Неточные совпадения
Не вытерпел атаман Мосий Шило, истоптал
ногами святой закон, скверною чалмой обвил грешную голову, вошел в доверенность
к паше, стал ключником на корабле и старшим над всеми невольниками.
Это будет час мой, и я бы не желал, чтобы нас мог прервать в такую
святую минуту первый вошедший, первый наглец, и нередко такой наглец, — нагнулся он вдруг
к князю со странным, таинственным и почти испуганным шепотом, — такой наглец, который не стоит каблука… с
ноги вашей, возлюбленный князь!
— Сидишь, вышиваешь, золото в глазах рябит, а от утреннего стояния так вот спину и ломит, и
ноги ломит. А вечером опять служба. Постучишься
к матушке в келию: «Молитвами
святых отец наших господи помилуй нас». А матушка из келий так баском ответит: «Аминь».
— Кандидатов слишком довольно. На каждое место десять — двадцать человек, друг у дружки так и рвут. И чем больше нужды, тем труднее: нынче и
к месту-то пристроиться легче тому, у кого особенной нужды нет. Доверия больше, коли человек не жмется, вольной
ногой в квартиру
к нанимателю входит. Одёжа нужна хорошая, вид откровенный. А коли этого нет, так хошь сто лет грани мостовую — ничего не получишь. Нет, ежели у кого родители есть — самое
святое дело под крылышком у них смирно сидеть.
Чувство божественного смиренья и кротости в лице Пречистой Матери, склонившейся над младенцем, глубокий разум в очах Божественного Младенца, как будто уже что-то прозревающих вдали, торжественное молчанье пораженных божественным чудом царей, повергнувшихся
к ногам его, и, наконец,
святая, невыразимая тишина, обнимающая всю картину, — всё это предстало в такой согласной силе и могуществе красоты, что впечатленье было магическое.
Раскаяние, негодование на свою слабость показались на его чертах, и он коснулся до окна, трепет пробежал по его членам; казалось, что стучат у него в сердце, и седая голова привратника два раза повторяла уже свое приветствие сонными устами и спрашивала о причине позднего прихода, прежде нежели юноша вымолвил: «Отец мой, иди
к игумну, скажи, что у ворот стоит презренный грешник, что он умоляет принять его в монастырь, что он пришел обмыть ваши
святые ноги и работать и трудиться».
Уж стол накрыт; давно пора;
Хозяйка ждет нетерпеливо.
Дверь отворилась, входит граф;
Наталья Павловна, привстав,
Осведомляется учтиво,
Каков он? что
нога его?
Граф отвечает: ничего.
Идут за стол; вот он садится,
К ней подвигает свой прибор
И начинает разговор:
Святую Русь бранит, дивится,
Как можно жить в ее снегах,
Жалеет о Париже страх.
Засим, припадая
к стопам
ног вашея честности и паки прося
святых ваших молитв, остаемся ваши доброжелатели Никита Зарубин с сожительницею, снохою и внучатами».
Придет опять весенняя бескормица, и они густыми толпами повалят
к тому же хозяину, слезно станут просить и молить о работе, в
ногах будут у него валяться и всеми
святыми себя заклинать, что и тихи-то они, и смирны-то, и безответны, а пришла новая осень — сиволапый уж барином глядит, и лучше не подступайся
к нему.
На крайней барже у самой кормы сидел на рогожке плечистый рабочий. Лапоть он плел, а рядом с ним сидел грамотный подросток Софронко, держа стрепанный клочок какой-то книжки. С трудом разбирая слова, читал он вслух про
святые места да про Афонскую гору. Разлегшись по палубе, широ́ко раскинувши
ноги и подпирая ладонями бороды, с десяток бурлаков жарили спины на солнопеке и прислушивались
к чтению Софронки.
Наконец, приближаясь
к позднему отделу, вы теряли более и более земли под
ногами своими и погружались в какой-то
святой неизримости.
Более двадцати лет минуло со дня, когда, дав жизнь ребенку, плоду моего невольного греха, или, скорее, несчастия, я, оправившись от болезни, надела на него свой тельник и подкинула его
к калитке сада князя Василия Прозоровского, а сама пошла в эту
святую обитель и, бросившись
к ногам еще прежней покойной игуменьи, поведала ей все и умоляла ее оставить меня в послушницах.
— Полонил я только одну красавицу, разумную думушку, — отвечал Хабар, — она шепнула мне полюбовное слово и вам велела молвить: родные-то мы, братцы, по
святой по Руси, родные скоро будем и по батюшке Ивану Васильевичу. Приду я
к вам, мои кровные, припаду
к вашим
ногам, примите меня, друженьки, во свою семью. Вам раскрою белу грудь мою: выроньте в нее семя малое, слово ласково разрастется широким деревцом. Снимите вы голову, не плачьте по волосам; помилуете — буду ввек вам рабыней-сестрой.
На другой день приехал Александр Васильевич и тотчас был принят Павлом Петровичем. Суворов упал
к ногам государя. Император поднял старца-героя и возложил на него большой крест
святого Иоанна Иерусалимского.
Все это, однако, нимало не помешало Фебуфису прогреметь в стране, сделавшейся его новым отечеством, за величайшего мастера, который понял, что чистое искусство гибнет от тлетворного давления социальных тенденций, и, чтобы сохранить
святую чашу неприкосновенною, он принес ее и поставил
к ногам герцога.