Неточные совпадения
Случается, к недужному
Придешь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот час,
как ей
приходитсяКормильца потерять!
— Смотри, братцы!
как бы нам тово… отвечать бы за него, за прохвоста, не
пришлось! — присовокупляли другие.
Произошел обычный прием, и тут в первый раз в жизни
пришлось глуповцам на деле изведать,
каким горьким испытаниям может быть подвергнуто самое упорное начальстволюбие.
Но глуповцам
приходилось не до бунтовства; собрались они, начали тихим манером сговариваться,
как бы им «о себе промыслить», но никаких новых выдумок измыслить не могли, кроме того, что опять выбрали ходока.
Начались справки,
какие меры были употреблены Двоекуровым, чтобы достигнуть успеха в затеянном деле, но так
как архивные дела, по обыкновению, оказались сгоревшими (а быть может, и умышленно уничтоженными), то
пришлось удовольствоваться изустными преданиями и рассказами.
По обыкновению, глуповцы и в этом случае удивили мир своею неблагодарностью и,
как только узнали, что градоначальнику
приходится плохо, так тотчас же лишили его своей популярности.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, —
как бы на будущее время еще
какую ни на есть мерзость есть не заставили; не станут —
как бы шелепов не
пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
На несколько дней город действительно попритих, но так
как хлеба все не было («нет этой нужды горше!» — говорит летописец), то волею-неволею опять
пришлось глуповцам собраться около колокольни.
— Нет! мне с правдой дома сидеть не
приходится! потому она, правда-матушка, непоседлива! Ты глядишь:
как бы в избу да на полати влезти, ан она, правда-матушка, из избы вон гонит… вот что!
и 2) Ежели будет предоставлено градоначальникам, яко градоначальникам, второго сорта законы сочинять, то не
придется ли потом и сотским, яко сотским, таковые же законы издавать предоставить, и
какого те законы будут сорта?"
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции.
Пришлось брать с бою эту позицию, но так
как порох был не настоящий, то,
как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела соединения церквей и уехала торопясь, так
как ей в этот день
приходилось быть еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.
Вернувшись в этот день домой, Левин испытывал радостное чувство того, что неловкое положение кончилось и кончилось так, что ему не
пришлось лгать. Кроме того, у него осталось неясное воспоминание о том, что то, что говорил этот добрый и милый старичок, было совсем не так глупо,
как ему показалось сначала, и что тут что-то есть такое, что нужно уяснить.
Подвязанный чиновник, ходивший уже семь раз о чем-то просить Алексея Александровича, интересовал и Сережу и швейцара. Сережа застал его раз в сенях и слышал,
как он жалостно просил швейцара доложить о себе, говоря, что ему с детьми умирать
приходится.
Досадуя на жену зa то, что сбывалось то, чего он ждал, именно то, что в минуту приезда, тогда
как у него сердце захватывало от волнения при мысли о том, что с братом, ему
приходилось заботиться о ней, вместо того чтобы бежать тотчас же к брату, Левин ввел жену в отведенный им нумер.
— Отжившее-то отжившее, а всё бы с ним надо обращаться поуважительнее. Хоть бы Снетков… Хороши мы, нет ли, мы тысячу лет росли. Знаете,
придется если вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у вас на этом месте столетнее дерево… Оно, хотя и корявое и старое, а всё вы для клумбочек цветочных не срубите старика, а так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться деревом. Его в год не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор. — Ну, а ваше хозяйство
как?
—
Как прикажете, — сказал плотник, вдруг просветлев глазами и, очевидно, поняв наконец дело. Видно,
приходится новую рубить.
Другой шутливый дворянин рассказал,
как выписаны были лакеи в чулках для бала губернского предводителя и
как теперь их
придется отослать назад, если новый губернский предводитель не даст бала с лакеями в чулках.
Как будто что-то веселое случилось после отъезда доктора. Мать повеселела, вернувшись к дочери, и Кити притворилась, что она повеселела. Ей часто, почти всегда,
приходилось теперь притворяться.
Роль, которую он избрал, роль богатого землевладельца, из
каких должно состоять ядро русской аристократии, не только
пришлась ему вполне по вкусу, но теперь, после того
как он прожил так полгода, доставляла ему всё возрастающее удовольствие.
На что бы, казалось, нужна была Плюшкину такая гибель подобных изделий? во всю жизнь не
пришлось бы их употребить даже на два таких имения,
какие были у него, — но ему и этого казалось мало.
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в
каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги
придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
Досада ли на то, что вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царевом кабаке, или уже завязалась в новом месте
какая зазнобушка сердечная и
приходится оставлять вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за белы ручки в тот час,
как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный отработавшийся народ?
Фронтон тоже никак не
пришелся посреди дома,
как ни бился архитектор, потому что хозяин приказал одну колонну сбоку выкинуть, и оттого очутилось не четыре колонны,
как было назначено, а только три.
Ему случалось видеть немало всякого рода людей, даже таких,
каких нам с читателем, может быть, никогда не
придется увидать; но такого он еще не видывал.
