Кубань 43. Сценарий в рифмах

Игорь Валентинович Куликов, 2019

Действие сценария художественно-документального фильма в десяти частях из жизни Кубанского края под пятой вермахта в 1943 году происходит на Голубой линии обороны немцев и казаков. Тексты о судьбе летчика-штурмовика, попавшего в тыл врага, в прозе и стихах даны от ведущего диктора и от действующих лиц сценария. Соблюдается единство хронологии, не исключающее широких возможностей техники видеоманипуляции. Представляет интерес для любителей военной истории и словесности.

Часть вторая

Сюжет первый

Февральский день не долог, вечереет.

Он камышами шёл, пришёл к реке.

Здесь поворот её, она петляет.

А там сады и хутор вдалеке.

Он влез на дамбу, сосчитал потери.

Остались в плавнях крага, шлем, планшет.

А ноги в унтах быстро леденели,

Шинель дубеет, на ходу шуршит.

Собаки в лай, свой хутор охраняя.

Казаче вышел, вскинул винторез.

А выстрел грянул, будто повторяя

Слова: ”Пошёл! Зачем ко мне полез?

Куда ты лезешь в деле непутёвом.

Когда б хотел, то взял тебя живым.

Но я не стану на пути фартовом,

Сдавать тебя, покуда погодим.”

Всё ясно нам. Ведь пуля говорлива.

Идя в обход, он материт стрелка.

Идёт по дамбе, а Кубань шумлива.

Идёт впотьмах и ищет огонька.

Он ищет огонька, как жизни ищут.

Ему б в тепло и высушить бельё.

Жить можно как-то без воды и пищи,

Но на морозе дохнет вороньё.

Не выйдет, ведь война на середине.

И к немцу в лапы тоже нет пути.

Ты лётчик, и твоя судьба в машине.

К своим твой путь, дойти иль доползти!

Идёт Онебин, мрачно размышляя.

Идёт, бредёт и ищет огонька.

Блеснул огонь, и, шаг свой ускоряя,

Он шёл у нему с надеждою, пока…

Но этот опыт тоже неудачен.

Тук-тук в окно, и враз погас огонь.

И голос старческий почти что плачет:

“Иди, мил чоловик, а нас не тронь!”

Так, просят слёзно две сестры старухи:

“Иди чуть дальше, к нам не заходи.”

“А дальше что? Зачем такие страхи?

Мне б только к печке да воды попить!”

“Иди, мил чоловик, там дальше примут.

Там, чуть пройти, там хата у реки.”

Коль надо, эти слёзы душу вынут.

Не сказаны слова его крепки.

Но вот дела! Прошёл он метров триста,

Там хата под соломой вдалеке.

Стоит она одна, в тумане мглистом,

Но ставни, позабудь об огоньке.

А где то там, похоже, у железки,

Залаяли зенитки, в ночь налёт.

В сто лун у бомбы результат подсветки.

И высветлил округу дня приход.

Раскрыл тот свет картину на заказ.

И мазанку, и дверь с замком висячим.

Пуст двор и конура, звучит приказ:

Ломай замок, иль пропадёшь иначе.

Семь бед, в ответ сломал замок Онебин.

Его ТТ сработал, как фомич.

На ощупь в комнату, минуя сени,

И к печке, где тепло хранит кирпич.

Тут повезло. Есть спички на печи.

И лампа на столе, и хлеб в буфете.

Хозяев, парень, ночью не ищи.

Смотри скорей, за что теперь в ответе.

А в горнице той есть за что ответить

Тут всё, что надо, даже сапоги.

На стенке фото, можно заприметить.

Вот немец офицер и казаки.

Он понял всё, но что это меняет.

Раз повезло, последний бой не здесь.

Он одежонку всю долой скидает.

И греет тело самогонки смесь.

Назавтра будут лётчика искать.

А пусть поищут, плавни велики.

Ему бы только здесь чуть-чуть поспать.

Уйдёт, поймать — им руки коротки.

Но он не лезет прямо на рожон

И пишет по-украински письмо.

Когда война, то он вооружён,

Но лучше мир, вдруг парень не дерьмо.

Вот когда герою пригодились уроки украинского в школе родного Донбасса. Ниже, перевод письма Онебина, написанного левой рукой:

“Прости, тебя я малость разорил.

Я вижу, ты на фото парень бравый.

А мне ходить осталось мало сил.

