Неточные совпадения
А в душе Алексея Александровича, несмотря на полное теперь, как ему
казалось, презрительное равнодушие к жене, оставалось в отношении к ней одно чувство — нежелание того, чтоб она беспрепятственно могла соединиться с Вронским, чтобы
преступление ее было для нее выгодно.
Да и что такое эти все, все муки прошлого! Всё, даже
преступление его, даже приговор и ссылка
казались ему теперь, в первом порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.
— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие
преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас,
кажется, если только не ошибаюсь?
Отец мой потупил голову: всякое слово, напоминающее мнимое
преступление сына, было ему тягостно и
казалось колким упреком. «Поезжай, матушка! — сказал он ей со вздохом. — Мы твоему счастию помехи сделать не хотим. Дай бог тебе в женихи доброго человека, не ошельмованного изменника». Он встал и вышел из комнаты.
Она рвалась к бабушке и останавливалась в ужасе;
показаться ей на глаза значило, может быть, убить ее. Настала настоящая казнь Веры. Она теперь только почувствовала, как глубоко вонзился нож и в ее, и в чужую, но близкую ей жизнь, видя, как страдает за нее эта трагическая старуха, недавно еще счастливая, а теперь оборванная, желтая, изможденная, мучающаяся за чужое
преступление чужою казнью.
— Не надо, не надо ничего, никаких подробностей! все ваши
преступления я сама знаю: бьюсь об заклад, вы хотели на мне жениться, или вроде того, и только что сговаривались об этом с каким-нибудь из ваших помощников, ваших прежних школьных друзей… Ах, да ведь я,
кажется, угадала! — вскричала она, серьезно всматриваясь в мое лицо.
Меня стало теснить присутствие старика, мне было с ним неловко, противно. Не то чтоб я чувствовал себя неправым перед граждански-церковным собственником женщины, которая его не могла любить и которую он любить был не в силах, но моя двойная роль
казалась мне унизительной: лицемерие и двоедушие — два
преступления, наиболее чуждые мне. Пока распахнувшаяся страсть брала верх, я не думал ни о чем; но когда она стала несколько холоднее, явилось раздумье.
Во время моих скитаний по трущобам и репортерской работы по
преступлениям я часто встречался с Рудниковым и всегда дивился его уменью найти след там, где,
кажется, ничего нет. Припоминается одна из характерных встреч с ним.
В случае если какое-нибудь
преступление кажется администрации из ряда вон выходящим, а наказание, следуемое за него по «Уставу о ссыльных», недостаточно высоким, то она ходатайствует о предании виновного военно-полевому суду.
В одной избе уже в сумерках я застал человека лет сорока, одетого в пиджак и в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука — по всем видимостям привилегированный. Он сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то
показалось, что я вижу перед собой одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное
преступление был прислан на каторгу.
Если который
казался ему ленив, то сек розгами, плетьми, батожьем или кошками, смотря по мере лености; за действительные
преступления, как-то кражу не у него, но у посторонних, не говорил ни слова.
Нам в отвлечении
кажутся все
преступления чем-то слишком ужасным и необычайным; но в частных случаях они большею частию совершаются очень легко и объясняются чрезвычайно просто.
— Невозможных
преступлений? Но уверяю же вас, что точно такие же
преступления и, может быть, еще ужаснее, и прежде бывали, и всегда были, и не только у нас, но и везде, и, по-моему, еще очень долго будут повторяться. Разница в том, что у нас прежде было меньше гласности, а теперь стали вслух говорить и даже писать о них, потому-то и
кажется, что эти преступники теперь только и появились. Вот в чем ваша ошибка, чрезвычайно наивная ошибка, князь, уверяю вас, — насмешливо улыбнулся князь Щ.
В этом лице было столько раскаяния и ужасу, что
казалось — это была страшная преступница и только что сделала ужасное
преступление.
Разговор внезапно оборвался. Эти перечисления до того взволновали моих спутников, что глаза у них заблестели зловещим блеском и лица обозлились и осунулись, словно под гнетом сильного душевного изнурения. Мне
показалось, что еще одна минута — и они совершенно созреют для
преступления. К счастью, в эту минуту поезд наш начал мало-помалу уменьшать ход, и все сердца вдруг забились в виду чего-то решительного.
Одно только
показалось мне странным: по какому случаю баба и мужик, совершенно друг другу посторонние, вместе совершают столь тяжкое
преступление.
Да,
преступление,
кажется, не может быть осмыслено с данных, готовых точек зрения, и философия его несколько потруднее, чем полагают.
