Неточные совпадения
Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика
льду, выбежал на гладкий
лед и покатился без усилия,
как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду,
как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-суряки [Суда-суряки — суда, получившие свое название от реки Суры.] и не понесется гусем вместе с весенними
льдами бесконечный флот.
— Да сделай ты мне свиной сычуг. Положи в середку кусочек
льду, чтобы он взбухнул хорошенько. Да чтобы к осетру обкладка, гарнир-то, гарнир-то чтобы был побогаче! Обложи его раками, да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подбавь мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли еще там
какого коренья?
Дни мчались: в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума.
Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он,
как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы в санях.
На синих, иссеченных
льдахИграет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о
лед. Лежа на животе, он смотрел,
как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала руки его ото
льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
Самгин видел,
как отскакивали куски
льда, обнажая остов баррикады,
как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее в мочало, и быстро, кудряво побежали во все стороны хитренькие огоньки, исчезли и вдруг собрались в красный султан; тогда один пожарный поднял над огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный поставил в него бочку, дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
— Пожалуйста, — галантно сказал блондин. Они ушли гуськом: впереди — хозяин, за ним — блондин, и бесшумно,
как по
льду, скользила женщина.
Его обогнал жандарм, но он и черная тень его — все было сказочно, так же,
как деревья, вылепленные из снега, луна, величиною в чайное блюдечко, большая звезда около нее и синеватое, точно
лед, небо — высоко над белыми холмами, над красным пятном костра в селе у церкви; не верилось, что там живут бунтовщики.
Песня мешала уснуть, точно зубная боль, еще не очень сильная, но грозившая разыграться до мучительной. Самгин спустил ноги с нар, осторожно коснулся деревянного пола и зашагал по камере, ступая на пальцы,
как ходят по тонкому слою
льда или по непрочной, гибкой дощечке через грязь.
Судорожным движением всего тела Клим отполз подальше от этих опасных рук, но,
как только он отполз, руки и голова Бориса исчезли, на взволнованной воде качалась только черная каракулевая шапка, плавали свинцовые кусочки
льда и вставали горбики воды, красноватые в лучах заката.
Он шел осторожно,
как по
льду, — ему казалось, что если он пойдет быстрее, то свалится.
Марина встретила его,
как всегда, спокойно и доброжелательно. Она что-то писала, сидя за столом, перед нею стоял стеклянный кувшин с жидкостью мутно-желтого цвета и со
льдом. В простом платье, белом, из батиста, она казалась не такой рослой и пышной.
Шел Самгин осторожно,
как весною ходят по хрупкому
льду реки, посматривая искоса на запертые двери, ворота, на маленькие, онемевшие церкви. Москва стала очень молчалива, бульвары и улицы короче.
Тусклые стекла бесчисленных окон вызывали странное впечатление:
как будто дома туго набиты нечистым
льдом.
Самгин видел,
как разломились двери на балконе дворца, блеснул
лед стекол, и из них явилась знакомая фигурка царя под руку с высокой, белой дамой.
Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга: он взглянул на нее и вдруг упал духом; радость его
как в воду канула: Ольга
как будто немного постарела. Бледна, но глаза блестят; в замкнутых губах, во всякой черте таится внутренняя напряженная жизнь, окованная, точно
льдом, насильственным спокойствием и неподвижностью.
Потом вдруг
как будто весь организм ее наполнился огнем, потом
льдом.
— Это именно так,
как вы сказали! — обратился я вдруг к нему, разбивая
лед и начиная вдруг говорить.
Она пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но маме не могла не признаться. О, в тот вечер они сошлись опять совершенно
как прежде:
лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала, что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
Празднуя масленицу, они не могли не вспомнить катанья по
льду и заменили его ездой друг на друге удачнее, нежели Петр Александрович икру заменил сардинами. Глядя,
как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи с проседью, расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой лиц.
Завтра снимаемся с якоря и идем на неделю в Нагасаки, а потом, мимо корейского берега, к Сахалину и далее, в наши владения. Теперь рано туда: там еще
льды. Здесь даже, на южном корейском берегу, под 34-м градусом ‹северной› широты, так холодно,
как у нас в это время в Петербурге, тогда
как в этой же широте на западе, на Мадере например, в январе прошлого года было жарко. На то восток.
