Неточные совпадения
Робинзон (грозя кулаком). О варвары, разбойники! Ну, попал я в
компанию! (
Уходит.)
Компания дружно рассмеялась, а Самгин под этот смех зазвенел ложкой о блюдечко, торопясь
уйти, не желая встречи с Дроновым. Но Дронов сказал...
— Дурак! — крикнула Татьяна, ударив его по голове тетрадкой нот, а он схватил ее и с неожиданной силой, как-то привычно, посадил на плечо себе. Девицы стали отнимать подругу, началась возня, а Самгин, давно поняв, что он лишний в этой
компании, незаметно
ушел.
В углу, откуда он пришел, сидел за столом такой же кругленький, как Тагильский, но пожилой, плешивый и очень пьяный бородатый человек с большим животом, с длинными ногами. Самгин поторопился
уйти, отказавшись от предложения Тагильского «разделить
компанию».
— Так что я вам — не
компания, — закончил он и встал, шумно отодвинув стул. — Вы, господа, дайте мне… несколько рублей, я
уйду…
Рассчитывали на дующие около того времени вестовые ветры, но и это ожидание не оправдалось. В воздухе мертвая тишина, нарушаемая только хлопаньем грота. Ночью с 21 на 22 февраля я от жара
ушел спать в кают-компанию и лег на диване под открытым люком. Меня разбудил неистовый топот, вроде трепака, свист и крики. На лицо упало несколько брызг. «Шквал! — говорят, — ну, теперь задует!» Ничего не бывало, шквал прошел, и фрегат опять задремал в штиле.
— Ведь вы давеча почему не
ушли после «любезно-то лобызаше» и согласились в такой неприличной
компании оставаться? А потому, что чувствовали себя униженным и оскорбленным и остались, чтобы для реваншу выставить ум. Теперь уж вы не
уйдете, пока им ума своего не выставите.
Спросите обо мне у хозяина и других, кому вы особенно верите из этой
компании», встал и
ушел в другую комнату.
Может быть, Верочка в своем смятении ничего не поймет и согласится посидеть в незнакомой
компании, а если и сейчас
уйдет, — ничего, это извинят, потому что она только вступила на поприще авантюристки и, натурально, совестится на первых порах.
С каждой рюмкой
компания оживлялась, чокались, пили, наливали друг другу, шумели, и один из ляпинцев, совершенно пьяный, начал даже очень громко «родителей поминать». Более трезвые товарищи его уговорили
уйти, швейцар помог одеться, и «Атамоныч» побрел в свою «Ляпинку», благо это было близко. Еще человек шесть «тактично» выпроводили таким же путем товарищи, а когда все было съедено и выпито, гости понемногу стали
уходить.
Обеды в ресторане были непопулярными, ужины — тоже. Зато завтраки, от двенадцати до трех часов, были модными, как и в «Эрмитаже». Купеческие
компании после «трудов праведных» на бирже являлись сюда во втором часу и, завершив за столом миллионные сделки, к трем часам
уходили. Оставшиеся после трех кончали «журавлями».
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток. Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству:
уходя веселой
компанией за реку, бродили по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
Сидя где-нибудь в гостях, доктор вдруг схватывался и
уходил домой, несмотря на все уговоры недавних приятелей посидеть и не лишать
компании.
Разделавшись со школой, я снова зажил на улице, теперь стало еще лучше, — весна была в разгаре, заработок стал обильней, по воскресеньям мы всей
компанией с утра
уходили в поле, в сосновую рощу, возвращались в слободу поздно вечером, приятно усталые и еще более близкие друг другу.
Приходилось также заставать в избе целую
компанию, которая до моего прихода играла в карты; на лицах смущение, скука и ожидание: когда я
уйду, чтобы опять можно было приняться за карты?
— Ну нет, брат, шалишь! — озлился Кишкин. — Мыльников сбежал, теперь ты хочешь
уйти, кто же останется? Тоже
компания, нечего сказать…
Вот о чем задумывался он, проводя ночи на Рублихе. Тысячу раз мысль проходила по одной и той же дороге, без конца повторяя те же подробности и производя гнетущее настроение. Если бы открыть на Рублихе хорошую жилу, то тогда можно было бы оправдать себя в глазах
компании и
уйти из дела с честью: это было для него единственным спасением.
