Неточные совпадения
— И чорт его носит! — проговорил про себя Левин, возвращаясь к завязшему экипажу. — Зачем вы поехали? — сухо
сказал он ему и, кликнув
кучера, принялся выпрастывать лошадей.
— Вы извольте вправо взять, а то пень, —
сказал кучер, поправляя за вожжу Левина.
— Пошел, пошел! —
сказал он
кучеру, высунувшись в окно, и, достав из кармана трехрублевую бумажку, сунул ее оглянувшемуся
кучеру. Рука извозчика ощупала что-то у фонаря, послышался свист кнута, и карета быстро покатилась по ровному шоссе.
— Так за Березовым Долом рассевают клевер? Поеду посмотрю, —
сказал он, садясь на маленького буланого Колпика, подведенного
кучером.
— А вот что, —
сказал доктор, махая через голову Слюдина своему
кучеру, чтоб он подавал.
— Не забудьте, —
сказал он ей, указывая на открытое окно против
кучера.
— Мы дальние, —
сказал кучер, взлезая на козлы. — Так недалече?
Она подошла к окну и видела, как он не глядя взял перчатки и, тронув рукой спину
кучера, что-то
сказал ему.
— Пожалуйста, не трогай и не учи меня! —
сказал Левин, раздосадованный этим вмешательством
кучера. Точно так же, как и всегда, вмешательство привело бы его в досаду, и тотчас же с грустью почувствовал, как ошибочно было его предположение о том, чтобы душевное настроение могло тотчас же изменить его в соприкосновении с действительностью.
— Позвольте, я сейчас расскажу вашему
кучеру. — Тут Манилов с такою же любезностью рассказал дело
кучеру и
сказал ему даже один раз «вы».
Всякий дом казался ей длиннее обыкновенного; белая каменная богадельня с узенькими окнами тянулась нестерпимо долго, так что она наконец не вытерпела не
сказать: «Проклятое строение, и конца нет!»
Кучер уже два раза получал приказание: «Поскорее, поскорее, Андрюшка! ты сегодня несносно долго едешь!» Наконец цель была достигнута.
— Стой! —
сказал Платонов
кучеру и выскочил из коляски.
Кучер, услышав, что нужно пропустить два поворота и поворотить на третий,
сказал: «Потрафим, ваше благородие», — и Чичиков уехал, сопровождаемый долго поклонами и маханьями платка приподымавшихся на цыпочках хозяев.
— Ну — а что же? Восьмой час…
Кучер говорит: на Страстной телеграфные столбы спилили, проволока везде, нельзя ездить будто. — Он тряхнул головой. — Горох в башке! — Прокашлялся и продолжал более чистым голосом. — А впрочем, — хи-хи! Это Дуняша научила меня — «хи-хи»; научила, а сама уж не говорит. — Взял со стола цепочку с образком, взвесил ее на ладони и
сказал, не удивляясь: — А я думал — она с филологом спала. Ну, одевайся! Там — кофе.
— Вот и Отрадное видать, —
сказал кучер, показывая кнутовищем вдаль, на холм: там, прижимаясь к небольшой березовой роще, возвышался желтый дом с колоннами, — таких домов Самгин видел не менее десятка вокруг Москвы, о десятках таких домов читал.
— Миша, ступай,
скажи кучеру, — ехал бы к Лидии Тимофеевне, ждал меня там.
На улице она
сказала кучеру...
Он действовал с такой быстротой, точно похищал Варвару; Самгин, обняв его, чтоб не выскочить из саней, ошеломленно молчал. Когда выехали на простор,
кучер, туго довернув шею,
сказал вполголоса...
Не ожидая согласия Самгина, он
сказал кучеру адрес и попросил его ехать быстрей. Убежище его оказалось близко, и вот он шагает по лестнице, поднимаясь со ступеньки на ступеньку, как резиновый, снова удивляя Самгина легкостью своего шарообразного тела. На тесной площадке — три двери. Бердников уперся животом в среднюю и, посторонясь, пригласил Самгина...
Завтракали в ресторане отеля, потом ездили в коляске по бульварам, были на площади Согласия, посмотрели Нотр Дам, — толстый седоусый
кучер в смешной клеенчатой шляпе поучительно и не без гордости
сказал...
— Прощайте, Татьяна Ивановна, —
сказал кучер. — Приходите-ка вечерком.
— Эк! — с завистью
сказал кучер.
— А вот как я
скажу барину-то, — начал он с яростью хрипеть на
кучера, — так он найдет, за что и тебя ухватить: он тебе бороду-то выгладит: вишь, она у тебя в сосульках вся!
Кучер покачал головой, а дворник
сказал: «Вишь ты, бойкий барин: не дает повадки!»
— Ступай скорей! —
сказал он
кучеру.