Я вспомнил магазин обуви, церковного сторожа, мне подумалось: выдаст меня этот человек! Но трудно было отказать, и я дал ему икону, но стащить псалтирь, стоивший несколько рублей, не решился, это
казалось мне крупным
преступлением. Что поделаешь? В морали всегда скрыта арифметика; святая наивность «Уложения о наказаниях уголовных» очень ясно выдает эту маленькую тайну, за которой прячется великая ложь собственности.
«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную
преступления… Хотели разорвать его лошадьми — и это
казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много — и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго...
Чего было бояться ему?
Кажется, не было никакого сомнения, что Любонька его любит: чего ему еще? Однако он был ни жив ни мертв от страха, да и был ни жив ни мертв от стыда; он никак не мог сообразить, что роль Глафиры Львовны вовсе не лучше его роли. Он не мог себе представить, как встретится с нею. Известное дело, что совершались
преступления для поправки неловкости…
Кажется, те времена, когда занятие книжным делом считалось ересью и
преступлением, давно уже прошли.
Ему
показалось, что глаза его выкатились, вылезли на лоб, как у старика Полуэктова, и что они останутся навсегда так, болезненно вытаращенными, никогда уже не закроются и каждый человек может увидать в них
преступление.
По обеим сторонам крыльца церковного сидели нищие, прежние его товарищи… они его не узнали или не смели узнать… но Вадим почувствовал неизъяснимое сострадание к этим существам, которые, подобно червям, ползают у ног богатства, которые, без родных и отечества,
кажется, созданы только для того, чтобы упражнять в чувствительности проходящих!.. но люди ко всему привыкают, и если подумаешь, то ужаснешься; как знать? может быть чувства святейшие одна привычка, и если б зло было так же редко как добро, а последнее — наоборот, то наши
преступления считались бы величайшими подвигами добродетели человеческой!
Но для человеческой совести нет писаных законов, нет учения о невменяемости, и я несу за свое
преступление казнь. Мне недолго уже нести ее. Скоро Господь простит меня, и мы встретимся все трое там, где наши страсти и страдания
покажутся нам ничтожными и потонут в свете вечной любви.
Это моя доля в общей добыче. Я потихоньку киваю головой. Но теперь мне немного совестно за мое недавнее
преступление. Впрочем, я ловлю несколько чужих быстрых плутоватых взглядов.
Кажется, что не мы одни занималась в эту ночь браконьерством!
Казалось бы, правительство увидело бесчестные поступки воеводы, признало его недостойным оставаться при прежней должности, и за все его
преступления он должен понесть заслуженное наказание; но нет! он выходит в отставку и преспокойно переселяется в грабежом приобретенную деревню наслаждаться наворованным добром.
Прежние наши отношения, когда, бывало, всякая не переданная ему мысль, впечатление, как
преступление, тяготили меня, когда всякий его поступок, слово
казались мне образцом совершенства, когда нам от радости смеяться чему-то хотелось, глядя друг на друга, — эти отношения так незаметно перешли в другие, что мы и не хватились, как их не стало.
Весь этот вечер он мало говорил со мною, но в каждом слове его к Кате, к Соне, в каждом движении и взгляде его я видела любовь и не сомневалась в ней. Мне только досадно и жалко за него было, зачем он находит нужным еще таиться и притворяться холодным, когда все уже так ясно и когда так легко и просто можно бы было быть так невозможно счастливым. Но меня, как
преступление, мучило то, что я спрыгнула к нему в сарай. Мне все
казалось, что он перестанет уважать меня за это и сердит на меня.
Почему иные воспоминания
казались ему теперь совсем
преступлениями?
Таков он был в бесконечном числе разных проявлений, которые каждого в состоянии были убедить в его полнейшей неспособности ни к какому делу, а еще более возбудить самое сильное недоразумение насчет того: какое он мог сделать политическое
преступление? А между тем это-то и было самое интересное. Но Шерамур на этот счет был столь краток, что сказания его
казались невероятны. По его словам, вся его история была в том, что он однажды «на двор просился».
Мне
показалось, что я совершил
преступление.
Ему
казалось, что какая-то тайна связывала ее с стариком, но что Катерина, не сознав
преступления, как голубица чистая перешла в его власть.
Ну, что бы,
казалось, тут за
преступление?
А то, что люди делят
преступления на большие и маленькие и убийство называют большим
преступлением, мне и всегда
казалось обычной и жалкой людской ложью перед самим собой, старанием спрятаться от ответа за собственной спиной.