Казалось, что если хоть один
уйдет из
компании, то нарушится какое-то наладившееся равновесие, которое потом невозможно будет восстановить.
— Вы как хотите, господа, это дело вашего личного взгляда, но я принципиально
ухожу вместе с Борисом. Пусть он там неправ и так далее, мы можем выразить ему порицание в своей интимной
компании, но раз нашему товарищу нанесли обиду — я не могу здесь оставаться. Я
ухожу.
— Клянусь… — начал он, но я уже встал. Не знаю, продолжал он сидеть на ступенях подъезда или
ушел в кабак. Я оставил его в переулке и вышел на площадь, где у стола около памятника не застал никого из прежней
компании. Я спросил Кука, на что получил указание, что Кук просил меня идти к нему в гостиницу.
— Так разве прощаются? Дурак, дурак! — заговорил он. — Эх-ма, какой народ стал!
Компанию водили, водили год целый: прощай, да и
ушел. Ведь я тебя люблю, я тебя как жалею! Такой ты горький, все один, все один. Нелюбимый ты какой-то! Другой раз не сплю, подумаю о тебе, так-то жалею. Как песня поется...
На лекции идти было поздно, работа расклеилась, настроение было испорчено, и я согласился. Да и старик все равно не
уйдет. Лучше пройтись, а там можно будет всегда бросить
компанию. Пока я одевался, Порфир Порфирыч присел на мою кровать, заложил ногу на ногу и старчески дребезжавшим тенорком пропел...
…28 июня мы небольшой
компанией ужинали у Лентовского в его большом садовом кабинете. На турецком диване мертвецки спал трагик Анатолий Любский, напившийся с горя. В три часа с почтовым поездом он должен был уехать в Курск на гастроли, взял билет, да засиделся в буфете, и поезд
ушел без него. Он прямо с вокзала приехал к Лентовскому, напился вдребезги и уснул на диване.
Несчастливцев (басом). Поколебалась! Что на земле незыблемо теперь? Пойдем, меня ждет
компания. Дай мне хорошенько вдохновить себя, а то я поговорю. (
Уходит в столовую.)
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба
ушел с
компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько видишь удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется живое, разнообразных форм и цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Наркис. Благодарю за
компанию. (
Уходит).
Наркис. Положение хорошее. Я с превеликим бы удовольствием, да вот что, друг… (Оглядываясь на людей Хлынова). Что они тут стоят! Прогони их, не бойся, я не
уйду. Сядем на траву, я хорошую
компанию люблю.
И в первые же дни вся эта
компания, с большой неохотой допущенная Жегулевым, обособилась вокруг Васьки Соловьева; и хотя сам Васька был неизменно почтителен, ни на шаг не выходил из послушания, а порою даже приятно волновал своей красивой щеголеватостью, но не было в глазах его ясности и дна: то выпрет душа чуть не к самому носу, и кажется он тогда простым, добрым и наивно-печальным, то
уйдет душа в потемки, и на месте ее в черных глазах бездонный и жуткий провал.
Я больше никогда не видел ее. Я
ушел, запомнив последнюю виденную мной улыбку Молли, — так, средней веселости, хотя не без юмора, и направился в «Портовый трибун», — гостиницу, где должен был подождать Дюрока и где, к великому своему удивлению, обрел дядюшку Гро, размахивающего стаканом в кругу
компании, восседающей на стульях верхом.
Бенни сконфузился: его за это постыдили и завели с ним срамной разговор. Он
ушел, со слезами на глазах, в другую комнату, сел над столом и закрыл ладонями уши. К нему подошла вся
компания и хватила над ним...
Мигачева (проходя мимо Насти). Чай да сахар всей
компании. Ох, не очень ли важно вы расселись-то. (
Уходит в сад, Елеся за ней).
