Неточные совпадения
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проэкт насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь
учить по-нашему: раз, два;
А
книги сохранят так: для больших оказий.
— Томилину — верю. Этот ничего от меня не требует, никуда не толкает. Устроил у себя на чердаке какое-то всесветное судилище и — доволен. Шевыряется в
книгах, идеях и очень просто доказывает, что все на свете шито белыми нитками. Он, брат, одному
учит — неверию. Тут уж — бескорыстно, а?
Мировой Нефедов усмехнулся, да и рассердился сейчас на себя за то, что усмехнулся: «Я вас, — говорит мне, — сейчас же вашему начальству аттестую, чтобы вы в такие проекты впредь не пускались, вместо того чтобы за
книгами сидеть и уроки ваши
учить».
Нет, Верочка, это не странно, что передумала и приняла к сердцу все это ты, простенькая девочка, не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали этому
учить и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что «того не может не быть; не странно, что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои
книги: твои
книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, — и только.
По
книгам я знал, что в Германии и Швейцарии делали опыты
учить глухонемых говорить, как мы говорим, и слушать, смотря на губы.
Когда я сказал, что у меня нет
книги и я не
учу священную историю, он поправил клобук и спросил...
— Значит, это ты из-за меня? Так! Вот я тебя, брандахлыст, мышам в подпечек суну, ты и очнешься! Какой защитник, — взгляньте на пузырь, а то сейчас лопнет! Вот скажу дедушке — он те кожу-то спустит! Ступай на чердак,
учи книгу…
— Мы — не баре.
Учить нас некому. Нам надо всё самим понимать. Для других вон
книги написаны, училища выстроены, а для нас ничего не поспело. Всё сам возьми…
— Тогда они устно слышали от него учение, а мы ныне из
книг божественных оное почерпаем: нас, священников, и философии греческой
учили, и риторике, и истории церкви христианской, — нам можно разуметь священное писание; а что же их поп и учитель — какое ученье имел? Он — такой же мужик, только плутоватей других!
Он кое-где еще
учил, получал кое-какую плату, так что чуть, бывало, у него заведутся деньги, так он тотчас идет себе
книг покупать.
— А так же вот, как и Егор Егорыч начал вас
учить: им указывали
книги, какие должно читать, и когда они чего не понимали в этих
книгах, им их риторы растолковывали.
— Вот как твою
книгу, дурень! — сказал он угрюмо. — Я ж тебя
учу, как собаку, а ты все хочешь дичь жрать, а?
Книги сделали меня неуязвимым для многого: зная, как любят и страдают, нельзя идти в публичный дом; копеечный развратишко возбуждал отвращение к нему и жалость к людям, которым он был сладок. Рокамболь
учил меня быть стойким, но поддаваться силе обстоятельств, герои Дюма внушали желание отдать себя какому-то важному, великому делу. Любимым героем моим был веселый король Генрих IV, мне казалось, что именно о нем говорит славная песня Беранже...
Ниже, через несколько записей, значилось: «Был по делам в губернии и, представляясь владыке, лично ему докладывал о бедности причтов. Владыка очень о сем соболезновали; но заметили, что и сам Господь наш не имел где главы восклонить, а к сему
учить не уставал. Советовал мне, дабы рекомендовать духовным читать
книгу „О подражании Христу“. На сие ничего его преосвященству не возражал, да и вотще было бы возражать, потому как и
книги той духовному нищенству нашему достать негде.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей
книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей
книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он
учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
В
книге моей я обвиняю церковных учителей в том, что они
учат противно заповедям Христа, ясно и определенно выраженным в нагорной проповеди, и особенно противно заповеди о непротивлении злу и лишают этим учение Христа всего его значения.
Второй способ, несколько менее грубый, состоит в том, чтобы утверждать, что хотя действительно Христос
учил подставлять щеку и отдавать кафтан и что это очень высокое нравственное требование, но… что есть на свете злодеи, и если не усмирять силой этих злодеев, то погибнет весь мир и погибнут добрые. Довод этот я нашел в первый раз у Иоанна Златоуста и выставляю несправедливость его в
книге «В чем моя вера?».
Рассказала она ему о себе: сирота она, дочь офицера, воспитывалась у дяди, полковника, вышла замуж за учителя гимназии, муж стал
учить детей не по казённым книжкам, а по совести, она же, как умела, помогала мужу в этом, сделали у них однажды обыск, нашли запрещённые
книги и сослали обоих в Сибирь — вот и всё.
