Неточные совпадения
— Весьма любопытно, тетя Лиза, наблюдать, с какой жадностью и ловкостью человеки хватаются за
историческую необходимость. С этой стороны марксизм для многих чрезвычайно приятен. Дескать — эволюция, детерминизм,
личность — бессильна. И — оставьте нас в покое.
Ему припомнились все жестокие
исторические женские
личности, жрицы кровавых культов, женщины революции, купавшиеся в крови, и все жестокое, что совершено женскими руками, с Юдифи до леди Макбет включительно. Он пошел и опять обернулся. Она смотрит неподвижно. Он остановился.
«
Историческое» раскрывает
личность, дает ей движение, «частное» же, хозяйственно-родовое, закрывает
личность и не дает ей хода.
И лишь углубление мировоззрения может привести человеческую
личность, так трагически поставленную перед мировыми проблемами, к сознанию своего мирового
исторического, а не «частного» только призвания.
Идейность в политике связана с духовным углублением
личности, с воспитанием души целого народа, с сознанием великой ответственности, а не с упрощением и схематизацией сложной
исторической жизни.
Существует трагический конфликт истории,
исторического процесса, и
личности, личной судьбы.
В последнее время я опять остро чувствую два начала в себе: с одной стороны, аристократическое начало, аристократическое понимание
личности и творческой свободы; с другой стороны, сильное чувство
исторической судьбы, не допускающее возврата назад, и социалистические симпатии, вытекающие из религиозного источника.
Я принадлежу к людям, которые взбунтовались против
исторического процесса, потому что он убивает
личность, не замечает
личности и не для
личности происходит.
Лавров утверждал антропологизм в философии и основным двигателем
исторического процесса признавал критически мыслящие
личности.
Оценка должна быть связана с его
личностью в целом, с его путем, его исканием, с его критикой злой
исторической действительности, грехов
исторического христианства, с его жаждой совершенной жизни.
Тема, поставленная еще Белинским и Герценом, о конфликте между человеческой
личностью, индивидуумом, и природным и
историческим процессом приобретает своеобразный характер в социологических работах Михайловского.
Достоинство человека — в его жизни, а не в смерти, в соединении духа с плотью, а не в отделении духа от плоти, в соединении индивидуальной судьбы
личности с
исторической судьбой мира, а не в отделении личной судьбы от мировой.
Не менее странно относился он и к людям: он не думал, что предстоящая ему в данную минуту
личность жила прежде до встречи с ним и хочет жить и после, и что потому у нее есть свои
исторические оглядки и свои засматриванья вперед.
Не место здесь пускаться нам в
исторические изыскания; довольно заметить, что наша история до новейших времен не способствовала у нас развитию чувства законности (с чем и г. Пирогов согласен; зри Положение о наказаниях в Киевском округе), не создавала прочных гарантий для
личности и давала обширное поле произволу.
К сожалению, историки никогда почти не избегают странного увлечения
личностями, в ущерб
исторической необходимости.
Но стоит раз обратиться истории на этот путь, стоит раз сознать, что в общем ходе истории самое большое участие приходится на долю народа и только весьма малая Доля остается для отдельных
личностей, — и тогда
исторические сведения о явлениях внутренней жизни народа будут иметь гораздо более цены для исследователей и, может быть, изменят многие из доселе господствовавших
исторических воззрений.
Не принимая в расчет состояния общественной нравственности, ни
исторических обстоятельств развития порока, ни общего положения администрации, ни отношений одного класса к другому, сатирики рады свалить всю беду на бедную
личность чиновника, которая часто вовсе без вины виновата.
Соединить эти два требования — внести в историю свой вымысл, но вымысл этот основать на истории, вывести его из самого естественного хода событий, неразрывно связать его со всей нитью
исторического рассказа и все это представить так, чтобы читатель видел пред собою, как живые
личности, знакомые ему в истории и изображенные здесь в очаровании поэзии, — со стороны их частного быта и внутренних сокровенных дум и стремлений, — вот задача
исторического романиста.
