! Песни вот ты хорошо играешь, а уж слова-то говоришь совсем как есть дурацкие!
И она живо, с поразительной ясностью, в первый раз за все эти тринадцать лет, представила себе мать, отца,
брата, квартиру в Москве, аквариум с рыбками и все до последней мелочи, услышала вдруг игру на рояле, голос отца, почувствовала себя, как тогда, молодой, красивой, нарядной, в светлой, теплой комнате, в кругу родных; чувство радости и счастья вдруг охватило ее, от восторга она сжала себе виски
ладонями и окликнула нежно, с мольбой...
— Как-то зазорно сказать тебе правду-матку, а надобно сознаться, — отвечал Чурчила. — Я иду не близко, к тому кудеснику, который нанялся быть у нас на свадьбе. Он говорил мне, что у него есть старший
брат, который может показать мне всю мою судьбу, как на
ладони, а мне давно больно хочется узнать ее.
— Как-то зазорно сказать тебе правду-матку, а надобно сознаться, — отвечал Чурчило. — Я иду не близко, к тому кудеснику, который нанялся быть у нас на свадьбе. Он говорил мне, что у него есть старший
брат, который может показать мне всю мою судьбу как на
ладони, а мне давно хочется узнать ее.
— Воля твоя, — говорит Поскребкин Максиму Ильичу, — уступи,
брат, серого коня. И во сне меня мордой пихает. Аппетит на него такой припал… слышь (тут он взял руку своего собеседника и приложил
ладонь к желудку), так и ворчит: по-дай ры-са-ка! Не дашь, свалюсь в постель, будешь Богу отвечать. Я ли тебе не слуга?