«Было, — говорю, — сие так, что племянница моя, дочь брата моего, что в приказные вышел и служит советником, приехав из губернии, начала обременять понятия моей жены, что якобы наш мужской пол должен в скорости обратиться в ничтожество, а женский над нами будет властвовать и господствовать; то я ей на это возразил несколько апостольским словом, но как она на то начала, громко хохоча, козлякать и брыкать,
книги мои без толку порицая, то я, в
книгах нового сочинения достаточной практики по бедности своей не имея, а чувствуя, что стерпеть сию обиду всему мужскому колену не должен, то я, не зная, что на все ее слова ей отвечать, сказал ей: „Буде ты столь превосходно умна, то скажи, говорю, мне такое поучение, чтоб я признал тебя в чем-нибудь наученною“; но тут, владыко, и жена моя, хотя она всегда до сего часа была женщина богобоязненная и ко мне почтительная, но вдруг тоже к сей племяннице за женский пол присоединилась, и зачали вдвоем столь громко цокотать, как две сороки, „что вас, говорят, больше нашего
учат, а мы вас все-таки как захотим, так обманываем“, то я, преосвященный владыко, дабы унять им оное обуявшее их бессмыслие, потеряв спокойствие, воскликнул...
— И выходишь ты дурак! И кто тебя
учит этой ереси — тоже дурак выходит. Сказано: во чреве китове три дня и три нощи. А если еще будешь спрашивать глупости — в карцер. Написано в
книге, и
учи. Что, глупее тебя, что ли, святые-то отцы, оболтус ты эдакий?
— Ошибаешься! Ты ведь не читал
книг, — как же можешь судить? Именно они-то и есть настоящее. Они
учат жить.
Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать
книги, боятся помогать бедным,
учить грамоте…
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его больная жена шла под руку с братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот
книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно
учит солдат этому искусству.
— Вы человек способный, по природе — упрямый и, видимо, с хорошими желаниями. Вам надо учиться, да — так, чтоб
книга не закрывала людей. Один сектант, старичок, очень верно сказал: «Всякое научение — от человека исходит». Люди
учат больнее, — грубо они
учат, — но наука их крепче въедается.
Я начал жить очень хорошо, каждый день приносил мне новое и важное. С жадностью стал читать
книги по естествознанию, Ромась
учил меня...
Водит он меня по келье своей и спокойно, подробно
учит — как, когда и чем должен я служить ему. Одна комната вся шкафами уставлена, и они полны светских и духовных
книг.
Он так хорошо умел рассказывать сто четыре священные истории, что я их знал от него, никогда не
уча их по
книге.
— Нужно читать только те
книги, которые
учат понимать смысл жизни, желания людей и мотивы их поступков. Нужно знать, как плохо живут люди и как хорошо они могли бы жить, если б были более умны и более уважали права друг друга. А те
книги, которые вы читаете, лгут, и лгут грубо. Вот они внушили вам дикое представление о героизме… И что же? Теперь вы будете искать в жизни таких людей, каковы они в этих книжках…
Марья и Фекла крестились, говели каждый год, но ничего не понимали. Детей не
учили молиться, ничего не говорили им о боге, не внушали никаких правил и только запрещали в пост есть скоромное. В прочих семьях было почти то же: мало кто верил, мало кто понимал. В то же время все любили Священное писание, любили нежно, благоговейно, но не было
книг, некому было читать и объяснять, и за то, что Ольга иногда читала Евангелие, ее уважали и все говорили ей и Саше «вы».
Положение его в номерах «Сербия» сложное: он ходит к мировым судьям по делам Анны Фридриховны, репетирует ее детей в
учит их светским манерам, ведет квартирную
книгу, пишет счета постояльцам, читает по утрам вслух газету и говорит о политике.
— По округе пошли про тебя слушки разные, пожалуй — вредные тебе. Полола я огород на скорняковской мельнице, был там Астахов, и говорили они со Скорняковым и Якимом-арендатором, что ты молодых парней не добру
учишь, запрещёнными
книгами смущаешь и что надо бы обыск сделать у тебя.
Аще же кто явится противен и оныя возбраняемые
книги у себя коим-нибудь образом окажет, да иных тому
учить будет, и таковой человек без всякого милосердия да сожжется».
В «Китабе-Акдес», священной
книге бабидов [Бабиды — последователи религиозного учения, созданного в Иране в 40-х гг. XIX в. Бабом, отрицавшим законы Корана и Шариата; после восстания в 1848–1852 гг. были жестоко подавлены.], стих 70-й
учит: «О, люди, Беха, каждому из вас обязательно занятие каким-либо делом, — или ремесленным, или промышленным и тому подобным».
