Неточные совпадения
Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой
горячих серых лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер
казался в недоумении и изредка повторял...
Она до обеда не
показывалась и все ходила взад и вперед по своей комнате, заложив руки назад, изредка останавливаясь то перед окном, то перед зеркалом, и медленно проводила платком по шее, на которой ей все чудилось
горячее пятно.
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин. В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать Марину. Чувствовал он себя очень странно;
казалось, что голова наполнена теплым туманом и туман отравляет тело слабостью, точно после
горячей ванны. Марину он видел пред собой так четко, как будто она сидела в кресле у стола.
Придя в себя, Клим изумлялся: как все это просто. Он лежал на постели, и его покачивало;
казалось, что тело его сделалось более легким и сильным, хотя было насыщено приятной усталостью. Ему
показалось, что в
горячем шепоте Риты, в трех последних поцелуях ее были и похвала и благодарность.
Она будила его чувственность, как опытная женщина, жаднее, чем деловитая и механически ловкая Маргарита, яростнее, чем голодная, бессильная Нехаева. Иногда он чувствовал, что сейчас потеряет сознание и, может быть, у него остановится сердце. Был момент, когда ему
казалось, что она плачет, ее неестественно
горячее тело несколько минут вздрагивало как бы от сдержанных и беззвучных рыданий. Но он не был уверен, что это так и есть, хотя после этого она перестала настойчиво шептать в уши его...
По настоянию деда Акима Дронов вместе с Климом готовился в гимназию и на уроках Томилина обнаруживал тоже судорожную торопливость, Климу и она
казалась жадностью. Спрашивая учителя или отвечая ему, Дронов говорил очень быстро и как-то так всасывая слова, точно они,
горячие, жгли губы его и язык. Клим несколько раз допытывался у товарища, навязанного ему Настоящим Стариком...
После Кутузова, который, не любя длинных речей, умел говорить скупо, но неотразимо, эти
казались ему мальчишками, споры их — игрой, а
горячий задор — направленным на соблазн Варвары и Лидии.
Высвободив из-под плюшевого одеяла голую руку, другой рукой Нехаева снова закуталась до подбородка; рука ее была влажно
горячая и неприятно легкая; Клим вздрогнул, сжав ее. Но лицо, густо порозовевшее, оттененное распущенными волосами и освещенное улыбкой радости, вдруг
показалось Климу незнакомо милым, а горящие глаза вызывали у него и гордость и грусть. За ширмой шелестело и плавало темное облако, скрывая оранжевое пятно огня лампы, лицо девушки изменялось, вспыхивая и угасая.
Нет ее
горячего дыхания, нет светлых лучей и голубой ночи; через годы все
казалось играми детства перед той далекой любовью, которую восприняла на себя глубокая и грозная жизнь. Там не слыхать поцелуев и смеха, ни трепетно-задумчивых бесед в боскете, среди цветов, на празднике природы и жизни… Все «поблекло и отошло».
Она с изумлением увидела этот новый, вдруг вырвавшийся откуда-то поток смелых, иногда увлекательных идей, но не бросилась в него слепо и тщеславно, из мелкой боязни
показаться отсталою, а так же пытливо и осторожно стала всматриваться и вслушиваться в
горячую проповедь нового апостола.
Все открывшееся перед нами пространство, с лесами и горами, было облито
горячим блеском солнца; кое-где в полях работали люди, рассаживали рис или собирали картофель, капусту и проч. Над всем этим покоился такой колорит мира, кротости, сладкого труда и обилия, что мне, после долгого, трудного и под конец даже опасного плавания,
показалось это место самым очаровательным и надежным приютом.
В другой чашке была похлебка с рыбой, вроде нашей селянки. Я открыл, не помню, пятую или шестую чашку: в ней кусочек рыбы плавал в чистом совершенно и светлом бульоне, как
горячая вода. Я думал, что это уха, и проглотил ложки четыре, но мне
показалось невкусно. Это действительно была
горячая вода — и больше ничего.
Жара еще усилилась. Стены и камни точно дышали жарким воздухом. Ноги,
казалось, обжигались о
горячую мостовую, и Нехлюдов почувствовал что-то в роде обжога, когда он голой рукой дотронулся до лакированного крыла пролетки.
— Неделю — да,
кажется, неделю назад — Дмитрий Федорович сделал один
горячий и несправедливый поступок, очень безобразный.
Во время путешествия скучать не приходится. За день так уходишься, что еле-еле дотащишься до бивака. Палатка, костер и теплое одеяло
кажутся тогда лучшими благами, какие только даны людям на земле; никакая городская гостиница не может сравниться с ними. Выпьешь поскорее
горячего чаю, залезешь в свой спальный мешок и уснешь таким сном, каким спят только усталые.
