Неточные совпадения
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в
искусстве великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из
истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для
искусства, а потом…
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам в литературе, в
искусстве, всюду. Помните приглашение «назад к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи и страхи, а конечно, позовут и дальше — к церкви, к чудесам, к черту, все равно — куда, только бы дальше от разума
истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.
Среда, в которой он вращался, адвокаты с большим самолюбием и нищенской практикой, педагоги средней школы, замученные и раздраженные своей практикой, сытые, но угнетаемые скукой жизни эстеты типа Шемякина, женщины, которые читали
историю Французской революции, записки m-me Роллан и восхитительно путали политику с кокетством, молодые литераторы, еще не облаянные и не укушенные критикой, собакой славы, но уже с признаками бешенства в их отношении к вопросу о социальной ответственности
искусства, представители так называемой «богемы», какие-то молчаливые депутаты Думы, причисленные к той или иной партии, но, видимо, не уверенные, что программы способны удовлетворить все разнообразие их желаний.
Три фигуры следовали за ним и по ту сторону Альп, когда перед ним встали другие три величавые фигуры: природа,
искусство,
история…
— Не пиши, пожалуйста, только этой мелочи и дряни, что и без романа на всяком шагу в глаза лезет. В современной литературе всякого червяка, всякого мужика, бабу — всё в роман суют… Возьми-ка предмет из
истории, воображение у тебя живое, пишешь ты бойко. Помнишь, о древней Руси ты писал!.. А то далась современная жизнь!.. муравейник, мышиная возня: дело ли это
искусства!.. Это газетная литература!
— Вот видите: мне хочется пройти с Марфенькой практически
историю литературы и
искусства. Не пугайтесь, — поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то туман, — курс весь будет состоять в чтении и разговорах… Мы будем читать все, старое и новое, свое и чужое, — передавать друг другу впечатления, спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите
искусство?
Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и
искусств, вся
история их — мне милей, чем Россия.
Прочтите — ко «
Историю кампании 1815 г.» Шарраса — даже умилительно то усердие и
искусство, с каким он тащил тут себя за нос!
Сменив исправного и расторопного старосту, коим крестьяне его (по их привычке) были недовольны, поручил он управление села старой своей ключнице, приобретшей его доверенность
искусством рассказывать
истории.
Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их наук и
искусства, вся
история их — мне милее, чем Россия.
Ничто в мире не заманчиво так для пламенной натуры, как участие в текущих делах, в этой воочию совершающейся
истории; кто допустил в свою грудь мечты о такой деятельности, тот испортил себя для всех других областей; тот, чем бы ни занимался, во всем будет гостем: его безусловная область не там — он внесет гражданский спор в
искусство, он мысль свою нарисует, если будет живописец, пропоет, если будет музыкант.
Каковы бы ни были свойства тех печальных случайностей, которые дали строителю академии Кокоринову мысль, совершив свою работу, удавиться в построенных им стенах, а великому в
истории русского
искусства Карлу Брюллову другую, несколько банальную мысль снять на границе России белье, платье и обувь и нагишом перейти в Европу, где его иностранные друзья приготовили ему новое, не бывавшее в России платье, — тут, в обеих этих выходках — строителя академии и знаменитейшего из ее профессоров, есть что-то, отчего можно задуматься.
Читателей — и та и другая
история привлекают к себе красноречием, плавностью слога,
искусством рассказа, живостью картин и описаний.
Нисколько не думая, чтобы этими словами было высказано нечто совершенно новое в
истории эстетических воззрений, мы, однако же, полагаем, что псевдоклассическая «теория подражания природе», господствовавшая в XVII–XVIII веках, требовала от
искусства не того, в чем поставляется формальное начало его определением, заключающимся в словах: «
искусство есть воспроизведение действительности».
Искусство относится к жизни совершенно так же, как
история; различие по содержанию только в том, что
история говорит о жизни человечества,
искусство — о жизни человека,
история — о жизни общественной,
искусство — о жизни индивидуальной.
