Неточные совпадения
Месяц, еще светивший, когда он выходил, теперь только блестел, как кусок ртути; утреннюю зарницу, которую прежде нельзя было не видеть, теперь надо было
искать; прежде неопределенные пятна
на дальнем
поле теперь уже ясно были видны.
Он был как будто один в целом мире; он
на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал
на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил
на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его
полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве,
искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Мельком взглянув
на пальто, попавшееся ей в руку, она с досадой бросала его
на пол и хватала другое, бросала опять попавшееся платье, другое, третье и
искала чего-то, перебирая одно за другим все, что висело в шкафе, и в то же время стараясь рукой завязать косынку
на голове.
— Сбросил, должно быть, надо
на полу искать, — решил кто-то.
Пропев, он обратился было к своим мирным занятиям, начал
искать около себя
на полу, чего бы поклевать, и поскреб раза два землю ногой.
— Вот, вот так! — учил он, опускаясь
на пол. — Ай, ай! — закричал он потом,
ища руками кругом, за что бы ухватиться. Его потащило с горы, а он стремительно домчался вплоть до меня…
на всегда готовом экипаже. Я только что успел подставить ноги, чтоб он своим ростом и дородством не сокрушил меня.
Уже несколько часов бродил я с ружьем по
полям и, вероятно, прежде вечера не вернулся бы в постоялый двор
на большой Курской дороге, где ожидала меня моя тройка, если б чрезвычайно мелкий и холодный дождь, который с самого утра, не хуже старой девки, неугомонно и безжалостно приставал ко мне, не заставил меня наконец
искать где-нибудь поблизости хотя временного убежища.
Часто, выбившись из сил, приходил он отдыхать к нам; лежа
на полу с двухлетним ребенком, он играл с ним целые часы. Пока мы были втроем, дело шло как нельзя лучше, но при звуке колокольчика судорожная гримаса пробегала по лицу его, и он беспокойно оглядывался и
искал шляпу; потом оставался, по славянской слабости. Тут одно слово, замечание, сказанное не по нем, приводило к самым оригинальным сценам и спорам…
На столе горела, оплывая и отражаясь в пустоте зеркала, сальная свеча, грязные тени ползали по
полу, в углу перед образом теплилась лампада, ледяное окно серебрил лунный свет. Мать оглядывалась, точно
искала чего-то
на голых стенах,
на потолке.
— Запре-от? — удивилась баушка Лукерья. — Да ему-то какая теперь в ней корысть? Была девка, не умели беречь, так теперь ветра в
поле искать… Да еще и то сказать, в Балчугах народ балованный, как раз еще и ворота дегтем вымажут… Парни-то нынче ножовые. Скажут: нами брезговала, а за кержака убежала. У них свое
на уме…
— Очень просто: думал, что я, по всегдашнему своему обыкновению,
на конике сплю, а я, верно, придя от цыган, прямо
на пол лег, да все и ползал, края
искал, а потом стал прыгать… и допрыгал до горки.
— Сейчас… я только свечу… — слабо прокричал Шатов. Затем бросился
искать спичек. Спички, как обыкновенно в таких случаях, не отыскивались. Уронил подсвечник со свечой
на пол, и только что снизу опять послышался нетерпеливый голос, бросил всё и сломя голову полетел вниз по своей крутой лестнице отворять калитку.
И вот она едет и жадно вглядывается в даль и
ищет: где же эти таинственные «усадьбы» и парки, где эта обетованная земля,
на которой воочию предстанет перед ней мечта ее жизни…
Поля, колокольчики, порой засинеет лесок, облака двигаются бесшумно, с какой-то важной думой, а отец, вздрагивая, спрашивает...
Препотенский бросил тревожный взгляд
на Бизюкину. Его смущало, что Туганов просто съедает его задор, как вешний туман съедает с
поля бугры снега. Варнава
искал поддержки и в этом чаянии перевел взоры свои
на Термосесова, но Термосесов даже и не смотрел
на него, но зато дьякон Ахилла, давно дававший ему рукою знаки перестать, сказал...
— «Шапку
ищу»… Ах ты, маленький! — произнес, осклабляясь, Ахилла и, подхватив Николая Афанасьевича с
полу, посадил его себе
на ладонь и воскликнул: — как пушиночка легенький!
