Неточные совпадения
Месяца четыре все
шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная
кошка проскочила!»
Когда-то вздумалось Мышам себя прославить
И, несмотря на
кошек и котов,
Свести с ума всех ключниц, поваров,
И
славу о своих делах трубить заставить
От погребов до чердаков...
Она распространилась на тот счет, что людям, которые
пошли добывать неразменный рубль, теперь всех страшнее, потому что они должны лицом к лицу встретиться с дьяволом на далеком распутье и торговаться с ним за черную
кошку; но зато их ждут и самые большие радости…
После чая все займутся чем-нибудь: кто
пойдет к речке и тихо бродит по берегу, толкая ногой камешки в воду; другой сядет к окну и ловит глазами каждое мимолетное явление: пробежит ли
кошка по двору, пролетит ли галка, наблюдатель и ту и другую преследует взглядом и кончиком своего носа, поворачивая голову то направо, то налево. Так иногда собаки любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего.
Вот где оба пола должны довоспитаться друг до друга,
идти параллельно, не походя, одни — на собак, другие — на
кошек, и оба вместе — на обезьян!
А посмотри на него, — всякая жилка у него говорит: «Что же, мол, ты не бьешь — бей! зато в будущем веке отольются
кошке мышкины слезки!» Ну, посмотришь-посмотришь, увидишь, что дело
идет своим чередом, — поневоле и ocтережешься!
— Она ждет не дождется, когда муж умрет, чтобы выйти замуж за Мышникова, — объяснила Харитина эту политику. — Понимаешь, влюблена в Мышникова, как
кошка. У ней есть свои деньги, и ей наплевать на мужнины капиталы. Все равно прахом
пойдут.
— Вот ращу дочь, а у самого
кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ
пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
— У меня одежда пахнет кислотами, вот
кошка и не
идет ко мне, — объяснял он, но я знал, что все, даже бабушка, объясняли это иначе, враждебно нахлебнику, неверно и обидно.
А в доме Хорошее Дело всё больше не любили; даже ласковая
кошка веселой постоялки не влезала на колени к нему, как лазала ко всем, и не
шла на ласковый зов его. Я ее бил за это, трепал ей уши и, чуть не плача, уговаривал ее не бояться человека.
— Тут не один был
Кошка, — отвечал он простодушно, — их, может быть, были сотни, тысячи!.. Что такое наши солдатики выделывали. — уму невообразимо;
иду я раз около траншеи и вижу, взвод
идет с этим покойным моим капитаном с вылазки, слышу — кричит он: «Где Петров?.. Убит Петров?» Никто не знает; только вдруг минут через пять, как из-под земли, является Петров. «Где был?» — «Да я, говорит, ваше высокородие, на место вылазки бегал, трубку там обронил и забыл». А, как это вам покажется?
— А что, ваше превосходительство,
Кошка [
Кошка Петр — матрос флотского экипажа, участник почти всех вылазок во время Севастопольской обороны 1854—1855 годов, приобретший храбростью легендарную
славу; умер около 1890 года.] этот — очень храбрый матрос? — спросил он Эйсмонда как бы из любопытства, а в самом деле с явно насмешливою целью.
Тогда начали рассуждать о том, где деньги спрятаны и как их оттуда достать. Надеялись, что Парамонов
пойдет дальше по пути откровенности, но он уж спохватился и скорчил такую мину, как будто и знать не знает, чье мясо
кошка съела. Тогда возложили упование на бога и перешли к изобретениям девятнадцатого века. Говорили про пароходы и паровозы, про телеграфы и телефоны, про стеарин, парафин, олеин и керосин и во всем видели руку провидения, явно России благодеющего.
— Ничего, и колбасы поедим. Походом
шли — не то едали. Вот папенька рассказывал: англичанин с англичанином об заклад побился, что дохлую
кошку съест — и съел!
Под горою появился большой белый ком; всхлипывая и сопя, он тихо, неровно поднимается кверху, — я различаю женщину. Она
идет на четвереньках, как овца, мне видно, что она по пояс голая, висят ее большие груди, и кажется, что у нее три лица. Вот она добралась до перил, села на них почти рядом со мною, дышит, точно запаленная лошадь, оправляя сбитые волосы; на белизне ее тела ясно видны темные пятна грязи; она плачет, стирает слезы со щек движениями умывающейся
кошки, видит меня и тихонько восклицает...
— Сестрица, бывало, расплачутся, — продолжал успокоенный Николай Афанасьевич, — а я ее куда-нибудь в уголок или на лестницу тихонечко с глаз Марфы Андревны выманю и уговорю. «Сестрица, говорю, успокойтесь; пожалейте себя, эта немилость к милости». И точно, горячее да сплывчивое сердце их сейчас скоро и пройдет: «Марья! — бывало, зовут через минутку. — Полно, мать, злиться-то. Чего ты кошкой-то ощетинилась,
иди сядь здесь, работай». Вы ведь, сестрица, не сердитесь?