— Яростными голосами кричала толпа: «Где же сын живого мертвеца, отказавшегося от земли?» Феодор вынимал младенца из мантии и говорил: «Вот он»; но в этом не была видна дерзость злодея, который нагло показывает клеймо варнака, но какое-то самоотверженное чувство своего
преступления;
казалось, он просил их наказать себя и был готов все перенести.
Хирин.
Кажется, во всю свою жизнь не видал противнее… Уф! Даже в голову ударило… (Тяжело дышит.) Я тебе еще раз говорю… Слышишь! Ежели ты, старая кикимора, не уйдешь отсюда, то я тебя в порошок сотру! У меня такой характер, что я могу из тебя на весь век калеку сделать! Я могу
преступление совершить!
Мне всегда безотчетно
казалось, что на душе этого человека лежит что-то страшное, чего он никому не поведает — может быть, кровавое
преступление…
Ветер стонал, выл, рыдал… Стон ветра — стон совести, утонувшей в страшных
преступлениях. Возле нас громом разрушило и зажгло восьмиэтажный дом. Я слышал вопли, вылетавшие из него. Мы прошли мимо. До горевшего ли дома мне было, когда у меня в груди горело полтораста домов? Где-то в пространстве заунывно, медленно, монотонно звонил колокол. Была борьба стихий. Какие-то неведомые силы,
казалось, трудились над ужасающею гармониею стихии. Кто эти силы? Узнает ли их когда-нибудь человек?
«Да, что же случится? — спрашивал я себя, возвращаясь. —
Кажется, всё пережито. И болел я, и деньги терял, и выговоры каждый день от начальства получаю, и голодаю, и волк бешеный забегал во двор полустанка. Что еще? Меня оскорбляли, унижали… и я оскорблял на своем веку. Вот разве только преступником никогда не был, но на
преступление я,
кажется, неспособен, суда же не боюсь».
— Ах, Боже мой! Чуть не в уголовном
преступлении. Она говорит, что вы, если б хотели, могли выдать ее… Она этого никогда не боялась. Пред благородством вашей натуры она преклоняется. Ей нужно ваше… прощение. И
кажется, не в том, в чем женщины всего чаще способны провиниться. Не правда ли? Не в измене или охлаждении?.. Отчего же вам хоть на это не ответить прямо? Ни измены, ни охлаждения вы не знали?
— А во-вторых, — что отказываться? Да, я хотел бы дальше учиться. Мне
кажется, у меня есть некоторые способности. И не думаю, чтобы такое желание могло почесться большим
преступлением.
«Месть, неужели месть? — хлопнул он себя по лбу. — Но за что же, ведь я,
кажется, искупил и мою вину, и вину моих родных! Я потерял карьеру, был изгнан из родительского дома, совершил
преступления, даже убийство!»
Казалось, природа, снабдив ее всеми соблазнительными прелестями слабой половины человеческого рода, наделила ее отрицательной добродетелью сильной — мужеством
преступления.
Эта минута
показалась ей страшно продолжительной. Весь ужас совершенного ею
преступления восстал перед ней. Своими руками она убила ту, которая ей была дороже и милее всего на свете… убила свою… Аленушку.
«
Кажется, план исполнен хорошо, — думала она, — на меня не может пасть ни малейшего подозрения. Она после моего ухода заперлась в номере и отравилась — это ясно. Влила она яд прямо в графин, из боязни, что один стакан не подействует, — продолжала соображать она. — Наконец, он всецело мой, принадлежит мне одной! Я купила его рядом
преступлений! — перенеслась ее мысль на Гиршфельда. — Через неделю, через две, мы поедем с ним заграницу, в Швейцарию, в Италию, в Париж».
Оставить дружину в этот решительный, роковой час
казалось им ужасным
преступлением, за которое они должны дать ответ богу, и оба исполнили свое дело: оба не послушались приказания Иоаннова.
— Вот кто-то подъехал… Чу, уже и голос раздается в сенях. Должно быть, это они! — закричали девушки, и мать с дочерью, несмотря на то, что последней вменялось в
преступление самой
показываться жениху, бросилась встречать долгожданных гостей.
Страх перед человеком, которого она еще не могла прямо обвинять в
преступлении,
показался ей постыдным малодушием.
То представлялись ему счастливые дни его отрочества и материнская любовь Софии; то чудилось ему его
преступление; то волновало его душу сожаление о слепце или манила к себе родина, к которой, ему
казалось, он был так близок.
— Я простила вам и это, я до сего дня любила вас, любила безумно, мысль о неверности
казалась мне
преступлением среди этой жизни в грехе, а вы… через год, только через год…