Германские реформаторы, уничтожив в половине Германии католицизм, не выступили из области теологии и схоластических споров; фазы новой французской
истории повторялись в Германии в области науки и отчасти
искусства.
Гегель, раскрывая области духа, говорит о
искусстве, науке и забывает практическую деятельность, вплетенную во все события
истории.
И мы знаем, что сама императрица высоко ценила свое
искусство и «Записки о русской
истории» считала одною из заслуг своих для русского просвещения.
Омакнул в воду губку, прошел ею по нем несколько раз, смыв с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной работе: всё лицо почти ожило, и глаза взглянули на него так, что он, наконец, вздрогнул и, попятившись назад, произнес изумленным голосом: «Глядит, глядит человеческими глазами!» Ему пришла вдруг на ум
история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонардо да Винчи, над которым великий мастер трудился несколько лет и всё еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари, был, однако же, почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение
искусства.
Гениальные создания его, продолжая служить образцами и источником
искусству, — сами становятся
историей.
Привыкая ко всем воинским упражнениям, они в то же самое время слушают и нравоучение, которое доказывает им необходимость гражданского порядка и законов; исполняя справедливую волю благоразумных Начальников, сами приобретают нужные для доброго Начальника свойства; переводя Записки Юлия Цесаря, Монтекукулли или Фридриха, переводят они и лучшие места из Расиновых трагедий, которые раскрывают в душе чувствительность; читая
Историю войны, читают
Историю и государств и человека; восхищаясь славою Тюрена, восхищаются и добродетелию Сократа; привыкают к грому страшных орудий смерти и пленяются гармониею нежнейшего
Искусства; узнают и быстрые воинские марши, и живописную игру телодвижений, которая, выражая действие музыки, образует приятную наружность человека.
Такова общая
история вопросов науки и
искусства при переходе их из поколения в поколение.
Эпоха или время действия выбрано самое счастливое; исторические происшествия и лица вставлены в раму интриги с
искусством, освещены светом
истории прекрасно и верно.
Если мы обратимся к
истории, то найдем, что из простолюдинов наших очень нередко выходили люди, отличавшиеся и силой души, и светлым умом, и чистым благородством своих стремлений, в самых трудных положениях, на самых высоких степенях государственных, в самых разнообразных отраслях наук и
искусств.
Тут уже мерка наших требований изменяется: автор может ничего не дать
искусству, не сделать шага в
истории литературы собственно и все-таки быть замечательным для нас по господствующему направлению и смыслу своих произведений.
Он не был ветрен, занятия его
искусствами,
историей, потом философией и
историей шли ровно и последовательно; в мнениях своих он постоянно был независим, как видно из отношений его к друзьям.
Положим, ваш покорнейший слуга ровнехонько ничего не смыслит в этих предметах, он круглый невежда в деле
истории, агрономии, астрономии и проч.; но любит он, например, картины и посвящает время свое на изучение изящных
искусств.
Оттого интерес романов Лажечникова достигает высшей степени, увеличиваемый необычайным
искусством его изложения и поразительною верностью характеров; но, к сожалению, полному очарованию здесь вредит иногда двойственность интриги и слишком вольное вторжение вымысла в область
истории.
Искусство с колыбели повито молитвой и благоговением: на заре культурной
истории человечество лучшие свои вдохновения приносит к алтарю и посвящает Богу.
Немцы вытеснили сравнительно слабый отряд французов из Эльзас-Лотарингии и двинулись дальше, в глубь страны. Здесь повторилась та же
история, что и в Бельгии. Разрушается прекрасный, наполненный лучшими произведениями
искусства, замок Шантильи. A несколько позднее, громится и разрушается теми же гигантскими немецкими сорокадюймовыми снарядами один из величайших по красоте и старинной готической архитектуре Реймсский собор.
Неисчислимое количество условной лжи накопляется в семье, нации, государстве,
истории, церкви, морали, науке,
искусстве.
