Мне хотелось поговорить с ним, когда он трезв, но трезвый он только мычал, глядя на все отуманенными, тоскливыми глазами. От кого-то я узнал, что этот на всю жизнь пьяный человек учился в казанской академии, мог быть архиереем, — я не поверил этому. Но однажды, рассказывая ему о себе, я упомянул
имя епископа Хрисанфа; октавист тряхнул головою и сказал...
Неточные совпадения
— Слушай слова мои, это тебе годится! Кириллов — двое было, оба —
епископы; один — александрийской, другой — ерусалимской. Первый ратоборствовал супроти окаянного еретика Нестория, который учил похабно, что-де Богородица человек есть, а посему — не имела бога родить, но родила человека же,
именем и делами Христа, сиречь — спасителя миру; стало быть, надо ее называть не Богородица, а христородица, — понял? Это названо — ересь! Ерусалимской же Кирилл боролся против Ария-еретика…
— Я учусь! — скромно говорит Ваня и от радости становится как бы прозрачным. — Мне бы вот книгу о соборах вселенских надобно, как выбирались
епископы на соборы эти, от чьего
имени устанавливали каноны и вообще — как всё это делалось?
Леший бурлит до Ерофеева дня [Октября 4-го, св. Иерофия,
епископа афинского, известного в народе под
именем Ерофея-Офени.], тут ему на глаза не попадайся: бесится косматый, неохота ему спать ложиться, рыщет по лесу, ломит деревья, гоняет зверей, но как только Ерофей-Офеня по башке лесиной его хватит, пойдет окаянный сквозь землю и спит до Василия парийского, как весна землю парить начнет [Апреля 12-го.].
Лишились бы и чести и доброго
имени, если бы не молитвы за вас святого отца нашего Амвросия
епископа Медиоланского.
Бестужев стал искать себе помощников в этом деле и скоро нашел их в духовнике Федоре Яковлевиче Дубянском и в
епископе Юшкевиче. Духовенство, принадлежавшее к русской партии, во
имя которой Елизавета Петровна взошла на престол, только что успело свободно вздохнуть от гнета, под которым долгое время оно томилось.
То рыцари немецкие, искавшие иные опасностей, славы и награды небесной, другие добычи, земель и вассалов, наступили на нее, окрестили ее мечом и первые ознакомили бедных ее жителей с
именем и правами господина, с высокими замками, данью и насилиями; то власти, ею управлявшие, духовные и светские,
епископы и гермейстеры [Гермейстер — глава рыцарских орденов меченосцев и Тевтонского в Ливонии (нем.).], в споре за первенство свое, терзали ее на части.
Окончив эту обидную речь, правитель велел подать в руки
епископа очиненную для писания трость и приказал ему написать ею
имена всех известных ему христиан, живущих в Александрии, причем пригрозил, что если хотя одно
имя будет утаено, то он поступит с
епископом так, как будто он был уже узник в каменоломнях.
Знатные прихожане скоро собрались и, выслушав рассказ, все пришли в большой ужас, но, вместо того чтобы ободрить
епископа благоразумными и острыми советами, они стали укорять его, для чего он написал
имена их.
Таков был, например,
епископ астраханский,
имени которого теперь не вспомню, но твердо знаю, что бывшее с ним ироническое происшествие описано в «Москвитянине» (1851–1853 гг.).
Епископ оробел, принял дрожащей рукой трость и в испуге начертал
имена всех, кого имел основание почитать христианами, но, несмотря на то, что он старался не позабыть ни одного надежного человека, правитель ему не поверил и заставил его поклясться, что он никого не укрыл. Опасаясь ответственности,
епископ еще вспоминал и еще много дописывал, но боялся поклясться, не надеясь на свою старую память, и стал плакать.
Имени Зенона не было в епископском списке.
Пока они шли городом, она не поднимала с головы своего покрывала, и многие спрашивали: кто это такая? Христиане же, проходя, отвечали: это новая христианка! Но потом сами себя вопрошали: где и когда эта женщина крестилась? Как ее христианское
имя? Зенон должен знать о ней все, но неизвестно и то, где принял веру Зенон… Только теперь неудобно было их расспрашивать, так как они идут впереди бодрее всех и на их плечи опирается ослабевший
епископ…