Эта история повторяется исправно каждый раз, поэтому Илья,
как по
льду, подходит к столу и еще осторожнее запускает свою лапищу в ящик.
Я подошел к окну, приложил лоб к мерзлому стеклу и помню, что мне лоб обожгло
льдом,
как огнем.
— Но вы сумасшедший, — нервно проговорила Лиза, — из такой шутки и вдруг вывели такой вздор!.. Ах, вот и мамаша, может быть, очень кстати. Мама,
как вы всегда запоздаете, можно ли так долго! Вот уж Юлия и
лед несет!
Удэгейцы в лодках поднимаются до реки Тагды; дальше движение вверх по Кумуху возможно только по
льду реки на нартах. В средней части ее, в особенности с левой стороны, между рекой Тагды и Яаса, видны следы давнишних пожарищ.
Как и везде, наиболее выгорели леса по хребтам и сохранились только в долинах.
28-го числа день был такой же пасмурный,
как и накануне. Ручьи еще шумели в горах, но и они уже начали испытывать на себе заморозки. По воде всюду плыла шуга, появились забереги, кое-где стал образовываться донный
лед.
Здесь случилось маленькое происшествие, которое задержало нас почти на целый день. Ночью мы не заметили,
как вода подошла к биваку. Одна нарта вмерзла в
лед. Пришлось ее вырубать топорами, потом оттаивать полозья на огне и исправлять поломки. Наученные опытом, дальше на биваках мы уже не оставляли нарты на
льду, а ставили их на деревянные катки.
Лед был гладкий,
как зеркало, чистый и прозрачный; сквозь него хорошо были видны мели, глубокие места, водоросли, камни и утонувший плавник.
За последние четыре дня река хорошо замерзла.
Лед был ровный, гладкий и блестел
как зеркало. Вследствие образования донного
льда и во время ледостава вода в реке поднялась выше своего уровня и заполнила все протоки. Это позволило нам сокращать путь и идти напрямик, минуя извилины реки и такие места, где
лед стал торосом.
Удэгейцы в лодках поднимаются до реки Тагды; дальше движение вверх по Кумуху возможно только по
льду реки на нартах. В средней части ее, в особенности с левой стороны, между реками Тагды и Яаса, видны следы давнишних пожарищ.
Как и везде, наиболее выгорели леса по хребтам и сохранились только в долинах.
В течение целых шестидесяти лет, с самого рождения до самой кончины, бедняк боролся со всеми нуждами, недугами и бедствиями, свойственными маленьким людям; бился
как рыба об
лед, недоедал, недосыпал, кланялся, хлопотал, унывал и томился, дрожал над каждой копейкой, действительно «невинно» пострадал по службе и умер наконец не то на чердаке, не то в погребе, не успев заработать ни себе, ни детям куска насущного хлеба.
Вода в протоках кое-где начала замерзать. Вмерзшая в
лед рыба должна остаться здесь на всю зиму. Весной,
как только солнышко пригреет землю, она вместе со
льдом будет вынесена в море, и там уничтожением ее займутся уже морские животные.
Ночью был туманный мороз. Откровенно говоря, я был бы очень рад, если бы к утру разразилась непогода. По крайней мере мы отдохнули бы и выспались
как следует, но едва взошло солнце,
как туман сразу рассеялся. Прибрежные кусты и деревья около проток заиндевели и сделались похожими на кораллы. На гладком
льду иней осел розетками. Лучи солнца играли в них, и от этого казалось, будто по реке рассыпаны бриллианты.
Судьбе и этого было мало. Зачем в самом деле так долго зажилась старушка мать? Видела конец ссылки, видела своих детей во всей красоте юности, во всем блеске таланта, чего было жить еще! Кто дорожит счастием, тот должен искать ранней смерти. Хронического счастья так же нет,
как нетающего
льда.
