Неточные совпадения
— Рекомендую вам мою баловницу! — сказал
генерал, обратясь к Чичикову. — Однако ж, я вашего
имени и отчества до сих пор не знаю.
Как из дела сего видно, что генерал-аншеф Кирила Петров сын Троекуров на означенное спорное имение, находящееся ныне во владении у гвардии поручика Андрея Гаврилова сына Дубровского, состоящее в сельце Кистеневке, по нынешней… ревизии всего мужеска пола ** душ, с землею, и угодьями, представил подлинную купчую на продажу оного покойному отцу его, провинциальному секретарю, который потом был коллежским асессором, в 17… году из дворян канцеляристом Фадеем Спицыным, и что сверх сего сей покупщик, Троекуров, как из учиненной на той купчей надписи видно, был в том же году ** земским судом введен во владение, которое имение уже и за него отказано, и хотя напротив сего со стороны гвардии поручика Андрея Дубровского и представлена доверенность, данная тем умершим покупщиком Троекуровым титулярному советнику Соболеву для совершения купчей на
имя отца его, Дубровского, но по таковым сделкам не только утверждать крепостные недвижимые имения, но даже и временно владеть по указу…. воспрещено, к тому ж и самая доверенность смертию дателя оной совершенно уничтожается.
Лекции эти продолжались целую неделю. Студенты должны были приготовляться на все темы своего курса, декан вынимал билет и
имя. Уваров созвал всю московскую знать. Архимандриты и сенаторы, генерал-губернатор и Ив. Ив. Дмитриев — все были налицо.
Между тем
имя М. С. Корсакова носят на Сахалине селение и большой пост не за какие-либо особенные заслуги или жертвы, а только потому, что он был генерал-губернатором и мог нагнать страху.]
В Москве жил один старик, один «
генерал», то есть действительный статский советник, с немецким
именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок
генерал».
—
Генерал Иволгин, отставной и несчастный. Ваше
имя и отчество, смею спросить?
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный
генерал, барон или граф, с немецким
именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Это был генерал-невидимка, хотя его
именем и вершились миллионные дела.
— Этот характерный отзыв дал Вязмитинову
имя светского человека с «либерально-консервативным направлением», а вскоре затем и место, а с ним и дружеское расположение одного директора департамента — консервативного либерала и
генерала Горностаева, некогда сотрудника-корреспондента заграничных русских публицистов, а ныне кстати и некстати повторяющего: «des réformes toujours, des outopies jamais».
«Ах, madame!» — воскликнул он и сейчас просил меня садиться; а приехавши, не забудь, я сказала: «Генерал-лейтенантша такая-то!», но на него это, видно, не подействовало, а
имя твое напротив!
Надобно сказать, что Эйсмонд так же, как некогда на Кавказе, заслужил и в Севастополе
имя храбрейшего
генерала; больной и израненный, он почти первый из севастопольских героев возвратился в Петербург.
Одним словом, в жизнь
генерала всецело вторгнулся тот могущественный элемент, который в то время был известен под
именем борьбы с нигилизмом.
Иону
генерал определил в к — ский уездный суд протоколистом, на
имя Агнушки — купил в К. дом.
А Петенька был действительно там, у того самого Антошки, которого одно
имя производило нервную дрожь во всем организме старого
генерала.
Сейчас же
генерал охарактеризовал Анпетова
именем «негодяй», и с тех пор это прозвище вошло в воплинской усадьбе в употребление вместо собственного
имени.
— А я так рад был видеть тебя, — заговорил
генерал после длинной паузы. — Кроме того, я надеялся кое-что разузнать от тебя о том деле, по которому приехал сюда, то есть я не хочу во
имя нашей дружбы сделать из тебя шпиона, а просто… ну, одним словом, будем вместе работать. Я взялся за дело и должен выполнить его добросовестно. Если хочешь, я продался Лаптеву, как рабочий, но не продавал ему своих убеждений.
Блинов — профессор университета, стяжал себе известное
имя, яко политико-эконом и светлая финансовая голова, затем, как я уже сказал вам, хороший человек во всех отношениях — и вдруг этот самый
генерал Блинов, со всей своей ученостью, честностью и превосходительством, сидит под башмаком какого-то урода.
П.И. Шаблыкин, состоявший тогда чиновником особых поручений при генерал-губернаторе, покровительствовал своему арендатору типографии, открытой им, кажется, на
имя жены, которая не касалась дела, а распоряжался всем сам В.Н. Бестужев.
— Да он и не узнает о том! — возразила откупщица. — Это только будет известно Теофилу Терентьичу (
имя откупщика), мне и вам, и мы вас просим об одном: растолковать Аггею Никитичу, что нельзя же так поступать, как он поступает с Василием Ивановичем Тулузовым; согласитесь:
генерал, откупщик стольких губерний, посажен им в острог, и это, по словам мужа моего, может кончиться очень дурно для Аггея Никитича.