Хоть мы дерзаем каждый своей славы,

Но немец редьки всё равно не слаще.

Тебе оставляю барахло моё,

Меняю на него твои я вещи.

Теперь пойду к своим, тебе Бог в помощь.

Не лезь под пули, паче под мои.

Господь рассудит нашу дурь и немощь.

Молчи, казак, и тем мне помоги.”

Сюжет второй

Большой и светлый класс станичной школы служит приёмной атамана. Под портретом фюрера, недалеко от образа Николы, сидит мужик лет сорока, а на скамьях — казачья власть на местах. По праву руку от атамана сидит тоже большой чин, обер-полицай, начальник полиции всей округи. Казаки говорят по-русски, но не чисто. А если по-украински, то не совсем. Казачий диалект доходит быстро, отдельные слова по тексту мы оставляем в оригинале.

Базарят казаки все разом, что-то обсуждая. По леву руку от атамана сидит пожилой заместитель. И вот, дебаты жаркие в приёмной прекращая, “Сюда послухай!” — атаман, молчавший, вдруг кричит. Затихли казаки, лишь кое-кто ещё ворчит. “Эвакуация” — вот слово, что в тиши звучит. “Чи шо не ясно, приходи. А списки з хуторов мне завтра заготовить.”

Но вспомнил что-то обер-полицай, и атаман ему: “Да, главный, продовжай!”

— Вчера приказ от герра коменданта.

Есть группа. чтоб искать двух летунов.

Поймать орлов он зер интересанта,

И будет премия до двух коров.

Глядите, в двое суток не померли,

Они по плавням к фронту поповзут.

Там их прижучат, если не попэрли,

Не стали в хуторах шукать приют.

Голос

— Так гди ж аэроплан-литак тот збитый?

Атаман

— У дамбы, что идёть к Курчаньской споро.

Они, народ пилоты, ой, сердитый.

И где их пулемёт, пулявший скоро?

А ты, Мовчун, пройдись таперь по хатам.

Шукай там их и присмотрись к мордатым.

Поближе будет, може где и спят.

Глядайте уси, бо дорог плен солдат.

И очень интересно факт отметить.

Мовчун, кого Онебин смог приметить.

И голос: — Будут мне нужны коровки,

Когда в неметчину нам выходить! —

Замолкли все, но заместитель: — Ловко!

А чем ты табор мыслишь хорчувыть?

Я, браты, памятаю рок двадцатый,

Ховали мы коровок по ярам.

Таперя тут цильком не то, ребята,

В Новороссийск не вляпаться бы нам.

Тогда стратеги, царски генералы,

Нас бросили червонным пропадать.

Удрать успели. Было их не мало.

А можно ещё было воевать. —

Голос

— С Россией разве повоюешь много?”

Заместитель

— Как нас не кинут, нам одна дорога.

Готовьтесь, хлопцы. Будет нам исход.

Не дай нам Бог ещё двадцатый год.

И поднял руку грозный атаман:

“По коням, думаю, всё ясно вам!”

Сюжет третий

Во сне летал Онебин снова.

Кричал: “Ребята, уходи!”

Проснулся, видно, от озноба,

Что сон оставил позади.

В землянке и темно и сыро.

Остыло, что костёр нагрел.

Залаяли вдали визгливо,

И он в тревоге встал и сел.

Прислушался: “Нет, показалось.”

Но вынимает пистолет.

“Похоже, зря я испугался.

Кто на болоте…” Хрустнул лёд.

Он вылез, надо удирать.

И вдруг слова: — Не торопись.

Не торопись. Не смей стрелять!

Один с собакой, не боись! —

Онебин

— По одному и выходи.

Убрал я пушку, не шути.”

Из камышей выходит полицай

С собакою, а шмайсер за спиной.

Привязывает пса: “Молчи, не лай!”

Сняв сапоги залитые водой

Её он быстро, ловко выливает.

Потом, отжав портянки, надевает.

Мовчун

— Знайкомимся, а мэнэ звать Грицай.

Онебин

“Иван. Твой гость ночной и твой должник.

Но только нынче, ты не осерчай,

Не я, а ты не званный чоловик.”

Мовчун

— А мне чего серчать, пойдём в землянку,

Да с воблою горилки разопьём.

Мне надо обсушиться. Спозаранок,

Бог даст, отсюда мы удвох уйдём.

Костёр горел, валежник разгорелся.