По мере того
как война забывалась, патриотизм этот утихал и выродился наконец, с одной стороны, в подлую, циническую лесть «Северной пчелы», с другой — в пошлый загоскинский патриотизм, называющий Шую — Манчестером, Шебуева — Рафаэлем, хвастающий штыками и пространством от
льдов Торнео до гор Тавриды…
Мы потеряли несколько часов за
льдом, который шел по реке, прерывая все сношения с другим берегом. Жандарм торопился; вдруг станционный смотритель в Покрове объявляет, что лошадей нет. Жандарм показывает, что в подорожной сказано: давать из курьерских, если нет почтовых. Смотритель отзывается, что лошади взяты под товарища министра внутренних дел.
Как разумеется, жандарм стал спорить, шуметь; смотритель побежал доставать обывательских лошадей. Жандарм отправился с ним.
—
Как запашок! на
льду стоит всего пятый день, и уж запашок!
Льду, что ли, у тебя нет? — строго обращается барыня к ключнице.
Поэтому оба бьются
как рыба об
лед; сами смотрят за всем хозяйством, никому ни малейшей хозяйственной подробности не доверяют.
—
Лед есть, да сами изволите знать,
какая на дворе жарынь, — оправдывается ключница.
Вот уже в ясный морозный день красногрудый снегирь, словно щеголеватый польский шляхтич, прогуливался по снеговым кучам, вытаскивая зерно, и дети огромными киями гоняли по
льду деревянные кубари, между тем
как отцы их спокойно вылеживались на печке, выходя по временам, с зажженною люлькою в зубах, ругнуть добрым порядком православный морозец или проветриться и промолотить в сенях залежалый хлеб.
Голова облизывался, воображая,
как он разговеется колбасою; дивчата помышляли о том,
как они будут ковзаться с хлопцамина
льду; старухи усерднее, нежели когда-либо, шептали молитвы.
— Боже ты мой, что за украшение! — вскрикнул он радостно, ухватив башмаки. — Ваше царское величество! Что ж, когда башмаки такие на ногах и в них, чаятельно, ваше благородие, ходите и на
лед ковзаться, [Ковзаться — кататься на
льду, скользить.]
какие ж должны быть самые ножки? думаю, по малой мере из чистого сахара.
Крепкий ветер подхватывает его небольшую фигурку в широкой шубе и мчит по гладкому,
как зеркало,
льду прямо к речке.
Я съехал с теплых изразцов лежанки,
как по
льду, бросился вон; наверху бабушка, расхаживая по комнате, полоскала рот.
И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти забил. Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по
льду, на ногах,
как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе рассказывала это…
Он остановился у окна, царапая ногтем
лед на стекле, долго молчал, всё вокруг напряглось, стало жутким, и,
как всегда в минуты таких напряжений, у меня по всему телу вырастали глаза, уши, странно расширялась грудь, вызывая желание крикнуть.
Недавно узнал я от одного почтенного охотника, П. В. Б — ва, что дупелей, бекасов и, пожалуй, всякую другую дичь, стрелянную даже в июле, сохраняют у него совершенно свежею хоть до будущей весны. Птицу кладут в большую форму, точно такую, в
какой приготовляют мороженое, вертят ее и крепко замораживают; потом форму зарубают в
лед, и, покуда он не пропадет в леднике, птица сохраняется так свежа,
как будто сейчас застрелена.
Погода становится суровее: стынут болота; тонким,
как стекло,
льдом покрывается между кочками вода с белыми пузырями запертого под ней воздуха; некуда приютиться гаршнепу,
как он ни мал, нет нигде куска талой грязи — гаршнеп и тут еще держится, но уже бросается к родничкам и паточинам.
В саду было совершенно тихо. Смерзшаяся земля, покрытая пушистым мягким слоем, совершенно смолкла, не отдавая звуков: зато воздух стал как-то особенно чуток, отчетливо и полно перенося на далекие расстояния и крик вороны, и удар топора, и легкий треск обломавшейся ветки… По временам слышался странный звон, точно от стекла, переходивший на самые высокие ноты и замиравший
как будто в огромном удалении. Это мальчишки кидали камни на деревенском пруду, покрывшемся к утру тонкой пленкой первого
льда.
В бездне миров беспредельной,
как в морских волнах малейшая песчинка,
как во
льде, не тающем николи, искра едва блестящая, в свирепейшем вихре
как прах тончайший, что есть разум человеческий?