У всех народов всегда были такие люди, которые говорили про себя, что они одни знают истинный закон бога. И люди эти для того, чтобы подтвердить свои слова, всегда рассказывали про то, что будто бы были такие чудеса от бога, по которым видно, что тот закон, которому они
учат, есть истинный закон бога. Кроме того, люди эти записывали этот свой закон в
книги и уверяли народ, что в
книгах этих всякое слово истинно, потому что
книги эти внушены и написаны самим богом.
И грабители эти бывают трех родов: одни не видят и не хотят видеть того, что они грабители, и с спокойным духом грабят своих братьев; другие видят, что они не правы, но думают, что они будто бы могут оправдать свой грабеж тем, что они служат или военными, или всякими чиновниками, или
учат, пишут, печатают
книги, и продолжают грабить.
— Осмелюсь довести до сведения вашего высокородия, — сказал подбодренный Фендриков, искоса поглядывая на врага своего Галкина, — осмелюсь доложить, что геометрию я
учил из
книги Давыдова, отчасти же обучался ей у племянника Варсонофия, приезжавшего на каникулах из Троице-Сергиевской, Вифанской тож, семинарии. И планиметрию,
учил и стереометрию… всё как есть…
«Высшие миры», которых достигать
учит «духовное знание», строго говоря, есть наш же собственный мир, воспринимаемый лишь более широко и глубоко; и как бы далеко ни пошли мы в таком познании, как бы высоко ни поднялись по лестнице «посвящений», все же оно остается в пределах нашего мира, ему имманентно [Эта мысль находит ясное выражение в
книге Эмиля Метнера.
— Что ты, сударыня?.. — с ужасом почти вскликнула Анисья Терентьевна. — Как сметь старый завет преставлять!.. Спокон веку водится, что кашу да полтину мастерицам родители посылали… От сторонних книжных дач не положено брать. Опять же надо ведь мальчонке-то по улице кашу в плате нести — все бы видели да знали, что за новую
книгу садится. Вот, мать моя, принялась ты за наше мастерство,
учишь Дунюшку, а старых-то порядков по ученью и не ведаешь!.. Ладно ли так? А?
Затем говорила она духовнику, что хотя крещена по греко-восточному обряду и потому считает себя принадлежащею к православной церкви, но до сих пор еще ни разу не исповедывалась и не причащалась. Греко-восточного катехизиса не
учила и о христианском законе узнала только то, что вычитала в Библии и некоторых французских
книгах духовного содержания. Но она верует в бога, во св. троицу и нимало не сомневается в непреложных истинах Символа веры.
«Вот тут и пори его… — думал он. — Вот тут и изволь измышлять наказания! Нет, куда уж нам в воспитатели лезть. Прежде люди просты были, меньше думали, потому и вопросы решали храбро. А мы думаем слишком много, логика нас заела… Чем развитее человек, чем больше он размышляет и вдается в тонкости, тем он нерешительнее, мнительнее и тем с большею робостью приступает к делу. В самом деле, если поглубже вдуматься, сколько надо иметь храбрости и веры в себя, чтобы браться
учить, судить, сочинять толстую
книгу…»
С детства меня
учили не мучить животных, быть жалостливым; тому же
учили меня все
книги, какие я прочел, и мне мучительно жаль тех, кто страдает на вашей проклятой войне.
Катя Николаева сидела у стола за
книгой, — должно быть, урок
учила.
Евангелие совсем не есть
книга, которая
учит индивидуальному спасению души путем школы и метода.
То же сделали и они, по моему совету, с учением того, кто
учил, что весь закон в том, чтобы делать другому то, что хочешь, чтобы делали тебе, они признали священным изложением закона бога 49
книг и в этих
книгах признали всякое слово произведением бога — святого духа.
Дневник! Я расскажу тебе на ухо то, что меня мучает: я б-о-ю-с-ь своей аудитории. Перед тем как идти к ребятам, что-то жалобно сосет в груди. Я неплохо готовлюсь к занятиям, днями и вечерами просиживаю в читальне Московского комитета, так что это не боязнь сорваться, не ответить на вопросы, а другое. Но что? Просто как-то неудобно: вот я, интеллигентка, поварилась в комсомоле, начиталась
книг и иду
учить рабочих ребят. Пробуждать в них классовое сознание. Правильно ли это?