На кладбище не взошёл Шакир, зарыли без него, а я, его не видя, испугался, побежал
искать и земли горсть
на гроб не бросил, не успел. Он за оградой в
поле на корточках сидел, молился; повёл его домой, и весь день толковали. Очень милый, очень хороший он человек, чистая душа. Плакал и рассказывал...
Как только Алексей Абрамович начинал шпынять над Любонькой или поучать уму и нравственности какого-нибудь шестидесятилетнего Спирьку или седого как лунь Матюшку, страдающий взгляд Любоньки, долго прикованный к
полу, невольно обращался
на Дмитрия Яковлевича, у которого дрожали губы и выходили пятна
на лице; он точно так же, чтоб облегчить тяжело-неприятное чувство,
искал украдкой прочитать
на лице Любоньки, что делается в душе ее.
Скажу вкратце, что после опыта любви,
на который потратилось много жизни, и после нескольких векселей,
на которые потратилось довольно много состояния, он уехал в чужие края —
искать рассеянья,
искать впечатлений, занятий и проч., а его мать, слабая и состарившаяся не по летам, поехала в Белое
Поле поправлять бреши, сделанные векселями, да уплачивать годовыми заботами своими минутные увлечения сына, да копить новые деньги, чтоб Володя
на чужой стороне ни в чем не нуждался.
За этим пароксизмом последовал быстрый упадок сил. Пепко сел
на пол и умолк. В единственное окно моего гроба глядело уже летнее утро. Какой-то нерешительный свет бродил по дешевеньким обоям, по расщелявшемуся деревянному
полу, по гробовой крышке-потолку, точно чего-то
искал и не находил. Пепко сидел, презрительно мотал головой и, взглядывая
на меня, еще более презрительно фыркал. Потом он достал из кармана несколько написанных листов и, бросив их мне в физиономию, проворчал...
Розги подхватили и унесли.
На окровавленный
пол бросили опилок. Орлов, застегиваясь, помутившимися глазами кого-то
искал в толпе. Взгляд его упал
на майора. Полузастегнув шинель, Орлов бросился перед ним
на колени, обнял его ноги и зарыдал...
Актер.
Искать город… лечиться… Ты — тоже уходи… Офелия… иди в монастырь… Понимаешь — есть лечебница для организмов… для пьяниц… Превосходная лечебница… Мрамор… мраморный
пол! Свет… чистота, пища… всё — даром! И мраморный
пол, да! Я ее найду, вылечусь и… снова буду… Я
на пути к возрожденью… как сказал… король… Лир! Наташа… по сцене мое имя Сверчков-Заволжский… никто этого не знает, никто! Нет у меня здесь имени… Понимаешь ли ты, как это обидно — потерять имя? Даже собаки имеют клички…
И бояре князю отвечали:
«Смутен ум твой, княже, от печали.
Не твои ль два сокола, два чада
Поднялись над
полем незнакомым
Поискать Тмуторокани-града
Либо Дону зачерпнуть шеломом?
Да напрасны были их усилья.
Посмеявшись
на твои седины,
Подрубили половцы им крылья,
А самих опутали в путины».
В ноги кланяйся!» Ей хочется остаться одной и погрустить тихонько, как бывало, а свекровь говорит; «Отчего не воешь?» Она
ищет света, воздуха, хочет помечтать и порезвиться,
полить свои цветы, посмотреть
на солнце,
на Волгу, послать свой привет всему живому, — а ее держат в неволе, в ней постоянно подозревают нечистые, развратные замыслы.
Проснулся он среди ночи от какого-то жуткого и странного звука, похожего
на волчий вой. Ночь была светлая, телега стояла у опушки леса, около неё лошадь, фыркая, щипала траву, покрытую росой. Большая сосна выдвинулась далеко в
поле и стояла одинокая, точно её выгнали из леса. Зоркие глаза мальчика беспокойно
искали дядю, в тишине ночи отчётливо звучали глухие и редкие удары копыт лошади по земле, тяжёлыми вздохами разносилось её фырканье, и уныло плавал непонятный дрожащий звук, пугая Илью.