— В таком случае… конечно… я не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня был родственник дальний, он сидел с год в Петропавловской крепости; знаете, тоже, сношения — позвольте, у меня это на душе, вы,
кажется, все еще сердитесь? Я человек военный, строгий, привык; по семнадцатому году поступил в полк, у меня нрав
горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма оставлю в покое, черт с ним совсем…
Некоторое время, как и тогда, я не узнавал своей комнаты: в щели ставен лились яркие,
горячие лучи весеннего солнца, и это
казалось мне несообразностью: там, на дворе, теперь должна бы быть зима с пушистым снегом, а иначе… иначе, значит, нет на свете и девочки в серенькой шубке с белым воротником.
Хозяев и домочадцев я заставал дома; все ничего не делали, хотя никакого праздника не было, и,
казалось бы, в
горячую августовскую пору все, от мала до велика, могли бы найти себе работу в поле или на Тыми, где уже шла периодическая рыба.
Мне
кажется неудобным и неловким носить на плече две кожаные кишки с дробью, фляжку с порохом и особенную машинку с пистонами; еще неудобнее отмериванье зарядов на охоте, во время
горячей, торопливой стрельбы, в дождливую погоду, а иногда и в стужу.
Прибавьте ко всему, мною сказанному, что, подозрив издалека нечто белое, подходишь с сомнением, высматриваешь; то убеждаешься, что это заяц, то
покажется, что совсем не заяц, а какая-то белая кость; иногда вся белизна пропадет из глаз, потому что на ходу угол зрения охотника, заслоняемый и пересекаемый разными предметами, изменяется беспрестанно; наконец, уверившись совершенно, что это заяц, очень редко будешь иметь терпение подойти к нему близко; все
кажется, что как-нибудь зашумишь, испугаешь зайца, что он сейчас вскочит и уйдет, и охотник, особенно
горячий, всегда выстрелит на дальную меру…
С горькою усмешкой прослушал Парфен
горячие слова князя. Убеждение его,
казалось, было уже непоколебимо поставлено.
На другой или на третий день после переезда Епанчиных, с утренним поездом из Москвы прибыл и князь Лев Николаевич Мышкин. Его никто не встретил в воксале; но при выходе из вагона князю вдруг померещился странный,
горячий взгляд чьих-то двух глаз, в толпе, осадившей прибывших с поездом. Поглядев внимательнее, он уже ничего более не различил. Конечно, только померещилось; но впечатление осталось неприятное. К тому же князь и без того был грустен и задумчив и чем-то
казался озабоченным.
Рассказывали, что Лизавета Прокофьевна, дочери и даже князь Щ. обошлись тогда с князем чрезвычайно жестко, неприязненно, и что тогда же и отказали ему в
горячих выражениях, и в знакомстве, и в дружбе, особенно когда Варвара Ардалионовна вдруг явилась к Лизавете Прокофьевне и объявила, что Аглая Ивановна уже с час как у ней в доме в положении ужасном, и домой,
кажется, идти не хочет.
Это мальчик молодой и
горячий и, конечно, всему подражает; но мне
казалось иногда, что ему пора бы жить и своим умом.
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она не понимала в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать
горячую воду, чтобы не обидеть Таисью. Попав с мороза в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли не девка, то ли не писаная красавица: брови дугой, глаза с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких,
кажется, и не бывало в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
Старик Райнер все слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и
горячего ума. Рассказчик сел в сильном волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор
показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Это меня очень смутило: одевать свое
горячее чувство в более сдержанные, умеренные выражения я тогда еще не умел; я должен был
показаться странным, не тем, чем я был всегда, и мать сказала мне: «Ты, Сережа, совсем не рад, что у тебя мать осталась жива…» Я заплакал и убежал.
— Нет, не то, врешь, не то!.. — возразил полковник, грозя Павлу пальцем, и не хотел,
кажется, далее продолжать своей мысли. — Я жизни, а не то что денег, не пожалею тебе; возьми вон мою голову, руби ее, коли надо она тебе! — прибавил он почти с всхлипыванием в голосе. Ему очень уж было обидно, что сын как будто бы совсем не понимает его
горячей любви. — Не пятьсот рублей я тебе дам, а тысячу и полторы в год, только не одолжайся ничем дяденьке и изволь возвратить ему его деньги.
Павел, когда он был гимназистом, студентом, все ей
казался еще мальчиком, но теперь она слышала до мельчайших подробностей его историю с m-me Фатеевой и поэтому очень хорошо понимала, что он — не мальчик, и особенно, когда он явился в настоящий визит таким красивым, умным молодым человеком, — и в то же время она вспомнила, что он был когда-то ее
горячим поклонником, и ей стало невыносимо жаль этого времени и ужасно захотелось заглянуть кузену в душу и посмотреть, что теперь там такое.
В первые дни болезни она была со мной чрезвычайно нежна и ласкова;
казалось, не могла наглядеться на меня, не отпускала от себя, схватывала мою руку своею
горячею рукой и садила меня возле себя, и если замечала, что я угрюм и встревожен, старалась развеселить меня, шутила, играла со мной и улыбалась мне, видимо подавляя свои собственные страдания.