Порты Грицай развесил, пар валит.

Достал краюху, рыбкой расщедрился,

И со знакомством чарка веселит.

Мовчун

— Ты, Ваня, може лётчик не плохой,

А коли сбили, усяки дни бувають.

Но на земле ты просто хрен с душой.

Хто ж шмутки полицаю оставляет?

Мне Найде только дать нюхнуть и свистнуть,

Да по буграм туда-сюда пройти,

Тоби найти ей просто, вроде, дристнуть.

Того, кто здесь, найдёт, как не крути.

Онебин

— Но я нарочно взял не на восток.

Мовчун

— Куда б не взял, всё будешь на гребнях,

Я их тут бачу все, вот — мой лежак.

Тут всё на десять вёрст в моих руках.

И пусть не я, а всё ж тебя б нашли.

Мы не таких героев обошли.”

Онебин

“Выходит, ты меня почти что спас.

Скажи, зачем тебе, тогда я пас…”

Мовчун

— Чого? Отложим… Это нелегко.

До рятування нынче далеко.

Да ладно, отгони печаль ты прочь.

Тебя уже ищу и день, и ночь.

Онебин

— Так ты сказал, что сей топчан

Законно твой, коль я не пьян?

А я решил, артель жила.

Там дальше, место для котла.

На островке нет блох и мух.

Кругом вода, а пол, вот, сух.

Мовчун

— Да, гребень-остревиц, он тоже мий.

Моих дядьков. Их знае уся Кубань.

Здесь Мовчуны держали смертный бий.

Когда попався батько Рябоконь.

Онебин

— Так что це за история, расскажешь може.

Мовчун

— А расскажу. Покой их души, Боже.

Порты подсохнут, будем собираться.

Тебе на хутор надо перебраться.

Онебин

— На хутор, да за печку, против я?

А только здесь ведь тоже не свербит.

Я мыслю, пробегут здесь дни не зря.

Забудут про меня, и фронт спешит.

Мовчун

— Всё правильно, но не учёл одно,

Што будэ чрез неделю здесь твориться.

Ломае дида крипко и давно.

То оттепель идэ, идэ водица.

И сядешь ты без лодки до зимы.

А где возьмёшь? Переверну штаны.

Иван смеётся: “А надёжный дед?”

Не сумнивайся, не брехал сто лет! —

Онебин

— Уйдём, и что? Где хутор, там и власть.

Как в лапы к немцам сходу не попасть?

Мовчун

— Стоит у плавней хутор одинокий.

Семья иногородних там живэ.

Ты биженець, и с долею жорстокий.

Ёго ограбили, бумаги ждэ.

С папиром тем тебе я помогу.

Но ты молчи, о встрече ни гу-гу.

И вот еще деталь для завершення:

Ты здесь в гостях за три дня до падення.

И сразу лучше будь ты не Иван.

А хто, придумай сам, коли не пьян.

Да и кажи еще ты мне, так надо.

Куда девал ты своего камрада?

Онебин

— Скажу, чого тебе мни врать.

Один летал я воевать.

Больным свалился мой стрелок,

Сейчас он дрыхнет, как сурок.

Один я в этом поле воин.

Мовчун

— Ну, что ж. Вам повезло обоим.

Давай хлебнём по кипятку.

Онебин

— Давай, расскажешь байку ту.

Мовчун

— Нет, это — дума про казака.

Про партизана, а не врака.

Спою ко я тоби, хохол,

Спою тоби наш гимн кубанский.

Что сотник Рябоконь певал

В той жизни прошлой партизанской.”

Песня. Слова священника Константина Образцова.

Ты Кубань, Ты — наша родина.

Войсковой наш богатырь.

Многоводная, раздольная,

Разлилась ты вдоль и в ширь…

Из далёких стран полуденных,

Из турецкой стороны,

Бьём челом Тебе родимая,

Твои верные сыны…

О Тебе здесь вспоминаючи,

Песни дружно мы поём

Про твои станицы вольные,

Про родной отцовский дом…

О Тебе здесь вспоминаючи,

Как о матери родной,

На врага, на басурманина,

Мы идём на смертный бой…

О Тебе здесь вспоминаючи,

За Тебя ль не постоять.

За Твою за славу старую

Жизнь свою ли не отдать.

Мы, как дань свою покорную

От прославленных знамён

Шлём Тебе, Кубань — родимая,

До сырой земли поклон…