—
Генерал Постельников,
именем которого мы решились действовать, совсем об этом не знает. Да-с: он нас сюда не посылал, это мы сами, потому что, встретив в списках фамилию вашего дядюшки и зная, что ваша семья такая литературная…
— Excusez ma femme.] но все это пока в сторону, а теперь к делу: бумага у меня для вас уже заготовлена; что вам там таскаться в канцелярию? только выставить полк, в какой вы хотите, — заключил он, вытаскивая из-за лацкана сложенный лист бумаги, и тотчас же вписал там в пробеле
имя какого-то гусарского полка, дал мне подписать и, взяв ее обратно, сказал мне, что я совершенно свободен и должен только завтра же обратиться к такому-то портному, состроить себе юнкерскую форму, а послезавтра опять явиться сюда к
генералу, который сам отвезет меня и отрекомендует моему полковому командиру.
— Солдат есть
имя общее, знаменитое,
имя солдата носит всякий военный служащий от
генерала до последнего рядового.
— Солдат есть
имя общее, знаменитое,
имя солдата носит всякий военнослужащий от
генерала до последнего рядового.
— Солдат есть
имя общее, именитое, солдат всякий носит от
генерала до рядового…
— А этот господин, — продолжал Михайло Борисович, мотнув головой на дверь и явно разумея под
именем господина ушедшего
генерала, — желает получить известное место, и между ними произошло, вероятно, такого рода facio ut facias [я делаю, чтобы ты делал (лат.).]: «вы-де схлопочите мне место, а я у вас куплю за это дом в мое ведомство»… А? — заключил Михайло Борисович, устремляя на барона смеющийся взгляд, а тот при этом сейчас же потупился, как будто бы ему даже совестно было слушать подобные вещи.
Ровно через год после декабрьского бунта, именно 14 декабря 1826 года, главным директором всех кадетских корпусов вместо генерал-адъютанта Павла Васильевича Голенищева-Кутузова был назначен генерал-адъютант от инфантерии Николай Иванович Демидов, человек чрезвычайно набожный и совершенно безжалостный. Его и без того трепетали в войсках, где
имя его произносилось с ужасом, а для нас он получил особенное приказание «подтянуть».
Когда они подошли к Лангфуртскому предместью, то господин Дольчини, в виду ваших казаков, распрощавшись очень вежливо с Рено, сказал ему: «Поблагодарите
генерала Раппа за его ласку и доверенность; да не забудьте ему сказать, что я не итальянский купец Дольчини, а русской партизан…» Тут назвал он себя по
имени, которое я никак не могу выговорить, хотя и тысячу раз его слышал.
— Я очень рад, — отвечал русской
генерал, — что казаки в точности исполняют мои приказания; мне также весьма приятно слышать из уст вашего величества, что крестьяне наши показывают себя достойными
имени русских.
Здесь я должен оговориться, что этим
именем сию даму никто никогда не называл, и все именовали ее Татьяной Васильевной, даже мужу ее давали иногда титул не
генерала Трахова, а мужа Татьяны Васильевны, — до такой степени она была лицо распространенное.
Это было за семь лет до Саши, и
генерал тогда сильно и безобразно пил — даже до беспамятства и жестоких, совершенно бессмысленных поступков, не раз приводивших его на край уголовщины; и случилось так, что, пьяный, он толкнул в живот Елену Петровну, бывшую тогда на седьмом месяце беременности, и она скинула мертвого ребенка, первенца, для которого уже и
имя мысленно имела: Алексей.
— Ваше пр-о, — вполголоса сказал Карл Федорович, наклоняясь к
генералу, — разрешите адъютанту исправить в описи
имя коня Гротус: таково
имя вашего адъютанта, и не совсем ловко будет, если в присутствии его поведут лошадь на поводу и выкрикнут: «Гротус».
— Вы можете исправить это
имя в описи по желанию, — сказал
генерал, — но я тут обидного ничего не вижу, и был бы рад, если бы хорошая лошадь называлась Фитингоф.
Тогда только впервые я услыхал
имя молодого и красивого соседа, владельца села Воин, Петра Петровича Новосильцова, служившего адъютантом у московского генерал-губернатора князя Голицына.
— Фи, какая щепетильность и какие утонченности! И чего вам извиняться? Ну согласитесь, monsieur, monsieur, что вы затеваете все это нарочно, чтобы досадить
генералу… а может быть, имеете какие-нибудь особые цели… mon cher monsieur… pardon, j’ai oublie votre nom, monsieur Alexis?.. n’est-ce pas? [Дорогой мой… простите, я забыл ваше
имя, Алексей?.. не так ли? (фр.)]
— Но барону я спустить не намерен, — продолжал я с полным хладнокровием, нимало не смущаясь смехом m-r Де-Грие, — и так как вы,
генерал, согласившись сегодня выслушать жалобы барона и войдя в его интерес, поставили сами себя как бы участником во всем этом деле, то я честь имею вам доложить, что не позже как завтра поутру потребую у барона, от своего
имени, формального объяснения причин, по которым он, имея дело со мною, обратился мимо меня к другому лицу, — точно я не мог или был недостоин отвечать ему сам за себя.