Сдвинувшись ближе, они беседуют шёпотом, осенённые пёстрою гривою осенней листвы, поднявшейся над забором. С крыши скучно смотрит на них одним глазом толстая ворона; в пыли дорожной хозяйственно возятся куры; переваливаясь с боку на бок, лениво ходят жирные голуби и поглядывают в подворотни — не притаилась ли там
кошка? Чувствуя, что речь
идёт о нём, Матвей Кожемякин невольно ускоряет шаги и, дойдя до конца улицы, всё ещё видит женщин, покачивая головами, они смотрят вслед ему.
Когда Евгения Петровна
шла по двору, приподняв юбку и осторожно ставя ноги на землю, она тоже напоминала
кошку своей брезгливостью и, может быть, так же отряхала, незаметно, под юбкой, маленькие ноги, испачканные пылью или грязью. А чаще всего в строгости своей она похожа на монахиню, хотя и светло одевается. В церковь — не ходит, а о Христе умеет говорить просто, горячо и бесстрашно.
Мало-помалу стали распространяться и усиливаться слухи, что майор не только строгонек, как говорили прежде, но и жесток, что забравшись в свои деревни, особенно в Уфимскую, он пьет и развратничает, что там у него набрана уже своя компания, пьянствуя с которой, он доходит до неистовств всякого рода, что главная беда: в пьяном виде немилосердно дерется безо всякого резону и что уже два-три человека
пошли на тот свет от его побоев, что исправники и судьи обоих уездов, где находились его новые деревни, все на его стороне, что одних он задарил, других запоил, а всех запугал; что мелкие чиновники и дворяне перед ним дрожкой дрожат, потому что он всякого, кто осмеливался делать и говорить не по нем, хватал середи бела дня, сажал в погреба или овинные ямы и морил холодом и голодом на хлебе да на воде, а некоторых без церемонии дирал немилосердно какими-то
кошками.
Графиня начала покровительствовать всех горничных и прижимать к сердцу засаленных детей кучера, — период, после которого девушке или тотчас надобно
идти замуж, или начать нюхать табак, любить
кошек и стриженых собачонок и не принадлежать ни к мужескому, ни к женскому полу.
А тут старший сын начал подрастать и отцу в помощь
пошел: все же
кошку в лавку не посадишь или не
пошлешь куда-нибудь.
Кошка играла цепочкой стенных часов-ходиков, которые не
шли.
— Ну, на здоровье; утрись поди! — произнес Глеб, выпуская Гришку, который бросился в угол, как
кошка, и жалобно завопил. — А то не хочу да не хочу!.. До колен не дорос, а туда же: не хочу!.. Ну, сват, пора, я чай, и закусить: не евши легко, а поевши-то все как-то лучше.
Пойдем, — довершил рыбак, отворяя дверь избы.
Илья, как во сне, ловил её острые поцелуи и пошатывался от судорожных движений гибкого тела. А она, вцепившись в грудь ему, как
кошка, всё целовала его. Он схватил её крепкими руками, понёс к себе в комнату и
шёл с нею легко, как по воздуху…
Сняли сапоги, поршни — вроде как башмаки — из буйволовой кожи надели,
кошки на пояс повесили: когти будто железные сделаны, — если в дождик в гору
идти, так под подошвы подвязывали, ну, и не склизко:
идем по мокрой глине, как по лестнице.
— А что за суматоха
идет по улицам! Умора, да и только. Французы, как угорелые
кошки, бросаются из угла в угол. Они от огня, а он за ними; примутся тушить в одном месте, а в двадцати вспыхнет! Да, правда, и тушить-то нечем: ни одной трубы в городе не осталось.
Кошка выросла в собаку и покатилась невдалеке от саней. Я обернулся и увидел совсем близко за санями вторую четвероногую тварь. Могу поклясться, что у нее были острые уши и
шла она за санями легко, как по паркету. Что-то грозное и наглое было в ее стремлении. «Стая или их только две?» — думалось мне, и при слове «стая» варом облило меня под шубой и пальцы на ногах перестали стыть.
— Что, счастлив ты? — сквозь смех спросил он Гаврилу и, повернувшись к нему спиной,
пошел прочь по направлению к городу. Но он не сделал пяти шагов, как Гаврила
кошкой изогнулся, вскочил на ноги и, широко размахнувшись в воздухе, бросил в него круглый камень, злобно крикнув...
(
Идет, как
кошка, ему навстречу.)
Иди,
иди. Подойди сюда! (Поравнявшись с Мольером, глядит на него, втыкает шпагу в пол, поворачивается и уходит со сцены.)
Пульхерия Ивановна заметила пропажу
кошки,
послала искать ее, но
кошка не находилась.
Пульхерия Ивановна
пошла вперед, продолжая звать
кошку, которая боязливо
шла за нею до самого забора.