Флор Федулыч. Так точно-с. Угодно вам будет деньги заплатить, или прикажете представить их ко взысканию? Один Монте-Кристо на днях переезжает в яму-с; так, может быть, и другому Монте-Кристо угодно будет сделать ему
компанию? Во всяком случае прошу вашего извинения. Имею честь кланяться. (
Уходит под руку с Юлией Павловной.)
Компания была совершенно готова вытурить меня в шею из среды своей, и я, не желая дожидаться этого,
ушел.
Был тут еще какой-то нелепый юноша, прозванный Кувалдой Метеором. Однажды он явился ночевать и с той поры остался среди этих людей, к их удивлению. Сначала его не замечали — днем он, как и все,
уходил изыскивать пропитание, но вечером постоянно торчал около этой дружной
компании, и наконец ротмистр заметил его.
Он не любит спора и вообще не любит шума. Когда вокруг разгораются страсти, его губы складываются в болезненную гримасу, он рассудительно и спокойно старается помирить всех со всеми, а если это не удается ему,
уходит от
компании. Зная это, ротмистр, если он не особенно пьян, сдерживается, не желая терять в лице учителя лучшего слушателя своих речей.
Теперь, сидя на земле у дверей ночлежки в кругу своих товарищей, он хвастливо начал рассказывать, что его давно уже зовет Редька жить с ней, но он не идет к ней, не хочет
уйти из
компании.
Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя не оставит; а нас гони, гони! Мы вам не
компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно по нас. (Тестю.) Ну, бери товар, пойдем. Вы живите с Богом, как люди живут, а мы на площадь торговать, божиться, душу свою проклинать, мошенничать. Ну, что смотришь! Бери товар! Пойдем, пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Талан-доля, иди за мной… (
Уходит.)
— Вот вы и верьте Василию Васильевичу! Он у нас ничего не боится! — промолвил штурман и во избежание дальнейших вопросов
ушел из кают-компании.
Пора расставаться и
уходить гостям. Все оставили кают-компанию и вышли на палубу, чтобы по сходне переходить на пароход.
После того как оба офицера сказали свое приветствие капитану, их пригласили в кают-компанию и предложили по бокалу шампанского. Американец, между прочим, рассказал, что их корвет стоит здесь на станции, часто
уходя в крейсерство в океан для ловли негропромышленников.
Содержатель кают-компании, тот самый красивый блондин, который
ушел в плавание, оставив на родине молодую жену, спустился по трапу к малайским лодкам и, держась за фалреп, стал смотреть, что такое привезли. Он торговался, желая купить подешевле кур и ананасы.
И, поклонясь честно́й
компании, вон пошел. За ним и Лебякин
ушел, а потом и все остальные. Остались одни рыбники. Молча поглядывали они друг на друга.
Жизнь для гостей текла привольная. Вставали поздно, купались. Потом пили чай и расходились по саду заниматься. На скамейках аллей, в беседках, на земле под кустами, везде сидели и читали, — в одиночку или вместе. После завтрака играли в крокет или в городки, слушали Катину игру на рояли. Вечером
уходили гулять и возвращались поздно ночью. Токарев чувствовал себя очень хорошо в молодой
компании и наслаждался жизнью.
Он собрался
уходить. Литератор (Пирожков так и не вспомнил его фамилии) удерживал его, обнимал, потом начал ругать его"дрянью, ученой важнючкой, аристократишкой".
Компания гоготала; купчик пустил ему вдогонку...
Он просил позволения
уйти к себе в номер и лечь спать, но ему напомнили, что сегодня ожидается важное событие, которое все желают вместе приветствовать, и потому оставить
компанию непозволительно. При напоминании об ожидаемом «событии» Саша опять побледнел.
Даже мыши и те сгинули. Капельмейстер, чистоплюй, во все углы носом потыкал, — приказал в мышиные щели толченого стекла насыпать. Тварь божия ему, вишь, помешала. Ну и
ушли все скопом в лабаз соседний, не по стеклу ж танцевать. Лапки свои — не казенные. Совсем домовому обидно стало, как своей последней
компании он решился. Ишь хлуп гусиный, — на малое время до лагерного сбора с командой втиснулся, а распорядки заводит, будто он тут и помирать собрался.