Неточные совпадения
— И будучи я приведен от тех его
слов в соблазн, — продолжал Карапузов, —
кротким манером сказал ему:"Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме как у чертовой матери, для нас не нашли?
Паратов. Эти «
кроткие, нежные взгляды», этот сладкий любовный шепот, когда каждое
слово чередуется с глубоким вздохом, эти клятвы!.. И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!
Было особенно тихо. Давно уже Самгин не слыхал такой
кроткой тишины. И, без
слов, он подумал...
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее
слово, вмещавшееся таинственно в
кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Я с удивлением поглядел на Касьяна.
Слова его лились свободно; он не искал их, он говорил с тихим одушевлением и
кроткою важностию, изредка закрывая глаза.
В доме княгини диакона принимали так, как следует принимать беззащитного и к тому же
кроткого бедняка, — едва кивая ему головой, едва удостоивая его
словом.
Выходила яркая картина, в которой, с одной стороны, фигурировали немилостивые цари: Нерон, Диоклетиан, Домициан и проч., в каком-то нелепо-кровожадном забытьи твердившие одни и те же
слова: «Пожри идолам! пожри идолам!» — с другой,
кроткие жертвы их зверских инстинктов, с радостью всходившие на костры и отдававшие себя на растерзание зверям.
Одним
словом, голубиная,
кроткая природа вполне выражалась и тут.
Она взяла его за руку и — опять полилась нежная, пламенная речь, мольбы, слезы. Он ни взглядом, ни
словом, ни движением не обнаружил сочувствия, — стоял точно деревянный, переминаясь с ноги на ногу. Его хладнокровие вывело ее из себя. Посыпались угрозы и упреки. Кто бы узнал в ней
кроткую, слабонервную женщину? Локоны у ней распустились, глаза горели лихорадочным блеском, щеки пылали, черты лица странно разложились. «Как она нехороша!» — думал Александр, глядя на нее с гримасой.
— Что такое? — спросил с
кроткою улыбкой отец Захария, — чего это ты, чего егозишься, чего? — и с этим
словом, не дождавшись ответа, сухенький попик заходил снова.
Мерцалов вообще был
кротким и застенчивым человеком, но при последних
словах незнакомца его охватил вдруг прилив отчаянной злобы. Он резким движением повернулся в сторону старика и закричал, нелепо размахивая руками и задыхаясь...
27 июня. Его грусть принимает вид безвыходного отчаяния. В те дни после грустных разговоров являлись минуты несколько посветлее. Теперь нет. Я не знаю, что мне делать. Я изнемогаю. Много надобно было, чтоб довесть этого
кроткого человека до отчаяния, — я довела его, я не умела сохранить эту любовь. Он не верит больше
словам моей любви, он гибнет. Умереть бы мне теперь… сейчас, сейчас бы умерла!
Она подняла на меня свои
кроткие большие глаза с опухшими от слез веками. Меня охватила какая-то невыразимая жалость. Мне вдруг захотелось ее обнять, приласкать, наговорить тех
слов, от которых делается тепло на душе. Помню, что больше всего меня подкупала в ней эта детская покорность и беззащитность.
— Власть твоя, батюшка, — сказал с самым
кротким, покорным видом парень, — бей меня — ты властен в этом! А только я от своего
слова не отступлюсь.
Отвечая на каждое ее
слово скоморошной какой-нибудь выходкой, он нередко в то же время обращался к Дуне, которая изредка выглядывала из-за люльки и подымала
кроткий, дрожащий голос, стараясь уговорить старушку.
Душеспасительные
слова кроткого, набожного старика мгновенно возвращали спокойствие встревоженной душе Глеба.
Он дал себе
слово, что бы там на сердце у него ни было, быть как можно более мягким и
кротким с нею в предстоящем объяснении.
Сурской замолчал. Несколько минут Рославлев смотрел, не говоря ни
слова, на это
кроткое, спокойное лицо умирающего христианина.
Прошло еще с полчаса, и, признаюсь, это словесное угощение начало мне становиться в тягость, тем более что в прищуренных и лукавых глазах хозяина заметно было что-то такое, что совершенно противоречило
кроткому его голосу и
словам, исполненным ласки и чувствительности.
— Дорогой!.. Но милей всего — с таким нахальством, как будто бы он уверен был, что я буду в восторге от его предложения… Я, разумеется, засмеялась на первые же
слова его, и надобно было видеть, как он обозлился. Бегушев в сравнении с ним
кроткий ягненок.
В тихом переборе струн, в
кроткой смиренности их однозвучия — что бы ни говорили
слова — не пропадала чистая, почти молитвенная слеза: дали и шири земной кланялся человек, вечный путник по высям заоблачным, по низинам сумеречно-прекрасным.
