Неточные совпадения
Огонь охватил плетеные стены, обвил
каждую отдельную хворостинку и в одну
минуту сделал из темной, дымившейся массы рдеющий ярко-прозрачный костер.
Около
каждого рабочего взвода мерным шагом ходит солдат с ружьем и через
каждые пять
минут стреляет в солнце.
Остановившись в градоначальническом доме и осведомившись от письмоводителя, что недоимок нет, что торговля процветает, а земледелие с
каждым годом совершенствуется, он задумался на
минуту, потом помялся на одном месте, как бы затрудняясь выразить заветную мысль, но наконец каким-то неуверенным голосом спросил...
— Что вы говорите! — вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что Вронский едет в этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича выразило грусть, но через
минуту, когда, слегка подрагивая на
каждой ноге и расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где был Вронский, Степан Аркадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом сестры и видел в Вронском только героя и старого приятеля.
И
каждый раз, когда из
минуты забвения его выводил долетавший из спальни крик, он подпадал под то же самое странное заблуждение, которое в первую
минуту нашло на него;
каждый раз, услыхав крик, он вскакивал, бежал оправдываться, вспоминал дорогой, что он не виноват, и ему хотелось защитить, помочь.
— Господа! — сказал он (голос его был спокоен, хотя тоном ниже обыкновенного), — господа! к чему пустые споры? Вы хотите доказательств: я вам предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнию, или
каждому из нас заранее назначена роковая
минута… Кому угодно?
Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни
минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане»; я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на том свете не платят за
каждую отрадную
минуту, которую дарит его книга?..
Несмотря на то что
минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще
каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек».
На другой же день пугнул он всех до одного, потребовал отчеты, увидел недочеты, на
каждом шагу недостающие суммы, заметил в ту же
минуту дома красивой гражданской архитектуры, и пошла переборка.
Блажен избравший себе из всех прекраснейшую страсть; растет и десятерится с
каждым часом и
минутой безмерное его блаженство, и входит он глубже и глубже в бесконечный рай своей души.
У Карла Иваныча в руках была коробочка своего изделия, у Володи — рисунок, у меня — стихи; у
каждого на языке было приветствие, с которым он поднесет свой подарок. В ту
минуту, как Карл Иваныч отворил дверь залы, священник надевал ризу и раздались первые звуки молебна.
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С
минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту
минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с
каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
Но все-таки, до самой этой
минуты, ей казалось, что можно как-нибудь избегнуть беды — осторожностию, кротостию, покорностию перед всем и
каждым.
Он был тоже из «молодых», то есть ему недавно
минуло сорок лет, но он уже метил в государственные люди и на
каждой стороне груди носил по звезде.
— Я не умею сказать. Я думаю, что так… как будто я рожаю тебя
каждый раз. Я, право, не знаю, как это. Но тут есть такие
минуты… не физиологические.
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным.
Каждый раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три
минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
А
минутами ему казалось, что он чем-то руководит, что-то направляет в жизни огромного города, ведь
каждый человек имеет право вообразить себя одной из тех личностей, бытие которых окрашивает эпохи. На собраниях у Прейса, все более многолюдных и тревожных, он солидно говорил...
И всего более удивительно было то, что Варвара, такая покорная, умеренная во всем, любящая серьезно, но не навязчиво, становится для него милее с
каждым днем. Милее не только потому, что с нею удобно, но уже до того милее, что она возбуждает в нем желание быть приятным ей, нежным с нею. Он вспоминал, что Лидия ни на
минуту не будила в нем таких желаний.
— Я Варваре Кирилловне служу, и от нее распоряжений не имею для вас… — Она ходила за Самгиным, останавливаясь в дверях
каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по голове. Это продолжалось
минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
Оно усилилось после слов матери, подсказавших ему, что красоту Алины можно понимать как наказание, которое мешает ей жить, гонит почти
каждые пять
минут к зеркалу и заставляет девушку смотреть на всех людей как на зеркала.
