Неточные совпадения
Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет
казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился, но вскоре оправился, протянул мне руку,
говоря: «И ты наш? Давно бы так!» — Я отворотился от него и ничего не отвечал.
Коротенькими фразами он
говорил им все, что знал о рабочем движении, подчеркивая его анархизм, рассказывал о грузчиках,
казаках и еще о каких-то выдуманных им людях, в которых уже чувствуется пробуждение классовой ненависти.
Государственная дума торжественно зачеркнула все свои разногласия с правительством, патриотически манифестируют студенты, из провинций на имя царя летят сотни телеграмм, в них говорится о готовности к битве и уверенности в победе, газетами сообщаются факты «свирепости тевтонов», литераторы в прозе и в стихах угрожают немцам гибелью и всюду хвалебно
говорят о героизме донского
казака Козьмы Крючкова, который изрубил шашкой и пронзил пикой одиннадцать немецких кавалеристов.
— Что! —
говорил он, глядя на Ивана Матвеевича. — Подсматривать за Обломовым да за сестрой, какие они там пироги пекут, да и того… свидетелей! Так тут и немец ничего не сделает. А ты теперь вольный
казак: затеешь следствие — законное дело! Небойсь, и немец струсит, на мировую пойдет.
По-якутски почти никто не
говорит, и станции пошли русские; есть старинные названия, данные, конечно,
казаками при занятии Сибири.
А для тебя, Порфирий, одна инструкция: как только ты, чего Боже оборони, завидишь в окрестностях
казака, так сию же секунду, ни слова не
говоря, беги и неси мне ружье, а я уж буду знать, как мне поступить!
— Моя тихонько ходи, —
говорил он. — Думай, какой люди далеко сопках ходи? Посмотри — капитан есть,
казак есть. Моя тогда прямо ходи.
— Погода разгуляется, будет вёдро. Ишь петухи как кричат. Это верная примета, —
говорили казаки между собой.
— На этот раз ты соврал, —
говорили казаки.
Голод сильно мучил людей. Тоскливо сидели
казаки у огня, вздыхали и мало
говорили между собой. Я несколько раз принимался расспрашивать Дерсу о том, не заблудились ли мы, правильно ли мы идем. Но он сам был в этих местах первый раз, и все его соображения основывались лишь на догадках. Чтобы как-нибудь утолить голод,
казаки легли раньше спать. Я тоже лег, но мне не спалось. Беспокойство и сомнения мучили меня всю ночь.
У самой реки мы встретили знакомого нам француза-гувернера в одной рубашке; он был перепуган и кричал: «Тонет! тонет!» Но прежде, нежели наш приятель успел снять рубашку или надеть панталоны, уральский
казак сбежал с Воробьевых гор, бросился в воду, исчез и через минуту явился с тщедушным человеком, у которого голова и руки болтались, как платье, вывешенное на ветер; он положил его на берег,
говоря: «Еще отходится, стоит покачать».
Чиновник повторил это во второй и в третьей. Но в четвертой голова ему сказал наотрез, что он картофель сажать не будет ни денег ему не даст. «Ты, —
говорил он ему, — освободил таких-то и таких-то; ясное дело, что и нас должен освободить». Чиновник хотел дело кончить угрозами и розгами, но мужики схватились за колья, полицейскую команду прогнали; военный губернатор послал
казаков. Соседние волости вступились за своих.
Казаки стреляют… Дым, огонь, грохот… Я падаю… Я убит, но… как-то так счастливо, что потом все жмут мне руки, поляки и польки
говорят: «Это сын судьи, и его мать полька. Благородный молодой человек»…
…
Казаки! Они врываются в костел. У алтаря на возвышении стоит священник, у его ног женщины и среди них моя мать.
Казаки выстраиваются в ряд и целятся… Но в это время маленький мальчик вскакивает на ступеньки и, расстегивая на груди свой казакин,
говорит громким голосом...
Восстание умирало.