Гулянье начали молебном. Очень благолепно служил поп Глеб; он стал ещё более худ и сух; надтреснутый голос его, произнося необычные
слова, звучал жалобно, как бы умоляя из последних сил; серые лица чахоточных ткачей сурово нахмурились, благочестиво одеревенели; многие бабы плакали навзрыд. А когда поп поднимал в дымное небо печальные глаза свои, люди, вслед за ним, тоже умоляюще смотрели в дым на тусклое, лысое солнце, думая, должно быть, что
кроткий поп видит в небе кого-то, кто знает и слушает его.
В
словах Дунькина Мужа,
кроткого, хитрого наушника, любимого Медниковым, — была правда.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву
кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал
слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На одной шторе этот пустынник, с огромнейшей бородой, глазами навыкате и в сандалиях, увлекает в горы какую-то растрепанную барышню; на другой — происходит ожесточенная драка между четырьмя витязями в беретах и с буфами на плечах; один лежит, en raccourci, убитый —
словом, все ужасы представлены, а кругом такое невозмутимое спокойствие, и от самых штор ложатся такие
кроткие отблески на потолок…
При последних
словах я нарочно смотрел Лиде в глаза, но и тени притворства не было в
кротком выражении ее лица.
И он, чтобы не огорчать
кроткую Лину, дал ей это
слово.
Да и, наконец, если обвинение окажется несправедливым, что за беда; ей скажут: «Поди, голубушка, домой; видишь, какое счастие, что ты невинна!» А до какой степени все это вместе должно разбить, уничтожить оскорблением нежное существо — этого рассказать не могу; для этого надобно было видеть игру Анеты, видеть, как она, испуганная, трепещущая и оскорбленная, стояла при допросе; ее голос и вид были громкий протест — протест, раздирающий душу, обличающий много нелепого на свете и в то же время умягченный какой-то теплой,
кроткой женственностию, разливающей свой характер нежной грации на все ее движения, на все
слова.
Тогда всматривался я в окружающие меня лица, вслушивался в разговор, в котором часто не понимал ни
слова, и вот в это-то время тихие взгляды,
кроткая улыбка и прекрасное лицо M-me M* (потому что это была она), бог знает почему, уловлялись моим зачарованным вниманием, и уж не изглаживалось это странное, неопределенное, но непостижимо сладкое впечатление мое.
Маргаритов. Что, что! Ты не веришь? Святая, говорю тебе. Она
кроткая, сидит работает, молчит; кругом нужда; ведь она самые лучшие свои года просидела молча, нагнувшись, и ни одной жалобы. Ведь ей жить хочется, жить надо, и никогда ни
слова о себе. Выработает лишний рублик, глядишь, отцу подарочек, сюрприз. Ведь таких не бывает… Где ж они?
В вашу душу поселяется ничем не возмутимая
кроткая тишина, сладостнее которой может быть только браминское созерцание кончика носа, с тихим неумолчным повторением
слов «ом-ма-ни-пад-мехум».
— Нет в ней смиренья ни на капельку, — продолжала Манефа, — гордыня, одно
слово гордыня. Так-то на нее посмотреть — ровно б и скромная и
кроткая, особливо при чужих людях, опять же и сердца доброго, зато коли что не по ней — так строптива, так непокорна, что не глядела б на нее… На что отец, много-то с ним никто не сговорит, и того, сударыня, упрямством гнет под свою волю. Он же души в ней не чает — Настасья ему дороже всего.
Вероятно, мои ласковые
слова были так непривычны и странны, что отец невольно поддался их влиянию… Перед его внутренним взором, должно быть, воскресла другая девочка, нежная, как ласточка,
кроткая и любящая, как голубка… Глаза его затуманились слезами, он затих и оставался неподвижен, с низко опущенной головой. Наконец, он обратил ко мне лицо, исполненное ласки и невыразимой грусти.
Тетя Леля смолкла… Но глаза ее продолжали говорить… говорить о бесконечной любви ее к детям… Затихли и девочки… Стояли умиленные, непривычно серьезные, с милыми одухотворенными личиками. А в тайниках души в эти торжественные минуты каждая из них давала себе мысленно
слово быть такой же доброй и милосердной, такой незлобивой и сердечной, как эта милая,
кроткая, отдавшая всю свою жизнь для блага других горбунья.
Тоненькая, хрупкая, стоя в воде, с бледным вдохновенно-покорным личиком, готовая умереть каждую минуту, Дуня, белокурая и
кроткая, казалась ангелом, явившимся напомнить гибнувшим девушкам о последнем долге земли. Чистый детский голосок с трогательной покорностью читал молитву, а
кроткое лицо с выражением готовности умереть каждую минуту больше всяких
слов утешений благотворно подействовало на ее подруг.