— Полно, батюшка, полно! Вон, посмотри, какая
идет кошка, а, а, а,
кошка!.. Кис, кис, кис!.. — говорит ему в утешенье нянька, показывая на перебирающуюся по забору
кошку.
Матрена. Что сделал? Эка вздумал поминать! Никто не знает: ни кот, ни
кошка, ни поп Ерошка. А девка сама
идет.
Мальва ленивым движением разнежившейся
кошки отодвинулась в сторону, он неохотно встал и
пошел к шалашу. Женщина, чуть приподняв ресницы, посмотрела вслед ему и вздохнула, как вздыхают люди, сбросив ношу, утомившую их.
Особенно
кошки ему завидовали: они очень боятся воды и, когда
идет дождь, должны сидеть дома, и погулять не приходится. Встретил волка лысый судья и тоже похвалил его...
Лука. Нехорошо, барыня… Губите вы себя только… Горничная и кухарка
пошли по ягоды, всякое дыхание радуется, даже
кошка, и та свое удовольствие понимает и по двору гуляет, пташек ловит, а вы цельный день сидите в комнате, словно в монастыре, и никакого удовольствия. Да право! Почитай, уж год прошел, как вы из дому не выходите!..
Работник разоспался и говорит купцу: «Что смотреть, никого нет, нешто
кошка?» Но купец все-таки
пошел на чердак.
Были брат и сестра — Вася и Катя; и у них была
кошка. Весной
кошка пропала. Дети искали ее везде, но не могли найти. Один раз они играли подле амбара и услыхали, над головой что-то мяучит тонкими голосами. Вася влез по лестнице под крышу амбара. А Катя стояла внизу и все спрашивала: «Нашел? Нашел?» Но Вася не отвечал ей. Наконец, Вася закричал ей: «Нашел! наша
кошка… и у нее котята; такие чудесные;
иди сюда скорее». Катя побежала домой, достала молока и принесла
кошке.
Они вышли рядом, плечо к плечу. Черкес
шел легко, как
кошка, слегка приподымаясь на носках, стройный, гибкий и напряженный. Чепурников рядом с ним казался маленьким и неуклюжим, но во всей фигуре унтер-офицера виднелись упрямство и злая решимость.
Груша. Милости просим! А мы только хотели
кошку в лапти обувать да за вами
посылать.
— Нан! Нан! — услышала она призывный голос Дорушки. —
Иди играть с нами в «кошки-мышки»!
За этим
пошла речь о замках, о разрыв-траве и как ее узнавать, когда сено косят и косы ломятся, и о том, что разрыв-трава одну
кошку не разрывает, но что за то
кошке дана другая напасть: она если вареного гороху съест, сейчас оглохнет.
— Ну, вот и я! — произнесла худенькая девочка. — Вдвоем не будет страшно здесь в карцере. Только Милку выгони.
Пошла вон, Милка! — замахала она рукой на
кошку.
Когда же m-lle Орлик очень серьезно заявила ему, что
кошка принадлежит одной из пансионерок и что ее украли у них из пансиона и пригрозила полицией, — хозяин балагана видимо смешался и сказал, что он ничего не знает, и что
кошку ему принес его ученик «Король воздуха», за которым и
послал тотчас же.
— Тогда бы ты уж должен больше о нас заботиться… На черный день у нас ничего нету. Вон, когда ты у Гебгарда разбил хозяйской
кошке голову, сколько ты? — всего два месяца пробыл без работы, и то чуть мы с голоду не перемерли. Заболеешь ты, помрешь — что мы станем делать? Мне что, мне-то все равно, а за что Зине пропадать? Ты только о своем удовольствии думаешь, а до нас тебе дела нет. Товарищу ты последний двугривенный отдашь, а мы хоть по миру
иди; тебе все равно!
— До чего я толстею! Запонка не сходится, пришлось на самый край перешить пуговку… Вот Лелька, та сухая, как
кошка:
идет гулять, за корсет полотенце запихивает. А мне этого не надо, у меня все свое, натуральное…
Не любил тех князь Алексей Юрьич, кто помимо его по судам просил. Призовет, бывало, такого, шляхетного ли роду, купчину ли, мужика ли, ему все едино: перво-наперво обругает, потом из своих рук побить изволит, а после того
кошки, плети аль кашица березовая, смотря по чину и по званию. А после бани тот человек должен
идти к князю благодарить за науку.
— Нет, ваше сиятельство, ты сам ко мне поди, а я не
пойду для того, что ни зуботрещин твоих, ни
кошек, ни плетей не желаю.
И пошла-поехала гульба прежняя, начались попойки денно-нощные, опять визг да пляску подняли барские барыни, опять стало в доме кабак кабаком… По-прежнему шумно, разгульно в Заборье… И
кошки да плети по-прежнему в честь вошли.
Затем
идет мяуканье
кошки.