Генерал, трепетавший и замиравший душою, ввиду ужасных для него последствий, даже пересолил: после получасовых молений и просьб, и даже откровенно признавшись во всем, то есть во всех долгах и даже в своей страсти к m-lle Blanche (он совсем потерялся),
генерал вдруг принял грозный тон и стал даже кричать и топать ногами на бабушку; кричал, что она срамит их фамилию, стала скандалом всего города, и, наконец… наконец: «Вы срамите русское
имя, сударыня! — кричал
генерал, — и что на то есть полиция»!
Потом они не попадали в общий тон тогдашнего инженерного ведомства, где тогда инспекторствовал
генерал Ламновский,
имя которого было исторически связано с поставкою в казну мрамора, почему его и звали «мраморным».
Сердце ее так сильно трепетало, что от его толчков часто и равномерно вздрагивало плюшевое одеяло. Она вспомнила, как сегодня в красном кабинете Рыбникова называли
именами японских
генералов, и слабое, далекое подозрение уже начинало копошиться в ее темном уме.
Старый николаевский
генерал сразу поставил себя на настоящую точку, и одно его
имя производило панику.
Генерал слушал его с закрытыми глазами и только вздрагивал, когда в рассказе Мишки упоминалось
имя полненькой генеральши.
Генерал (Татьяне). Пошлите его ко мне, я буду в столовой пить чай с коньяком и с поручиком… х-хо-хо! (Оглядывается, прикрыв рот рукой.) Благодарю, поручик! У вас хорошая память, да! Это прекрасно! Офицер должен помнить
имя и лицо каждого солдата своей роты. Когда солдат рекрут, он хитрое животное, — хитрое, ленивое и глупое. Офицер влезает ему в душу и там все поворачивает по-своему, чтобы сделать из животного — человека, разумного и преданного долгу…
На дворе у моих дачных хозяев стояли три домика — все небольшие, деревянные, выкрашенные серенькою краскою и очень чисто содержанные. В домике, выходившем на улицу, жила сестра бывшего петербургского генерал-губернатора, князя Суворова, — престарелая княгиня Горчакова, а двухэтажный домик, выходивший одною стороною на двор, а другою — в сад, был занят двумя семействами: бельэтаж принадлежал мне, а нижний этаж, еще до моего приезда, был сдан другим жильцам,
имени которых мне не называли, а сказали просто...
Павлин. Как известно вам — убедил я старосту храма моего расширить хор певчих, а также беседовал с
генералом Бетлингом о пожертвовании на колокол новостроящегося храма во
имя небесного предстателя вашего, Егория…
Борис. Оставьте меня. Мне жалко вас и, каюсь, гадко слушать вас. Если бы вы были, как тот
генерал, а то вы с крестом, с Евангелием, во
имя Христа приходите уговаривать меня отречься от Христа. Уйдите. (Взволнованно.) Уйдите, оставьте меня. Уйдите. Отведите меня, чтобы не видать никого. Я устал. Ужасно устал.
Но статской Енерал (как его звал народ), или Генерал-Куль (как называло его одно высшее лицо), старик Рубановский, фанатик бескорыстия, сам почти нищий, был честности неподкупной, убеждений непреоборимых, и у него нельзя было спекулировать во
имя недостаточности состояния.
— Напрасно! — воскликнула девочка, и черные глаза ее сверкнули чуть заметной усмешкой. — Только барантачи и душманы скрывают свое
имя… а я… я племянница и приемная дочь знатного и известного русского
генерала, князя Георгия Джаваха, я могу сказать мое
имя — меня зовут Нина бек-Израэл.
— В то самое время, как
генерал от королевского, значит,
имени приходит, значит, к Марии в темницу, в то самое время Мария говорит ему: «
Генерал! я в тебе не нуждаюсь и не могу тебя любить, и, значит, ты мне не полюбовник; а полюбовник мой есть тот самый принц…» В то самое время… — продолжал было он, но, увидав меня, замолк на минуту и стал раздувать трубочку.
Баронесса Софья Петровна Фукс, главная попечительница и благодетельница N-ского ремесленного приюта, была всегда Желанной гостьей в этих скучных казенных стенах. Желанной и редкой. Баронесса Фукс, богатая, независимая вдова
генерала, большую часть своей жизни проводила за границей со своей единственной дочерью, маленькой Нан, переименованной так по желанию матери из более обыкновенного
имени Анастасии.
— Это письмо от отца Евангела, — сказал
генерал, — и притом большое письмо: все вижу пестреют в строках
имена. Верно новости. Не читать ли-с вслух?
В другом письме (от 26 июля) генерал-прокурор сообщил князю Голицыну, что английский посланник уверял императрицу, что «всклепавшая на себя
имя» есть дочь пражского трактирщика, и потому советовал послать к ней протестантского пастора, которому, может быть, удастся выведать истину.