Одним
словом, от прежнего гимназического и платонического уцелела одна только
кроткая улыбка и больше ничего…
Я видел, как этот
кроткий пейзаж прореяло тихою молоньей, и убедился, что испанские дворяне — народ страшный и прекрасный, а вслед затем «кувырком» пошло пятое убеждение, что свободу женщин состроят не ораторы этого
слова, а такие благодатные натуры, как мой поп Евангел, который плакал со своею женой, что она влюблена, да советовал ей от него убежать.
Бледненькая, хрупкая, легкая, — кажется, дуньте на нее, и она улетит, как пух, под самые небеса — лицо
кроткое, недоумевающее, ручки маленькие, волосы длинные до пояса, мягкие, талия тонкая, как у осы, — в общем нечто эфирное, прозрачное, похожее на лунный свет, одним
словом, с точки зрения гимназиста, красота неописанная…
Солдат Иван заплакал горькими слезами. Солдат Иван, видевший во время многочисленных походов, как лилась кровь рекою, солдат Иван, убивавший сам врагов отечества, теперь плакал горькими, неутешными слезами, как маленький ребенок. Ему бесконечно хотелось сделать добрым и
кротким короля Дуль-Дуля, осчастливить его страну, и в то же время он не хотел покрыть позором свое честное солдатское
слово.
Что-то необъяснимое при этих
словах промелькнуло в лице старика. Орлиный взор его упал на маму. Вероятно, много муки и любви прочел он в глубине ее черных,
кротких глаз, — только его собственные глаза заблестели ярко-ярко и словно задернулись набежавшей в них влагой.
Припомнился священник лесопольский, отец Симеон,
кроткий, смирный, добродушный; сам он был тощ, невысок, сын же его, семинарист, был громадного роста, говорил неистовым басом; как-то попович обозлился на кухарку и выбранил ее: «Ах ты, ослица Иегудиилова!», и отец Симеон, слышавший это, не сказал ни
слова и только устыдился, так как не мог вспомнить, где в священном писании упоминается такая ослица.
Зашла Маша.
Кроткими своими глазами, в которых глубоко был запрятан болезненный ужас, она радостно смотрела на Алешу и говорила быстро-быстро, сыпля и обрывая
слова. Знаю теперь, отчего этот ужас…
Ссоримся мы из-за пустяков. Придираемся друг к другу и наговариваем дерзостей. Даже у
кроткой Елочки и серьезной, вдумчивой Сани изменились характеры в это время. А о нас с Марусей и о «мальчишках» нечего и говорить. С Володей Кареевым я так повздорила из-за какой-то паузы, которую он «закатил» (наше театральное
слово) на сцене в диалоге со мною, что даже перешла с «ты» на «вы».
— Ты спрашиваешь, за что я ненавижу тебя? Но кого же любил я? Я — исчадие зла, все люди были мне противны, сам не знаю почему… Но сестра моя, эта
кроткая овечка, Настасья… она давно примирила меня со всеми; она как бы нечеловеческим голосом уговаривала меня переродиться, и
слова ее глубоко запали в мою черную душу. Она показалась мне ангелом, а голос ее песней серафима, и я… повиновался…
— Ты спрашиваешь, за что я ненавижу тебя? Но кого же любил я? Я — исчадие зла, все люди были мне противны, сам не знаю почему… Но сестра моя, эта
кроткая овечка, Настасья, она давно примирила меня со всеми; она как бы не человеческим голосом уговаривала меня переродиться, и
слова ее глубоко запали в мою черную душу. Она показалась мне ангелом, а голос ее песнью серафима, и я… повиновался…
Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же
слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что-то кричал, ругая грубыми
словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые, молча, с
кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Страшно подумать, что для них не будет наказания. Не должно быть в жизни того, чтобы подлец торжествовал, это недопустимо, тогда теряется всякое уважение к добру, тогда нет справедливости, тогда вся жизнь становится ненужной. Вот на кого надо идти войной, на мерзавцев, а не колотить друг друга без разбору только потому, что один называется немцем, а другой французом. Человек я
кроткий, но объяви такую войну, так и я взял бы ружье и — честное
слово! без малейшей жалости и колебания жарил бы прямо в лоб!
Он смотрел вокруг себя и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим
словам: лицо его становилось всё светлее и светлее от старческой
кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
— Что такое? — спросил с
кроткою улыбкою отец Захария и, остановясь на одну минутку перед дьяконом, сказал: — Чего егозишься, а? чего это? чего? — И с этим
словом священник, не дождавшись ответа, тотчас же заходил снова.