Неточные совпадения
Аммирал-вдовец по морям
ходил,
По морям
ходил,
корабли водил,
Под Ачаковом бился с туркою,
Наносил ему поражение,
И дала ему государыня
Восемь тысяч душ в награждение.
Все были хожалые, езжалые:
ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие
корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху на своем веку.
Пантен, крича как на пожаре, вывел «Секрет» из ветра; судно остановилось, между тем как от крейсера помчался паровой катер с командой и лейтенантом в белых перчатках; лейтенант, ступив на палубу
корабля, изумленно оглянулся и
прошел с Грэем в каюту, откуда через час отправился, странно махнув рукой и улыбаясь, словно получил чин, обратно к синему крейсеру.
Струя пены, отбрасываемая кормой
корабля Грэя «Секрет»,
прошла через океан белой чертой и погасла в блеске вечерних огней Лисса.
Корабль встал на рейде недалеко от маяка.
«Хвастаете, дед: ведь вы три раза
ходили вокруг света: итого шесть раз!» — «Так; но однажды на самом экваторе
корабль захватили штили и нас раза три-четыре перетаскивало то по ту, то по эту сторону экватора».
Начинается крик, шум, угрозы, с одной стороны по-русски, с другой — энергические ответы и оправдания по-голландски, или по-английски, по-немецки. Друг друга в суматохе не слышат, не понимают, а кончится все-таки тем, что расцепятся, — и все смолкнет:
корабль нем и недвижим опять; только часовой задумчиво
ходит с ружьем взад и вперед.
А нечего делать японцам против
кораблей: у них, кроме лодок, ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да еще открытая корма: оттого они и
ходят только у берегов. Кемпфер говорит, что в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они не ездили в чужие земли. «Нечего, дескать, им там делать».
Робко
ходит в первый раз человек на
корабле: каюта ему кажется гробом, а между тем едва ли он безопаснее в многолюдном городе, на шумной улице, чем на крепком парусном судне, в океане.
Удовольствие мое переменилося в равное негодование с тем, какое ощущаю,
ходя в летнее время по таможенной пристани, взирая на
корабли, привозящие к нам избытки Америки и драгие ее произращения, как-то: сахар, кофе, краски и другие, не осушившиеся еще от пота, слез и крови, их омывших при их возделании.
Не
прошло трех месяцев, как уж он получил место при русской миссии в Лондоне и с первым отходившим английским
кораблем (пароходов тогда еще в помине не было) уплыл за море.
— А на нем пушки-то еще все, — заметит беловолосый парень,
проходя мимо
корабля и разглядывая его.
Я
прошел в контору редакции и, заплатив девять рублей, сдал объявление о выставке, такое, какое вывешено было на пароходе и вывешивается всюду, а на другой день в редакцию сдал статью, от которой отказаться было нельзя: напечатанным объявлением о готовности выставки редактор сжег свои
корабли.
Вообще Любинька, по-видимому, окончательно сожгла свои
корабли, и об ней
ходили самые неприятные для сестрина самолюбия слухи. Говорили, что каждый вечер у ней собирается кутежная ватага, которая ужинает с полуночи до утра. Что Любинька председает в этой компании и, представляя из себя «цыганку», полураздетая (при этом Люлькин, обращаясь к пьяным друзьям, восклицал: посмотрите! вот это так грудь!), с распущенными волосами и с гитарой в руках, поет...
И в это время на
корабле умер человек. Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда к нему
ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда
корабль тихо шел в густом тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
Вода около
корабля светилась, в воде тихо
ходили бледные огни, вспыхивая, угасая, выплывая на поверхность, уходя опять в таинственную и страшную глубь…
А с берега, от пристани два пароходика все возят народ на
корабль, потому что
корабли, которые
ходят по океану, стоят на середине поодаль, на самом глубоком месте.
Плещет волна,
ходят туманные облака, летают за
кораблем чайки, садятся на мачты, потом как будто отрываются от них ветром и, колыхаясь с боку на бок, как клочки белой бумаги, отстают, отстают и исчезают назади, улетая обратно, к европейской земле, которую наши лозищане покинули навеки.
А Гамбург немецкий город, стоит на большой реке, не очень далеко от моря, и оттуда
ходят корабли во все стороны.
День
проходит быстро на
корабле.
Я позавтракал и уложил вещи, устав от мыслей, за которые ни один дельный человек не дал бы ломаного гроша; затем велел вынести багаж и приехал к
кораблю в то время, когда Гез
сходил на набережную.
Так и заснул навсегда для земли человек, плененный морем; он и женщин любил, точно сквозь сон, недолго и молча, умея говорить с ними лишь о том, что знал, — о рыбе и кораллах, об игре волн, капризах ветра и больших
кораблях, которые уходят в неведомые моря; был он кроток на земле,
ходил по ней осторожно, недоверчиво и молчал с людьми, как рыба, поглядывая во все глаза зорким взглядом человека, привыкшего смотреть в изменчивые глубины и не верить им, а в море он становился тихо весел, внимателен к товарищам и ловок, точно дельфин.
Закипела в море пена —
Будет, братцы, перемена,
Братцы, перемена…
Зыб за зыбом часто
ходит,
Чуть
корабль мой не потонет,
Братцы, не потонет…
Капитан стоит на юте,
Старший боцман на шкафуте,
Братцы, на шкафу-те.