Она стала молчаливее и говорила уже не так жарко, не так цветисто, как раньше. Ее нежность стала приторной, в обожающем взгляде явилось что-то блаженненькое. Взгляд этот будил в Климе желание погасить его полуумный блеск насмешливым словом. Но он не мог поймать
минуту, удобную для этого;
каждый раз, когда ему хотелось сказать девушке неласковое или острое слово, глаза Нехаевой, тотчас изменяя выражение, смотрели на него вопросительно, пытливо.
Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на
минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в
каждом движении головы, руки.
Знал генеалогию, состояние дел и имений и скандалезную хронику
каждого большого дома столицы; знал всякую
минуту, что делается в администрации, о переменах, повышениях, наградах, — знал и сплетни городские: словом, знал хорошо свой мир.
Вера даже взяла какую-то работу, на которую и устремила внимание, но бабушка замечала, что она продевает только взад и вперед шелковинку, а от Райского не укрылось, что она в иные
минуты вздрагивает или боязливо поводит глазами вокруг себя, поглядывая, в свою очередь, подозрительно на
каждого.
— Ничего, ничего — простите… — торопливо заговорила Полина Карповна, — vos moments sont precieux: [
каждая ваша
минута драгоценна (фр.).] я готова.
Райский по утрам опять начал вносить заметки в программу своего романа, потом шел навещать Козлова, заходил на
минуту к губернатору и еще к двум, трем лицам в городе, с которыми успел покороче познакомиться. А вечер проводил в саду, стараясь не терять из вида Веры, по ее просьбе, и прислушиваясь к
каждому звуку в роще.
После
каждого выстрела он прислушивался несколько
минут, потом шел по тропинке, приглядываясь к кустам, по-видимому ожидая Веру. И когда ожидания его не сбывались, он возвращался в беседку и начинал ходить под «чертову музыку», опять бросался на скамью, впуская пальцы в волосы, или ложился на одну из скамей, кладя по-американски ноги на стол.
Чем он больше старался об этом, тем сильнее, к досаде его, проглядывало мелочное и настойчивое наблюдение за
каждым ее шагом, движением и словом. Иногда он и выдержит себя
минуты на две, но любопытство мало-помалу раздражит его, и он бросит быстрый полувзгляд исподлобья — все и пропало. Он уж и не отводит потом глаз от нее.
— Она, верно, лучше меня поймет: я бестолкова очень, у меня вкуса нет, — продолжала Вера и, взяв два-три рисунка, небрежно поглядела с
минуту на
каждый, потом, положив их, подошла к зеркалу и внимательно смотрелась в него.
«Я
каждый день бродил внизу обрыва, ожидая тебя по первому письму. Сию
минуту случайно узнал, что в доме нездорово, тебя нигде не видать. Вера, приди или, если больна, напиши скорее два слова. Я способен прийти в старый дом…»
Часто с Райским уходили они в эту жизнь. Райский как дилетант — для удовлетворения мгновенной вспышки воображения, Козлов — всем существом своим; и Райский видел в нем в эти
минуты то же лицо, как у Васюкова за скрипкой, и слышал живой, вдохновенный рассказ о древнем быте или, напротив, сам увлекал его своей фантазией — и они полюбили друг в друге этот живой нерв, которым
каждый был по-своему связан с знанием.
Оба молчали,
каждый про себя переживая
минуту ужаса, она — думая о бабушке, он — о них обеих.
Он узнал Наташу в опасную
минуту, когда ее неведению и невинности готовились сети. Матери, под видом участия и старой дружбы, выхлопотал поседевший мнимый друг пенсион, присылал доктора и
каждый день приезжал, по вечерам, узнавать о здоровье, отечески горячо целовал дочь…
Она ласково подала ему руку и сказала, что рада его видеть, именно в эту
минуту, когда у ней покойнее на сердце. Она, в эти дни, после свидания с Марком, вообще старалась казаться покойной, и дома, за обедом, к которому являлась
каждый день, она брала над собой невероятную силу, говорила со всеми, даже шутила иногда, старалась есть.
Я не выстоял и десяти
минут, подвинулся было к подушке, потом к шкатулке, но в решительную
минуту каждый раз осекался: предметы эти казались мне совсем невозможными.