Париж еще сильно притягивал меня. Из всех сторон его литературно-художественной жизни все еще больше остального — театр. И не просто зрелища, куда я мог теперь ходить чаще, чем в первый мой парижский сезон, а вся организация театра, его художественное хозяйство и преподавание. «Театральное
искусство» в самом обширном смысле стало занимать меня, как никогда еще. Мне хотелось выяснить и теоретически все его основы, прочесть все, что было писано о мимике, дикции,
истории сценического дела.
Но Тэн зато прекрасно знал по-английски, и его начитанность по английской литературе была также, конечно, первая между французами, что он и доказал своей"
Историей английской литературы". Знал он и по-итальянски, и его"Письма из Италии" — до сих пор одна из лучших книг по оценке и
искусства и быта Италии. Я в этом убедился, когда для моей книги"Вечный город"обозревал все то, что было за несколько веков писано о Риме.
Но в
истории русского сценического
искусства Михаил Семенович — творец двух лиц: Фамусова и городничего, и, в меньшей степени, Кочкарева в «Женитьбе». Во всех трех этих «созданиях» я его видел тогда юношей, уже значительно подготовленным к высшим запросам от театра и игры актера.
Я имел редкое счастие прослушать целых три его курса: по
истории итальянского Ренессанса, голландской живописи и греческого ваяния. Эти курсы вошли потом в его"Философию
искусства".
Никаких лекций или даже просто бесед на общие темы театрального
искусства никто из них не держал. Преподавание было исключительно практическое. Но при огромных пробелах программы — из Консерватории даже и те, кто получал при выходе первые награды (prix), могли выходить весьма невежественными по всему, чего не касалась драматическая литература и
история театра или эстетика.
С увлечением слушал я на четвертом курсе лекции по
истории греческого
искусства. Читал профессор Адриан Викторович Прахов, — читал со страстью и блеском. Седоватый человек с холеным, барским лицом, в золотых очках. Вскоре он был переведен из Петербургского университета в Киевский, с тем чтобы принять в свое заведывание постройку знаменитого Владимирского собора.
Стр. 533. ГрановскийТимофей Николаевич (1813–1855) — русский историк, общественный деятель-западник, с 1839 г. профессор всеобщей
истории Московского университета, славившийся своим ораторским
искусством.
История философского самосознания и есть арена борьбы двух устремлений человеческого духа — к свободе и к необходимости, к творчеству и к приспособлению, к
искусству выходить за пределы данного мира и к науке согласовать себя с данным миром.
Стр. 39.…покойник Тимофей Николаевич… — Имеется в виду Грановский Тимофей Николаевич (1813–1855), русский историк, общественный деятель западнической ориентации; с 1839 г. профессор всеобщей
истории Московского университета, славившийся своим ораторским
искусством.
Искусство подошло к такому глубокому кризису, какого еще не знает
история культуры.
Нельзя более любить Россию, чем люблю ее я, но я никогда не упрекал себя за то, что Венеция, Рим, Париж, сокровища их науки и
искусства, вся
история их — мне милее, чем Россия.
Правила веры в Бога милостивого: люби Бога, царя, отечество, ближнего и исполняй Божеские и царские законы не криводушно; это — изволите видеть — первая и самая главная наука, а к ней должно еще знать:
историю отечества, всемирную
историю, географию, статистику, математику, рисование, черчение планов, инженерное и артиллерийское
искусство и понимать для одной необходимости иностранные языки…
Только допустив бесконечно-малую единицу для наблюдения — дифференциал
истории, т. е. однородные влечения людей и достигнув
искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно-малых), мы можем надеяться на постигновение законов
истории.
Его «война» с Трубецким есть своего рода орловская эпопея. Она не раз изображалась и в прозе, и в стихах, и даже в произведениях пластического
искусства. (В Орле тогда были карикатуристы: майор Шульц и В. Черепов.) Интереснее
истории этой «войны» в старом Орле, кажется, никогда ничего не происходило, и все, о чем ни доведется говорить из тогдашних орловских событий, непременно немножко соприкасается как-нибудь с этой «войной».