Неточные совпадения
Землю пашут, стараясь выводить сохами вензеля, изображающие начальные буквы
имен тех
исторических деятелей, которые наиболее прославились неуклонностию.
Ведь последовательно проведенная точка зрения блага людей ведет к отрицанию смысла истории и
исторических ценностей, так как ценности
исторические предполагают жертву людским благам и людскими поколениями во
имя того, что выше блага и счастья людей и их эмпирической жизни.
Тот взгляд на жизнь, который я называю
историческим лишь в противоположность частному и который, в сущности, религиозный, — ценности ставит выше блага, он принимает жертвы и страдания во
имя высшей жизни, во
имя мировых целей, во
имя человеческого восхождения.
Нельзя же двум великим
историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без
имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в двери Европы и в двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Когда в
исторической перспективе начинают говорить и писать об умерших дурно и даже считают долгом так говорить во
имя правды, то потому, что умерший тут возвращается к земной истории, в которой добро перемешано со злом, свет с тьмой.
Гуманизм восстал против бесчеловечной антропологии католичества, да и всего
исторического христианства, отверг ложную теократию во
имя человеческой антропологии, во
имя честного и открытого утверждения чисто человеческой стихии и человеческой власти.
— Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то есть я не об
имени,
имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с.
Пишите ко мне и иногда присылайте книг, если можно, в Нерчинск, на
имя коменданта Лепарского. Что-нибудь
исторического или религиозно-философского.
Лихонин не учитывал того, что она с ее детской душой, жаждущей вымысла, легко освоилась бы с
историческими событиями по разным смешным и героически-трогательным анекдотам, а он, привыкший натаскивать к экзаменам и репетировать гимназистов четвертого или пятого класса, морил ее
именами и годами.
Будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд — конечно несовершенный, но добросовестный.
Историческая страница, на которой встречаются
имена Екатерины, Румянцова, двух Паниных, Суворова, Бибикова, Михельсона, Вольтера и Державина, не должна быть затеряна для потомства.
Меблировка этой комнаты состояла из небольшого круглого столика, кровати с дешевыми ситцевыми занавесами, какого-то
исторического комода, на котором было выцарапано: Beuharnais, Oginsky, Podwysocky, Ian nalit wody w zban, [Богарне, Огиньский, Подвысоцкий, Ян налил воды в жбан (польск.).] и многое множество других
исторических и неисторических
имен, более или менее удачно и тщательно произведенных гвоздем и рукою скучавшего и, вероятно, нищенствовавшего жильца.
В
исторических рассказах о старой Руси встречается немало
имен наших предков, и некоторые из них воспоминаются с большим одобрением.
Приведу
историческую справку о том социальном явлении, которое носит неблагозвучное
имя шпионажа.
Тем, которые в русском молчаливом офицере узнают
историческое лицо тогдашнего времени — я признаюсь заранее в небольшом анахронизме: этот офицер действительно был, под
именем флорентийского купца, в Данциге, но не в конце осады, а при начале оной.
Так точно не верят люди и
историческому деятелю, который убеждает их принять такое-то решение во
имя благих последствий, какие должны произойти из него по прошествии столетий.
Другие авторы, участвовавшие в «Собеседнике» и подписывавшие свои
имена, были следующие: А. Мейер, напечатавший «
Исторические надписи в стихах государям российским» (ч. I, ст. XXX) и «Ответ» на критику их (ч. X, ст. XIV); В. Жуков, поместивший здесь «Сонет творцу оды к Фелице» (ч. III, ст. VII); Павел Икосов, напечатавший оду на рождение великой княгини Александры Павловны (ч. IV, ст. XI) и идиллию на тот же случай (ч. V, ст. VI); Д. Левицкий, поместивший свое письмо в «Собеседнике» (ч. VI, ст. III...
Тартюф, конечно, — вечный тип, Фальстаф — вечный характер, — но и тот и другой, и многие еще знаменитые подобные им первообразы страстей, пороков и прочее, исчезая сами в тумане старины, почти утратили живой образ и обратились в идею, в условное понятие, в нарицательное
имя порока, и для нас служат уже не живым уроком, а портретом
исторической галереи.