Этот предсмертный дневник свой он затеял еще третьего дня, только что воротился в Петербург, еще до визита к Дергачеву; после же моего ухода вписывал в него
каждые четверть часа; самые же последние три-четыре заметки записывал в
каждые пять
минут.
Но я писал, слишком воображая себя таким именно, каким был в
каждую из тех
минут, которые описывал.
Трогало меня иногда очень, что он, входя по вечерам, почти
каждый раз как будто робел, отворяя дверь, и в первую
минуту всегда с странным беспокойством заглядывал мне в глаза: «не помешаю ли, дескать? скажи — я уйду».
Это была одна из тех
минут, которые, может быть, случаются и у
каждого, но приходят лишь раз какой-нибудь в жизни.
Минута прошла. Странное это ощущение, когда решаешься и не можешь решиться. «Уйти или нет, уйти или нет?» — повторял я
каждую секунду почти в ознобе; вдруг показался уходивший докладывать слуга. В руках у него, между пальцами, болтались четыре красных кредитки, сорок рублей.
Сознав все это, я ощутил большую досаду; тем не менее не ушел, а остался, хоть и наверно знал, что досада моя
каждые пять
минут будет только нарастать.
Слуга подходил ко всем и протягивал руку: я думал, что он хочет отбирать пустые чашки, отдал ему три, а он чрез
минуту принес мне их опять с теми же кушаньями. Что мне делать? Я подумал, да и принялся опять за похлебку, стал было приниматься вторично за вареную рыбу, но собеседники мои перестали действовать, и я унялся. Хозяевам очень нравилось, что мы едим; старик ласково поглядывал на
каждого из нас и от души смеялся усилиям моего соседа есть палочками.
Кругом по столу ходили постоянно три графина, с портвейном, хересом и мадерой, и останавливались на
минуту перед
каждым гостем.
Бледная зелень ярко блеснула на
минуту, лучи покинули ее и осветили гору, потом пали на город, а гора уже потемнела; лучи заглядывали в
каждую впадину, ласкали крутизны, которые, вслед за тем, темнели, потом облили блеском разом три небольшие холма, налево от Нагасаки, и, наконец, по всему берегу хлынул свет, как золото.
По крайней мере со мной, а с вами, конечно, и подавно, всегда так было: когда фальшивые и ненормальные явления и ощущения освобождали душу хоть на время от своего ига, когда глаза, привыкшие к стройности улиц и зданий, на
минуту, случайно, падали на первый болотный луг, на крутой обрыв берега, всматривались в чащу соснового леса с песчаной почвой, — как полюбишь
каждую кочку, песчаный косогор и поросшую мелким кустарником рытвину!
— Свидания в первое время происходили в часы службы Половодова в банке. Привалов являлся как раз в то время, когда хозяину нужно было уходить из дому, и он
каждый раз упрашивал гостя подождать до его возвращения, чтобы пообедать вместе. Это были счастливые
минуты… Антонида Ивановна, проводив мужа, забывала всю свою лень и дурачилась, как институтка.
«Спинджак» опять выиграл, вытер лицо платком и отошел к закуске. Косоглазый купец занял его место и начал проигрывать карту за картой;
каждый раз, вынимая деньги, он стучал козонками по столу и тяжело пыхтел. В гостиной послышался громкий голос и сиплый смех; через
минуту из-за портьеры показалась громадная голова Данилушки. За ним в комнату вошла Катерина Ивановна под руку с Лепешкиным.
Железный ящик, прикрепленный к двери с внутренней стороны, в глазах Луки имеет какое-то особенное, таинственное значение: из этого небольшого ящика налетают на бахаревский дом страшные
минуты затишья, и Лука с суеверным страхом подходит к нему
каждое утро.
Те давно уже вымолвили сие безнадежное слово, и хуже всего было то, что с
каждою почти
минутой обнаруживалось и возрастало при этом слове некое торжество.
Митя припоминал потом сам, что ум его был в ту
минуту ясен необыкновенно и соображал все до последней подробности, схватывал
каждую черточку.