Чичиков в качестве поверенного, прежде расположивши всех (без предварительного расположения,
как известно, не может быть даже взята простая справка или выправка, все же хоть по бутылке мадеры
придется влить во всякую глотку), — итак, расположивши всех, кого следует, объяснил он, что вот
какое, между прочим, обстоятельство: половина крестьян вымерла, так чтобы не было каких-нибудь потом привязок…
Но я теперь должен,
как в решительную и священную минуту, когда
приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, — я должен сделать клич хотя к тем, у которых еще есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь слово «благородство».
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце
пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам,
как умеют биться на Русской земле и, еще лучше того,
как умеют умирать в ней за святую веру.
Повторить эти слова ему не
пришлось. В то время
как полным ходом, под всеми парусами уходил от ужаснувшейся навсегда Каперны «Секрет», давка вокруг бочонка превзошла все, что в этом роде происходит на великих праздниках.
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока… не стоит отнимать у тебя такую игрушку. Много ведь
придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри,
как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай,
как я: будут тебе алые паруса».
Конечно, если бы даже целые годы
приходилось ему ждать удобного случая, то и тогда, имея замысел, нельзя было рассчитывать наверное на более очевидный шаг к успеху этого замысла,
как тот, который представлялся вдруг сейчас. Во всяком случае, трудно было бы узнать накануне и наверно, с большею точностию и с наименьшим риском, без всяких опасных расспросов и разыскиваний, что завтра, в таком-то часу, такая-то старуха, на которую готовится покушение, будет дома одна-одинехонька.
— Эх, брат, да ведь природу поправляют и направляют, а без этого
пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не хочу говорить против долга и совести, — но ведь
как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
— Вы у Капернаумова стоите! — сказал он, смотря на Соню и смеясь. — Он мне жилет вчера перешивал. А я здесь, рядом с вами, у мадам Ресслих, Гертруды Карловны.
Как пришлось-то!
Петр Петрович вошел и довольно любезно, хотя и с удвоенною солидностью, раскланялся с дамами. Впрочем, смотрел так,
как будто немного сбился и еще не нашелся. Пульхерия Александровна, тоже
как будто сконфузившаяся, тотчас же поспешила рассадить всех за круглым столом, на котором кипел самовар. Дуня и Лужин поместились напротив друг друга по обоим концам стола. Разумихин и Раскольников
пришлись напротив Пульхерии Александровны, — Разумихин ближе к Лужину, а Раскольников подле сестры.
— Одно словцо-с, Родион Романович; там насчет всего этого прочего
как бог приведет, а все-таки по форме кой о чем
придется спросить-с… так мы еще увидимся, так-с.
Зубчатый ключ
как раз
пришелся и отпер.
— То есть не то чтобы… видишь, в последнее время, вот
как ты заболел, мне часто и много
приходилось об тебе поминать… Ну, он слушал… и
как узнал, что ты по юридическому и кончить курса не можешь, по обстоятельствам, то сказал: «
Как жаль!» Я и заключил… то есть все это вместе, не одно ведь это; вчера Заметов… Видишь, Родя, я тебе что-то вчера болтал в пьяном виде,
как домой-то шли… так я, брат, боюсь, чтоб ты не преувеличил, видишь…
— А, вот вы куда? Я согласен, что это болезнь,
как и все переходящее через меру, — а тут непременно
придется перейти через меру, — но ведь это, во-первых, у одного так, у другого иначе, а во-вторых, разумеется, во всем держи меру, расчет, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй,
пришлось бы. Я согласен, что порядочный человек обязан скучать, но ведь, однако ж…
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал,
как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы
пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, — то лучше так жить, чем сейчас умирать!
Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги — все это казенное — и бери три рубля: так
как я за весь перевод вперед взял, за первый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай и
придутся.
Затем он снова схватился за камень, одним оборотом перевернул его на прежнюю сторону, и он
как раз
пришелся в свое прежнее место, разве немного чуть-чуть казался повыше.
Лариса. Ах,
как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда
приходится за других стыдиться… Вот мы ни в чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он
как будто не замечает ничего, он даже весел.
Базаров держался в отдалении от этих «дрязгов», да ему,
как гостю, не
приходилось и вмешиваться в чужие дела.
Она опять всплакнула,
как только увидела своего Енюшу, но мужу не
пришлось ее усовещивать: она сама поскорей утерла свои слезы, чтобы не закапать шаль.
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с таким ужасом — очень хорошо сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не ожидал, что я об этом,
как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне
придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
— Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не
приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки,
как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм — принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
Тогда
пришлось бы задушить его,
как котенка».
— Браво! браво! Слушай, Аркадий… вот
как должны современные молодые люди выражаться! И
как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям
приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! — и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
«
Приходится соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция на испанский роман с приключениями похожа была, на опасную, но весьма приятную забаву,
как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
«Куда, к черту, они засунули тушилку?» — негодовал Самгин и, боясь, что вся вода выкипит, самовар распаяется, хотел снять с него крышку, взглянуть — много ли воды? Но одна из шишек на крышке отсутствовала, другая качалась, он ожег пальцы,
пришлось подумать о том,
как варварски небрежно относится прислуга к вещам хозяев. Наконец он догадался налить в трубу воды, чтоб погасить угли. Эта возня мешала думать, вкусный запах горячего хлеба и липового меда возбуждал аппетит, и думалось только об одном...