Говорили уже не о битвах, а о бойнях и об охоте на людей. Рассказывали, будто мужики зарывали пойманных панов живыми в землю и будто одну такую могилу с живыми покойниками
казаки еще вовремя откопали где-то недалеко от Житомира…
Его задержали и отправили в Забайкалье, как он
говорит, в
казаки.
— Так вот слушай, —
говорит смотритель, глядя в статейный список. — Такого-то числа и года хабаровским окружным судом за убийство
казака ты приговорен к девяноста плетям… Так вот сегодня ты должен их принять.
Весь вечер
казаки и стрелки
говорили про змей.
Бросились смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано. Стали того, другого спрашивать, — никто ничего не знает. Но, по счастью, донской
казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к государю во всех орденах. Государь
говорит...
Надо, —
говорит, — чтобы невинная девица обошла сперва место то по три зари, да ширп бы она же указала…» Ну, какая у нас в те поры невинная девица, когда в партии все каторжане да
казаки; так золото и не далось.
— Верно тебе
говорим: лесообъездчик Макар да Терешка-казак. Вишь, пьяные едут, бороться хотят. Только самосадские уполощут их: вровень с землей сделают.
В фамилии этой Павел хотел намекнуть на молодцеватую наружность
казака, которою он как бы
говорил: я вас, и, чтобы замаскировать это, вставил букву «т».
Нельзя и ожидать,
говорят они, чтобы оголтелые
казаки сознавали себя живущими в государстве; не здесь нужно искать осуществления идеи государственности, а в настоящей, заправской Европе, где государство является продуктом собственной истории народов, а не случайною административною подделкой, устроенной ради наибольшей легкости административных воздействий.
— Нет, ты мне про женщин, пожалуйста, — отвечает, — не
говори: из-за них-то тут все истории и поднимаются, да и брать их неоткуда, а ты если мое дитя нянчить не согласишься, так я сейчас
казаков позову и велю тебя связать да в полицию, а оттуда по пересылке отправят. Выбирай теперь, что тебе лучше: опять у своего графа в саду на дорожке камни щелкать или мое дитя воспитывать?
Казаки казались иными, чем солдаты, не потому, что они ловко ездили на лошадях и были красивее одеты, — они иначе
говорили, пели другие песни и прекрасно плясали.
Вскоре я тоже всеми силами стремился как можно чаще видеть хромую девочку,
говорить с нею или молча сидеть рядом, на лавочке у ворот, — с нею и молчать было приятно. Была она чистенькая, точно птица пеночка, и прекрасно рассказывала о том, как живут
казаки на Дону; там она долго жила у дяди, машиниста маслобойни, потом отец ее, слесарь, переехал в Нижний.
Казак, слушая, кривит лицо, потом, бесстыдно улыбаясь бабьими глазами,
говорит приятным голосом, немножко сиплым от пьянства...
Казак с великим усилием поднимал брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив платок с головы на плечи, положила на стол крепкие белые руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то
говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить на заслуженные упреки.
Эти беседы не давали мне покоя — хотелось знать, о чем могут дружески
говорить люди, так не похожие один на другого? Но, когда я подходил к ним,
казак ворчал...
— Спать неохота, вот и
говорим, — ответил
казак.
Маленький, медный
казак казался мне не человеком, а чем-то более значительным — сказочным существом, лучше и выше всех людей. Я не мог
говорить с ним. Когда он спрашивал меня о чем-нибудь, я счастливо улыбался и молчал смущенно. Я готов был ходить за ним молча и покорно, как собака, только бы чаще видеть его, слышать, как он поет.
«Так пожалуйте же, мол, в комнаты, — не
казаки же мы с вами сторожевые, чтобы нам перекликаться одному с коня, а другому с вышки». Так ведь куда тебе! — не хочет: «Мне,
говорит, некогда, да я и не один».
В сравнении с протоиереем Туберозовым и отцом Бенефактовым Ахилла Десницын может назваться человеком молодым, но и ему уже далеко за сорок, и по смоляным черным кудрям его пробежала сильная проседь. Роста Ахилла огромного, силы страшной, в манерах угловат и резок, но при всем этом весьма приятен; тип лица имеет южный и
говорит, что происходит из малороссийских
казаков, от коих он и в самом деле как будто унаследовал беспечность и храбрость и многие другие казачьи добродетели.