— Да, красиво… — проговорил он точно про себя, тыкая
горячий шлак тросточкой. — Теперь,
кажется, все? — обратился он к Платону Васильевичу, и когда тот ответил утвердительно, он точно обрадовался и даже пожал руку своему главному управляющему.
— Иной раз
кажется — начнут они Пашу обижать, измываться над ним. Ах ты, мужик, скажут, мужицкий ты сын! Что затеял? А Паша — гордый, он им так ответит! Или — Андрей посмеется над ними. И все они там
горячие. Вот и думаешь — вдруг не стерпит… И засудят так, что уж и не увидишь никогда!
…Павел говорил все чаще, больше, все
горячее спорил и — худел. Матери
казалось, что когда он говорит с Наташей или смотрит на нее, — его строгие глаза блестят мягче, голос звучит ласковее и весь он становится проще.
Матери почему-то
казалось, что они все говорят о теле ее сына и товарищей его, о мускулах и членах юношей, полных
горячей крови, живой силы.
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала
казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу раздавит всех холодным ужасом. Но спокойные слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны в маленьком домике слободки, а не перед лицом суда.
Горячая выходка Феди оживила ее. Что-то смелое росло в зале, и мать, по движению людей сзади себя, догадывалась, что не она одна чувствует это.
Она видела, что все резкое, звонкое, размашистое, — все, что
казалось ей лишним в Софье, — теперь исчезло, утонуло в
горячем, ровном потоке ее рассказа.
И ей
казалось, что сам Христос, которого она всегда любила смутной любовью — сложным чувством, где страх был тесно связан с надеждой и умиление с печалью, — Христос теперь стал ближе к ней и был уже иным — выше и виднее для нее, радостнее и светлее лицом, — точно он, в самом деле, воскресал для жизни, омытый и оживленный
горячею кровью, которую люди щедро пролили во имя его, целомудренно не возглашая имени несчастного друга людей.
Кажется, он не мог надивиться моему увлечению, моему восторгу, такой внезапной,
горячей, пламенной дружбе.
Господи! как время-то идет! давно ли,
кажется, давно ли! Давно ли в трактире кипели
горячие споры об искусстве, об Мочалове, о Гамлете? давно ли незабвенная С*** [62] приводила в неистовство молодые сердца? давно ли приводили мы в трепет полицию?
— Нас,
кажется, сегодня хотят угостить потрохами, — говорил Петр Михайлыч, садясь за стол и втягивая в себя запах
горячего. — Любите ли вы потроха? — отнесся он к Калиновичу.
Сквозь сон я что-то рассказывал ей, а она сидела молча и покачивалась. Мне
казалось, что
горячее тело ее пахнет воском и ладаном и что она скоро умрет. Может быть, даже сейчас вот ткнется лицом в пол и умрет. Со страха я начинал говорить громко, но она останавливала меня...
Ему
казалось, что он кружится в сухом и
горячем вихре и стремглав летит куда-то вместе с нею. Он стал вырываться из её объятий, тогда женщина мягко и покорно развела руки и, застёгивая дрожащими пальцами ворот сорочки, тупо проговорила...
Он взглянул в лицо ей и почти не узнал её — так небывало близка
показалась она ему. Задыхаясь, чувствовал, что сердце у него расплавилось и течёт по жилам
горячими, обновляющими токами.
Мучительная тревога за неё сжимала сердце, юноша ощущал
горячую сухость в горле, ему
казалось, что из земли в спину и в затылок ему врастают острые шипы, рвут тело.
Восемь дней продолжалась эта пытка. Елена
казалась покойной, но ничего не могла есть, не спала по ночам. Тупая боль стояла во всех ее членах; какой-то сухой,
горячий дым,
казалось, наполнял ее голову. «Наша барышня как свечка тает», — говорила о ней горничная.
Любовь к самому себе,
горячая, полная надежд, молодая любовь ко всему, чтò только было хорошего в его душе (а ему
казалось теперь, что только одно хорошее было в нем), заставляла его плакать и бормотать несвязные слова.
«И вот вдруг лес расступился перед ним, расступился и остался сзади, плотный и немой, а Данко и все те люди сразу окунулись в море солнечного света и чистого воздуха, промытого дождем. Гроза была — там, сзади них, над лесом, а тут сияло солнце, вздыхала степь, блестела трава в брильянтах дождя и золотом сверкала река… Был вечер, и от лучей заката река
казалась красной, как та кровь, что била
горячей струей из разорванной груди Данко.
Круциферскому
показалось, что у него в груди что-то оборвалось и что грудь наполняется
горячей кровью, и все она подступает выше и выше, и скоро хлынет ртом…
Когда я читаю честные, смелые книги, мне
кажется — восходит
горячее солнце правды… лед тает, обнажая грязь внутри себя, и волны реки скоро сломают его, раздробят, унесут куда-то…
Мне это
показалось обидно. На столе лежала сдача — полового за
горячими кренделями и за махоркой посылали. Я взял пятиалтынный и на глазах у всех согнул его пополам — уроки Китаева — и отдал Балабурде...