Неточные совпадения
«Разумеется», повторил он, когда в третий раз мысль его направилась опять по тому же самому заколдованному кругу воспоминаний и мыслей, и, приложив револьвер
к левой стороне
груди и сильно дернувшись всей рукой, как бы вдруг сжимая ее в
кулак, он потянул за гашетку.
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков,
к мостовой приросла группа солдат; на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым лицом, с орденами на
груди; в
кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее на высоте
груди, как священники держат крест.
Выгибая
грудь, он прижимал
к ней
кулак, выпрямлялся, возводя глаза в сизый дым над его головою, и молчал, точно вслушиваясь в шорох приглушенных голосов, в тяжелые вздохи и кашель.
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать в сад, на двор, спрятаться; он подошел
к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь
кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что в
груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил
к роялю стул и стал играть кадриль в четыре руки с Таней.
Он уже начал истерически вскрикивать, прижал
кулаки к груди и все наклонялся вперед, как бы готовясь ударить головой в живот ветеринара, а тот, закинув голову, выгнув щетинистый кадык, — хохотал, круглый рот его выбрасывал оглушительные, звонкие...
— Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг стала бить себя
кулаком в
грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами
к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было
к квартирной хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Порфирий Владимирыч бросился было на нее с сжатыми
кулаками, но она так решительно выпятила вперед свою
грудь, что он внезапно опешил. Оборотился лицом
к образу, воздел руки, потрепетал губами и тихим шагом побрел в кабинет.
Ардальон настиг женщину, помахивая
кулаком; она обернулась
грудью к нему; лицо у нее было страшное, глаза горели ненавистью.
Отец подошёл
к окну и, ударив себя
кулаком в
грудь, внушительно заговорил...
Городские ведут бой с хитростями, по примеру отцов: выдвинут из своей стенки против
груди слобожан пяток хороших вояк, и, когда слобожане, напирая на них, невольно вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять врага. Но слободские привыкли
к этим ухваткам: живо отступив, они сами охватывают горожан полукольцом и гонят их до Торговой площади, сбрасывая на землю крепкими ударами голых
кулаков.
Брагин тяжело упал в кресло и рванул себя за покрытые сильной проседью волосы. С бешенством расходившегося мужика он осыпал Головинского упреками и руганью, несколько раз вскакивал с места и начинал подступать
к хозяину с сжатыми
кулаками. Головинский, скрестив руки на
груди, дал полную волю высказаться своему компаньону и только улыбался с огорченным достоинством и пожимал плечами.
Илья взмахнул рукой, и крепкий
кулак его ударил по виску старика. Меняла отлетел
к стене, стукнулся об неё головой, но тотчас же бросился
грудью на конторку и, схватившись за неё руками, вытянул тонкую шею
к Илье. Лунёв видел, как на маленьком, тёмном лице сверкали глаза, шевелились губы, слышал громкий, хриплый шёпот...
Ераст. Нет, может-с. Положим так, что в ней любви такой уж не будет; да это ничего-с. Вы извольте понять, что такое сирота с малых лет. Ласки не видишь, никто тебя не пожалеет, а ведь горе-то частое. Каково сидеть одному в углу да
кулаком слезы утирать? Плачешь, а на душе не легче, а все тяжелей становится. Есть ли на свете горчее сиротских слез? А коли есть
к кому прийти с горем-то, так совсем другое дело: приляжешь на
грудь с слезами-то, и она над тобою заплачет, вот сразу и легче, вот и конец горю.
Яковлев ударил себя
кулаком в
грудь (это был любимый его жест) и сказал, обращаясь
к Шушерину: «Да, брат, это Этна, в которой много кипит огня.
Мировой судья, помещавшийся по правую руку от хозяйки, отличался очень длинными ногами и необыкновенно коротким туловищем. Поэтому, когда он сидел, то над столом, подобно музейным бюстам, возвышались только его голова и половина
груди, а концы его пышной раздвоенной бороды нередко окунались в соус. Пережевывая кусок зайца в сметанном соусе, он говорил с вескими паузами, как человек, привыкший
к общему вниманию, и убедительно подчеркивал слова движениями вилки, зажатой в
кулак...
Яков прислонился
к лодке и зорко смотрел на него, потирая рукой ушибленную голову. Один рукав его рубахи был оторван и висел на нитке, ворот тоже был разорван, белая потная
грудь лоснилась на солнце, точно смазанная жиром. Он чувствовал теперь презрение
к отцу; он считал его сильнее, и, глядя, как отец, растрепанный и жалкий, сидит на песке и грозит ему
кулаками, он улыбался снисходительной, обидной улыбкой сильного слабому.
Повернули назад в деревню, и, пока шли, Лычков-сын всё время бил себя
кулаком по
груди и кричал, и Володька тоже кричал, повторяя его слова. А в деревне между тем около породистого бычка и лошадей собралась целая толпа. Бычок был сконфужен и глядел исподлобья, но вдруг опустил морду
к земле и побежал, выбрыкивая задними ногами; Козов испугался и замахал на него палкой, и все захохотали. Потом скотину заперли и стали ждать.
Она лежала на дороге, среди свежей лужи от воды, плотно прилегая голой
грудью к земле и выставляя
кулаки скрученных и посиневших рук.
Немало утешал их дохленький Анцыфров, который все время старался корчить умильные гримасы, так, чтобы это выходило посмешнее, и представлялся усердно молящимся человеком: он то охал и вздыхал, то потрясал головою, то бил себя
кулаками в
грудь, то простирался ниц и вообще желал щегольнуть перед соседними гимназистами и барышнями своим независимым отношением
к делу религии и церковной службы.
И сквозь кипящие боем ватаги пробился
к Алеше Мокееву. Не два орла в поднебесье слетались — двое ярых бойцов, самых крепких молодцов
грудь с
грудью и лицом
к лицу сходились. Не железные молоты куют красное железо каленое — крепкорукие бойцы сыплют удары
кулаками увесистыми. Сыплются удары, и чернеют белые лица обоих красавцев. Ни тот, ни другой набок не клонится, оба крепко на месте стоят, ровно стены каменные.
И в хороводах, и на боях везде бывал горазд Алеша Мокеев. Подскочил
к одному Мотовилову, ткнул кулаком-резуном в
грудь широкую, падал Сидор назад, и Алеша, не дав ему совсем упасть, ухватил его поперек дебелыми руками да изо всей мочи и грянул бойца о землю.
— Да нет, я, собственно… Я, пожалуй, сам не большевик… Я понимаю, что рано все делать. В социализм, понимаете, идти — нужно, чтоб руки были так. — Он вытянул вперед раскрытые ладони, как бы все отдавая. — А у нас так. — Он жадно прижал стиснутые
кулаки к груди.
Ее гложет ненависть
к Калерии, такая, что как только она вспомнит ее лицо или белый чепчик и пелеринку, — дрожь пойдет у нее от
груди к ногам и
к рукам, и
кулаки сжимаются сами собою.
В
груди зажгло нестерпимо, до потребности крика. Кровь хлынула
к лицу. Судорожно подняла она
кулаки.
Если правда, что седеют от страха, то я бы должен быть совершенно белый нынче, потому что, верно, ни один приговоренный
к смерти не прострадал в одну ночь столько, как я; даже и теперь, хотя мне и легче немного, чем ночью, но у меня здесь вот что идет, — прибавил он, вертя
кулак перед своей
грудью.