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не
сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб
кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
— А вот что, не хотите ли подождать? Я сейчас
кучера пошлю домой за ужином, —
сказал Райский.
— Да, кстати! Яков, Егорка, Петрушка, кто там? Что это вас не дозовешься? —
сказала Бережкова, когда все трое вошли. — Велите отложить лошадей из коляски Марьи Егоровны, дать им овса и накормить
кучера.
«Трактир-ротонда, —
сказали кучера, — здесь путешественники заезжают освежиться и отдохнуть».
«Неправда, он должен быть в мешке, —
сказал князь Оболенский, — покажи!» — «Никак нет, в чемодане», — утверждал
кучер, показывая мешок.
Кучера, чистившие их, посмотрели вопросительно на нас, а мы на них, потом все вместе на солдата: «Что это мы
сказали ему?» — спросил один из нас в тоске от жара, духоты и дурного запаха на улицах.
Один из
кучеров тоже что-то
сказал ему, и тот повел нас опять по рядам.
«Это все и у нас увидишь каждый день в любой деревне, —
сказал я барону, — только у нас, при таком побоище, обыкновенно баба побежит с кочергой или
кучер с кнутом разнимать драку, или мальчишка бросит камешком». Вскоре белый петух упал на одно крыло, вскочил, побежал, хромая, упал опять и наконец пополз по арене. Крыло волочилось по земле, оставляя дорожку крови.
«Велите
кучеру ехать сначала в Манилу, —
сказал я хозяину, — потом в окрестности, только подальше и позанимательнее».
Сказал бы
кучеру: «Стой, тише!» — да как ему
скажешь?
Адвокат
сказал кучеру куда ехать, и добрые лошади скоро подвезли Нехлюдова к дому, занимаемому бароном. Барон был дома. В первой комнате был молодой чиновник в вицмундире, с чрезвычайно длинной шеей и выпуклым кадыком и необыкновенно легкой походкой, и две дамы.
— А вы приходите, но, пожалуйста, бескорыстно, —
сказала она, улыбнулась улыбкой, силу которой она хорошо знала, и, как будто окончив представление, опустила занавес: спустила вуаль. — Ну, поедем, — она опять тронула зонтиком
кучера.
— Ну, хорошо, я попытаюсь сделать, —
сказала она и легко вошла в мягко капитонированную коляску, блестящую на солнце лаком своих крыльев, и раскрыла зонтик. Лакей сел на козлы и дал знак
кучеру ехать. Коляска двинулась, но в ту же минуту она дотронулась зонтиком до спины
кучера, и тонкокожие красавицы, энглизированные кобылы, поджимая затянутые мундштуками красивые головы, остановились, перебирая тонкими ногами.
— Пошел! —
сказал я
кучеру. «Вот она, старая-то Русь!» — думал я на возвратном пути.
—
Скажи, пожалуйста, — начал я, — мне послышалось, мой
кучер у тебя спрашивал, что, дескать, отчего ты не вылечил Мартына? Разве ты умеешь лечить?
— Ну, пойдем, —
сказал я, — пойдем, старик!
Кучер нас на улице дожидается.
— Вон кто виноват! —
сказал мой
кучер, указывая кнутом на поезд, который успел уже свернуть на дорогу и приближался к нам, — уж я всегда это замечал, — продолжал он, — это примета верная — встретить покойника… Да.
— Хорошая лошадь, сударь, рублей 350 стоит, —
сказал кучер.
— Вы нас простите, —
сказал губернатор ему, — что мы вашего
кучера поучили.
Кучер еще улыбнулся и, указывая пальцем на кладбище,
сказал...
Нужно будет
сказать кучеру Омельке, чтобы прибил везде получше кожу.
— Зализныцький пан, —
сказал он почтительно. — Вот это кони… и
кучер… Го — го!..
В тот год у нас служил
кучер Петро, человек уже старый, ходивший в бараньем кожухе лето и зиму. Лицо у него было морщинистое, а тонкие губы под небольшими усами сохраняли выражение какой-то необъяснимой горечи. Он был необыкновенно молчалив, никогда не принимал участия в толках в пересудах дворни и не выпускал изо рта глиняной «люльки», в которой помешивал иногда горящий табак прямо заскорузлым мизинцем. Мне кажется, что именно он первый
сказал, глядя на сломанную «фигуру...
А то Ненила Сидоровна
скажет: «Молодой человек, слушайте старших, вы еще не знаете, как люди хитры»; а Настасья Панкратьевна подтвердит: «Да, да, у нас у
кучера поддевку украли — в одну минуточку»…
Пробираюсь немедленно в кухню, бужу Савелия-кучера, пятнадцать целковых ему, «подай лошадей в полчаса!» Чрез полчаса, разумеется, возок у ворот; у Анфисы Алексеевны,
сказали мне, мигрень, жар и бред, — сажусь и еду.