Бедный, невинный чиновник! он не знал, что для этого общества, кроме кучи золота, нужно
имя, украшенное
историческими воспоминаниями (какие бы они ни были),
имя, столько у нас знакомое лакейским, чтоб швейцар его не исковеркал, и чтобы в случае, когда его произнесут, какая-нибудь важная дама, законодательница и судия гостиных, спросила бы — который это? не родня ли он князю В, или графу К? Итак, Красинский стоял у подъезда, закутанный в шинель.
«Да, как поляк, я не имел права полюбить русскую женщину. Какое жестокое, ужасное положение!.. Будь проклята и эта пламенная,
историческая вражда, и то, чтó породило ее! Благодаря ей, вся моя личная жизнь (да и одна ли моя только!) построена на фальши, на противоестественном умерщвлении в себе самых лучших, самых святых и заветных чувств во
имя одной идеи.
И на власти тяготеет проклятие, как и на земле, и человечеству в поте лица приходится нести тяготу
исторической власти со всеми ее скорпионами во
имя того, что начальник все-таки «не без ума носит меч» [Неточная цитата из Послания к Римлянам: «начальник… не напрасно носит меч» (13:4).].
Впоследствии он еще раз высказал эту же мысль: «В том, что обычно зовут диалектикой
исторического процесса, я вижу подобный спору Иова диалог между Человеком и Тем, Кто вместе с образом Своим и подобием даровал ему и Свое отчее
Имя A3 ЕСМЬ, дабы земной носитель этого
Имени, блудный сын, мог в годину возврата сказать Отцу: Воистину ТЫ ЕСИ, и только потому есмь аз» (там же.
И здесь снова выступает огромное значение уже кристаллизованного, отлившегося в догматы, культ и быт церковного предания,
исторической церкви, которая всегда умеряет самозваные притязания от
имени «церкви мистической», т. е. нередко от
имени своей личной мистики (или же, что бывает еще чаще и особенно в наше время, одной лишь мистической идеологии, принимаемой по скудости мистического опыта за подлинную мистику).
Михаил Иванович в это время уже сделал себе
имя"по
исторической части"и был уже издатель-редактор"Русской старины". Он тоже считал себя прекрасным чтецом и даже участвовал в спектаклях. С Аристовым они наружно ладили, но между ними был всегда тайный антагонизм. Семевский умел первенствовать, и на него косились многие члены комитета и, когда я поступил в него, то под шумок стали мне жаловаться на него.
Потом же, когда во времена Елисаветы опять восторжествовало протестантство, неловко было выводить с насмешкой мученика за борьбу с католичеством, да и родственники Олдкестля протестовали, и Шекспир переменил
имя Олдкестля на
имя Фальстафа, тоже
исторического лица, известного тем, что он убежал с поля сражения под Азинкуром.
Наумович и другие,
имена которых останутся навсегда связанными с этим «
историческим явлением».
На случай вопроса, почему избрал я сценой для русского
исторического романа Лифляндию, которой одно
имя звучит уже иноземным, скажу, что ни одна страна в России не представляет народному романисту приятнейшего и выгоднейшего места действия.
С другой стороны, она столько слышала о графе Аракчееве, о его служебной карьере, о быстром возвышении из простого артиллерийского офицера до друга и правой руки двух государей, что стала невольно сопоставлять его
имя с понятием о великом
историческом деятеле.
Но носимый Салтыковой целые годы хитроумный план имел для нее самой своеобразное наслаждени среди битья своих дворовых и крепостных смертным боем, он был все же разнообразием, умственной, духовной пищей жестокой помещицы, а в этой пище нуждался даже этот лютый зверь в человеческом образе, эта, сделавшая свое
имя,
именем исторического изверга, — Салтычиха. Развязка плана близилась к концу. Ее ускорила сама Фимка.
Вручение ножа от
имени царя и питье вина из общей чаши, при лобызании всех присягавших между собою, заключали этот страшный обряд безвозвратного закабаления на кровавую службу [«Царский суд»,
историческая повесть Н. Петрова.].
Нужна жертва безопасным уютом
исторической бытовой церковности во
имя подвига творчества.
Несмотря на это, Малюта продолжал верить этим слухам и занес
имя новгородского архипастыря в свою злобную память, — это отразилось на грядущих
исторических событиях, что мы увидим впоследствии.
И когда эти два деятеля соединили свои
имена и свою ярость — вышло то, что унизительный инцидент Ашинова никакими клещами не может быть отодран от
исторической фигуры Каткова…