Дело шло о службе где-то в палате в губернии, о прокурорах и председателях, о кое-каких канцелярских интригах, о разврате души одного из повытчиков, о ревизоре, о внезапной перемене начальства, о том, как господин Голядкин-второй пострадал совершенно безвинно; о престарелой тетушке его, Пелагее Семеновне; о том, как он, по разным интригам врагов своих, места лишился и пешком пришел в Петербург; о том, как он маялся и горе мыкал здесь, в Петербурге, как бесплодно долгое время места
искал, прожился, исхарчился, жил чуть не
на улице, ел черствый хлеб и запивал его слезами своими, спал
на голом
полу и, наконец, как кто-то из добрых людей взялся хлопотать о нем, рекомендовал и великодушно к новому месту пристроил.
Но Великая в Героях сохранила
на троне нежную чувствительность Своего
пола, которая вступалась за несчастных, за самых винных;
искала всегда возможности простить, миловать; смягчала все приговоры суда и служила совершеннейшим образцом той высокой добродетели, которую могут иметь одни Небеса и Государи: милосердия!
Юноши, осыпанные цветами роскоши, среди столицы усыпленные негою, при первом звуке Марсовой трубы пробуждались, срывали с себя венки Граций и стремились
на поле чести
искать опасностей и венков лавровых.
Мать и сын теперь
на воле;
Видят холм в широком
поле;
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул
на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел
на край долины
У моря
искать дичины.
И все, знаете, одним глазком поглядываю из окошечка
на квартального, который насупротив гуляет, а сам все книзу, да книзу с сиденья
на пол кареты спускаюсь, и норовлю, чтобы пятками дверцу оттолкнуть, да по низку стрекача дать, благо — я тут вблизи пролетный двор знал — и
искать бы меня негде было.
Александр Знаменитый с веселием спешил
на ратное
поле, с видом горести возвращался; он предвидел неминуемое бедствие отечества,
искал только славной смерти и нашел ее среди московской дружины.
(Разом
ища в обоих ящиках и вдруг, побледнев даже, восклицает.) Они, кажется!.. Так и есть!.. (Вынимая из ящика две бумаги и потрясая ими в воздухе.) Вон они, мои сокровища!.. (Кладет бумаги себе в карман.) Ну, уж она теперь у меня не увернется, шалит!.. (Обращаясь к лакею и плотнику, в недоумении смотревших
на него.) Отнесите все это назад и бросьте
на пол!..
Иногда сходила она со ступенек и проходила несколько шагов между клумбами по направлению к саду; глаза ее нетерпеливо, жадно, даже неосторожно
искали чего-то
на песке дорожек и
на полу террасы.
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с человеком, и молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его
на виду у людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой
полет,
искали черного сердца и опущенных глаз; и реки меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал
на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его в пустыню.
Лишь только он остался один, как начал везде
искать конопляное зернышко. Он долго шарил у себя в карманах, ползал по
полу, смотрел под кроватью, перебирал одеяло, подушки, простыню — все напрасно! Нигде не было и следов любезного зернышка! Он старался вспомнить, где он мог его потерять, и наконец уверился, что выронил его как-нибудь накануне, играя
на дворе.
Один раз я пошел с Мильтоном
на охоту. Подле леса он начал
искать, вытянул хвост, поднял уши и стал принюхиваться. Я приготовил ружье и пошел за ним. Я думал, что он
ищет куропатку, фазана или зайца. Но Мильтон не пошел в лес, а в
поле. Я шел за ним и глядел вперед. Вдруг я увидал то, что он
искал. Впереди его бежала небольшая черепаха, величиною с шапку. Голая темно-серая голова
на длинной шее была вытянута, как пестик; черепаха широко перебирала голыми лапами, а спина ее вся была покрыта корой.
Они пошли вместе.
На третий день сошелся с ними еще товарищ. Они разговорились, и новый товарищ рассказал, что он мужик; были у него дом и земля, но что была война,
поля его стоптали и двор его сожгли, — не при чем ему стало жить, — и что идет он теперь
искать работы
на чужую сторону.
— Не знаю; его взял мой муж. Я бросилась ее
искать: мы обыскали весь хутор, звали ее по
полям, по дороге, по лесу, и тут
на том месте, где… нынче добывали огонь, встретилась с Ворошиловым и этим… каким-то человеком… Они тоже
искали что-то с фонарем и сказали нам, чтобы мы ехали сюда. Бога ради посылайте поскорее людей во все места
искать ее.