Священные книги суть прежде всего просто человеческие книги, носящие на себе печать
личности своего автора и его эпохи; эти черты и распознает
историческая наука.
Но мичмана, по-видимому, не особенно интересует ни
исторический очерк Кохинхины, ни
личность анамского короля Ту-Дука, ни резня миссионеров, ни список французских кораблей, ни цифры французских войск и их заболеваемости, ни страстные филиппики против варварского обращения с анамитами, ни лирические отступления об отвратительности войн, ни наивные пожелания, чтобы их не было, и чтобы дикарям не мешали жить, как им угодно, и насильно не обращали в христианство.
Она имеет положительное значение, когда вечными началами признается свобода, справедливость, братство людей, высшая ценность человеческой
личности, которую нельзя превращать в средство, и имеет отрицательное значение, когда такими началами признаются относительные
исторические, социальные и политические формы, когда эти относительные формы абсолютизируются, когда
исторические тела, представляющиеся «органическими», получают санкцию священных, например монархия или известная форма собственности.
В человеческой
личности есть много родового, принадлежащего человеческому роду, много
исторического, традиционного, социального, классового, семейного, много наследственного и подражательного, много «общего».
Это совсем не должно означать принятия всех традиционных форм аскезы
исторического христианства, в котором было много совсем не христианского и даже враждебного
личности.
Эта духовная память напоминает человеку, поглощенному своим
историческим временем, что в прошлом были великие творческие движения духа и что они должны наследовать вечность, они напоминают также о том, что в прошлом жили конкретные существа, живые
личности, с которыми во времени экзистенциальном у нас должна существовать связь не меньшая, чем с живыми.
Конец истории есть победа экзистенциального времени над временем
историческим, творческой субъективности над объективацией,
личности над универсально-общим, общества экзистенциального над обществом объективированным.
Ценность человека, человеческой
личности выше
исторических ценностей могущественного государства и национальности, цветущей цивилизации и пр., и пр.
Но
личность по-новому ранена и порабощена
историческим временем, и она даже иногда ищет избавления от плена истории переходом в космический план существования.
И, несмотря на относительные, преходящие и даже дурные свойства
исторического рыцарства, в рыцарстве есть вечные элементы творческой морали, творческое обнаружение вечных начал человеческой
личности.
Роль Ленина есть замечательная демонстрация роли
личности в
исторических событиях.
Верховной ценностью он признает человеческую
личность, которая раздавлена
историческим прогрессом.
Чтобы понять жизнь человека, т. е. тот закон, которому для блага человека должна быть подчинена его животная
личность, люди рассматривают: или
историческое существование, но не жизнь человека, или несознаваемое человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Дух реально, экзистенциально воплощается в человеческой
личности, в ее творчески интуитивном отношении к жизни и в братском общении людей, а не в объективированном обществе, государстве,
исторической жизни наций.
Нельзя возлагать надежд ни на какой общественный слой или класс, ни на какую
историческую силу, а лишь на
личности, в Духе возрожденные.
Довольно большого роста, худощавый, с желтовато-бесцветным лицом, с ухватками семинариста, он нельзя, впрочем, сказать, чтобы был некрасив. Его даже можно было назвать недурным собою, если бы прямые, довольно правильные черты его лица не были лишены выражения и жизни. Не носи он громкого титула и не принадлежи к знаменитому
историческому роду, он бы навеки остался незаметной
личностью, о которой ничего не говорят и ничего не думают.
Вот они в Белоруссии, в городе, который назовем городом при Двине. Совершенно новый край, новые люди! Так как я не пишу истории их в тогдашнее время, то ограничусь рассказом только об известных мне
личностях, действовавших в моем романе, и о той местности, где разыгрывались их действия. И потому попрошу читателя не взыскивать с меня скрупулезно за некоторые незначительные анахронизмы и
исторические недомолвки и помнить, что я все-таки пишу роман, хотя и полуисторический.
Православное религиозное воспитание неблагоприятно для
исторической жизни народов; оно мало научает общественному и культурному строительству, мало дисциплинирует
личность.