Говорили, будто Лозинские были когда-то «реестровыми»
казаками и получили разные привилегии от польских королей.
«Время и образ казачьей жизни (
говорит автор) лишили нас точных и несомненных сведений о происхождении уральских
казаков. Все исторические об них известия, теперь существующие, основаны только на преданиях, довольно поздних, не совсем определительных и никем критически не разобранных.
Но во времена Тамерлана донские
казаки еще не существовали, и история нигде нам не
говорит об них прежде XVI столетия.
В Топографии же, сочиненной после Истории, он
говорит, что первое поселение
казаков на Яике случилось в XIV столетии.
Миллер, известный своими изысканиями и сведениями в истории нашей,
говорит: [В статье «О начале и происхождении
казаков».
И Гугниха, и Рукавишников, и Рычков в Истории Оренбургской, и предания, мною самим слышанные в Уральске и Гурьеве, единогласно
говорят, что уральские
казаки происходят от донских.
Когда на одном месте выловят всю рыбу, то опять собираются туда, где атаман, и едут далее до следующего рубежа, или,
говоря языком
казаков, делают другой удар.
Не проходило дня без перестрелок. Мятежники толпами разъезжали около городского вала и нападали на фуражиров. Пугачев несколько раз подступал под Оренбург со всеми своими силами. Но он не имел намерения взять его приступом. «Не стану тратить людей, —
говорил он сакмарским
казакам, — выморю город мором». Не раз находил он способ доставлять жителям возмутительные свои листы. Схватили в городе несколько злодеев, подосланных от самозванца; у них находили порох и фитили.
Так, например, сочинитель примечаний на Родословную историю татар Абулгази Баядур-Хана утверждает, что
казаки уральские произошли от древних кипчаков; что они пришли в подданство России вслед за покорением Астрахани; что они имеют особливый смешанный язык, которым
говорят со всеми соседними татарами; что они могут выставить 30 000 вооруженных воинов; что город Уральск стоит в 40 верстах от устья Урала, текущего в Каспийское море, и пр.
«Не только сия грамота, —
говорит г. Левшин, — без которой нельзя точно определить начала подданства уральских
казаков России, но и многие другие, данные им царями Михаилом Феодоровичем, Алексеем Михайловичем и Феодором Алексеевичем, сгорели.
В Оренбурге оказалось волнение;
казаки с угрозами роптали; устрашенные жители
говорили о сдаче города.
Другие требовали, чтобы им выдали Мартюшку Бородина (войскового старшину, прибывшего в Оренбург из Яицкого городка вместе с отрядом Наумова), и звали
казаков к себе в гости,
говоря: «У нашего батюшки вина много!» Из города противу их выезжали наездники, и завязывались перестрелки, иногда довольно жаркие.
Молодец-казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже с своим братом
говорит по-татарски.
— Да что ж, дай Бог тебе интерес хороший, — сказал
казак: — я рад, сейчас
говорил.
Но форменность скоро перешла в простые отношения; и сотник, который был такой же ловкий
казак, как и другие, стал бойко
говорить по-татарски с переводчиком.
— Какое приданое? Девку берут, девка важная. Да ведь такой чорт, что и отдать-то еще за богатого хочет. Калым большой содрать хочет. Лука есть
казак, сосед мне и племянник, молодец малый, чтò чеченца убил, давно уж сватает; так все не отдает. То, другое да третье; девка молода,
говорит. А я знаю, что думает. Хочет, чтобы покла̀нялись. Нынче чтò сраму было за девку за эту. А всё Лукашке высватают. Потому первый
казак в станице, джигит, абрека убил, крест дадут.
Он злился на Белецкого и на себя и против своей воли вставлял французские фразы в свой разговор, интересовался главнокомандующим и московскими знакомыми и на основании того, что они оба в казачьей станице
говорили на французском диалекте, с презрением относился о товарищах-офицерах, о
казаках и дружески обошелся с Белецким, обещаясь бывать у него и приглашая заходить к нему.