Висленев отменил это намерение и тихо возвратился в свой кабинет. Осторожно, как можно тише притворил он за собою дверь из залы, пробрался к камину,
на котором оставил портфель, и вдруг чуть не свалил заветных часов. Его даже облил холодный пот, но он впотьмах, не зная сам, каким чудесным образом подхватил часы
на лету; взял в руки портфель и, отдохнув минуту от волнения, начал хладнокровно шарить руками,
ища по
полу заброшенного ножа.
Он, чуть касаясь ногами
пола, пошел к кровати: здесь было еще темнее. Опять надо было
искать наощупь, но Висленев, проводя руками по маленькому столику, вдруг неожиданно свалил
на пол колокольчик, и с этим быстро бросился обутый и в панталонах в постель и закрылся с головой одеялом.
Исчезновение ее удивило всех, и все бросились отыскивать ее, кто куда вздумал.
Искали ее и
на кухне, и в сенях, и в саду, и
на рубежах
на поле, и даже в темной церкви, где, думалось некоторым, не осталась ли она незаметно для всех помолиться и не запер ли ее там сторож? Но все эти поиски были тщетны, и гости, и хозяева впали в немалую тревогу.
Палочка замерла в одном положении, и когда он, желая поправить дело, махнул ею, она выпала из его рук и застучала по
полу…Первая скрипка с удивлением поглядела
на него и нагнулась за палочкой. Виолончель подумала, что с дирижером дурно, замолкла и опять начала, но невпопад…Звуки завертелись, закружились в воздухе и,
ища выхода из беспорядка, затянули возмутительную резь…
Не найдя ни одной виноватой улыбки, Васильев стал
искать: нет ли умного лица. И внимание его остановилось
на одном бледном, немножко сонном, утомленном лице… Это была немолодая брюнетка, одетая в костюм, усыпанный блестками; она сидела в кресле, глядела в
пол и о чем-то думала. Васильев прошелся из угла в угол и точно нечаянно сел рядом с нею.
Екатерина Ивановна.
Поищите шпильку, тут,
на полу. Вы совсем не умеете ухаживать за дамами, а пора бы научиться!
Мерик. Бредит.
На партрет загляделся. (Смеется.) Комиссия! Образованные господа всякие машины и лекарства повыдумывали, а нет еще того умного человека, чтоб нашел лекарство от женского
пола…
Ищут, как бы все болезни лечить, а того и вдомек не берут, что от бабья народа пропадает больше, чем от болезней… Лукавы, сребролюбы, немилостивы, никакого ума… Свекровь изводит невестку, невестка норовит как бы облукавить мужа… И конца нет…
Вдруг он начал колебаться,
искал кого-то руками и, произнеся слово: «позван», грянулся
на пол.
Возри
на беспредельно
поле,
Где стерта зверства рать стоит:
Не скот тут согнан поневоле,
Не жребий мужество дарит,
Не груда правильно стремится, —
Вождем тут воин каждой зрится,
Кончины славной
ищет он.
О воин непоколебимой,
Ты есть и был непобедимой,
Твой вождь — свобода, Вашингтон.
Он убедился наконец что во дворце, где кишели интриги и было так много конкурентов, ему не найти желаемой грандиозной фортуны и решил
искать ее
на поле битвы.
Баронесса, обиженная требованиями от нее отчета в ее поступках, решительно заступилась за рингенского барона. Таким образом, в общей перебранке отыгрался Фюренгоф и поспешил было заранее уплестись из Гельмета, над которым стояла такая грозная туча; но, вспомнив, что он лишился
на поле битвы перчатки, воротился
искать ее. Адольф заметил это: дал ему свою пару новых перчаток и едва не вытолкнул его из дому.
Не далее как
на аршин от меня лежал скиталец; за стенами в номерах и во дворе, около телег, среди богомольцев не одна сотня таких же скитальцев ожидала утра, а еще дальше, если суметь представить себе всю русскую землю, какое множество таких же перекати-поле,
ища где лучше, шагало теперь по большим и проселочным дорогам или, в ожидании рассвета, дремало в постоялых дворах, корчмах, гостиницах,
на траве под небом…
Мужской
пол по старому уставу должен жить особо, послужить старцу должен мужчина, — того ради ставила Евпраксия Михайловна
на усадьбе особую келью, а потом
искала человека, смотрел бы он за келейкой денно-нощно, был бы при ней неотходно, приносил бы старцам и перехожим богомольцам горячую пищу; служил бы не из платы, а по доброму хотенью, плоть да волю свою умерщвлял бы, творил бы дело свое ради бога.