На берегу, бросив лодку, Аян выпрямился. Дремлющий, одинокий
корабль стройно чернел в лазури.
Прошла минута — и небо дрогнуло от удара. Большая, взмыленная волна пришла к берегу, лизнула ноги Аяна и медленно, как кровь с побледневших щек, вернулась в родную глубь.
Там
ходят как тени над ним
корабли,
Товарищи там его ищут,
Там берег остался цветущей земли,
Там птицы порхают и свищут...
За вас я не боюсь. Город страшит меня. Все жители
сошли с ума. Они строят свое счастье на какой-то сумасшедшей мечте. Они ждут чего-то от
кораблей, которые придут сегодня.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты
проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на
корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Потом он любезно преподал благословение и, шурша шелком, поплыл к выходу, и вид имел такой, будто кланяется всему, мимо чего
проходит, и все благословляет. В прихожей он долго и любовно возился с глубокими, как
корабли, калошами и с одеванием, поворачивал ухо то направо, то налево; а губернатору, который с отвращением, из необходимой вежливости, помогал ему облачаться, твердил с убедительной ласковостью...
— Вот она, — сказал Стуколов, вынимая из дорожного кошеля круглую деревянную коробку с компасом. — Не видывал? То-то… та матка
корабли водит, без нее, что в море, что в пустыне аль в дремучем лесу, никак невозможно, потому она все стороны показывает и сбиться с пути не дает. В Сибири в тайгу без матки не
ходят, без нее беда, пропадешь.
— Ничего тут трудного нету! — с убеждением возразил Анцыфров, —
проходит же контрабанда, и «Колокол»
проходит, и «Молодая Россия»
прошла. Можно целый
корабль нанять для этого.
Прошло три года, и Степан Алексеич вошел в
корабль Луповицкого.
— Да уж лет тридцать
прошло с той поры, как его под стражей из Луповиц увезли. Я был тогда еще внове, только что удостоился принять рукоположение, — отвечал отец Прохор. — Но его хорошо помню — важный такой вид имел, а
корабль у него не в пример больше был теперешнего. И в том
корабле были все больше из благородных да из нашего брата, духовенства… А вот мы и приехали, — прибавил отец Прохор, указывая на огоньки и на белевшие в полумраке здания губернского города.
— Хорошенько надо смотреть за ним, с глаз не спускать, — молвил на то Николай Александрыч. — А без Софронушки нельзя обойтись, велика в нем благодать — на соборах ради его на
корабль дух свят скоро нисходит. Не для словес на святой круг принимаем его, а того ради, что при нем благодать скорее с неба
сходит.
Спустя некоторое время они видели в море
корабли, которые без дыма под парусами медленно
ходили вдали от берега.
Через неделю после этой беседы Спаланцо
ходил по палубе
корабля и бормотал...
— Чтоб дело торговое шло, — молвил Корнила Егорыч, — надо, чтоб ему не делали помехи, а пуще того, чтоб ему не помогали, на казенну бы форму не гнули. Не приказное это дело: в форменну книгу его не уложишь. А главная статья — сноровка… Без сноровки будь каждый день с барышом, а век
проходишь нагишом. А главней всего — божья воля: благословит господь — в отрепье деньгу найдешь; без божьего благословенья
корабли с золотом ко дну пойдут.
Чудный человек! могущ, как море, и непостоянен, как оно с своими отливами и приливами: то безбоязненно
ходят на дне его птички, то на разъяренных волнах своих поднимает оно
корабли до облаков.
Алексей Андреевич, с тех пор как был снова призван к кормилу государственного
корабля, часто отсутствовал из Грузина, но это не мешало, чтобы жизнь его обитателей
проходила неукоснительно по заведенному им шаблону без малейших отступлений.
Матросы с
корабля «Богородица-Ветров» месяца четыре не были на суше и теперь,
сойдя на берег, робко, по двое шли по городу, как чужие, отвыкшие от городов люди.
Кто
ходит недалеко и помнит о своем кормчем, тот не прозевает его сигнала, и поспеет в свое время, и поплывет далее, а кто заберется далеко и там расположится, как дома, тот или совсем сигнала не услышит, или если и услышит, то не успеет прибежать на
корабль, а останется на этапном острове, где ему казалось, что тут его настоящее жительство, и тогда так и придется ему оставаться на острове с дикарями, которые готовы поесть друг друга.
И англичанин взял палку, начертил на песке круг и стал толковать, как
ходит солнце по небу вокруг земли. Но он не сумел растолковать хорошо и, показав на кормчего своего
корабля, сказал...
Сначала плавание было благоприятно, но когда
корабли Фалалея
проходили против Кирены, вдруг поднялась ужасная буря и двадцать девять из
кораблей Фалалея утонули со всеми бывшими на них товарами и мореходцами, и только один, тридцатый, на котором шел сам Фалалей, спасся с остатками груза.
Думая о море, я всегда думал и о
корабле, но здесь не показывались
корабли, их путь
проходил где-то дальше, за вечно смутной и туманной чертой горизонта, — и серой, бесцветной пустыней лежала низкая вода, и мелко рябили волны, толкаясь друг о друга, бессильные достичь берега и вечного покоя.
Как бы далеко он ни
прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него — как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего
корабля — всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство.