Неточные совпадения
Заседание уже началось.
У стола, покрытого сукном, за который сели Катавасов и Метров, сидело шесть человек, и один
из них, близко пригибаясь к рукописи, читал что-то. Левин сел на один
из пустых
стульев, стоявших вокруг
стола, и шопотом спросил
у сидевшего тут студента, что читают. Студент, недовольно оглядев Левина, сказал...
В большой комнате на крашеном полу крестообразно лежали темные ковровые дорожки, стояли кривоногие старинные
стулья, два таких же
стола; на одном
из них бронзовый медведь держал в лапах стержень лампы; на другом возвышался черный музыкальный ящик; около стены,
у двери, прижалась фисгармония, в углу — пестрая печь кузнецовских изразцов, рядом с печью — белые двери...
Стол для ужина занимал всю длину столовой, продолжался в гостиной, и, кроме того,
у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек был предусмотрительно смягчен розетками
из бумаги красного и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло и серебро на
столе, а лица людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на
стуле, весело командовала...
«Бедно живет», — подумал Самгин, осматривая комнатку с окном в сад; окно было кривенькое,
из четырех стекол, одно уже зацвело, значит — торчало в раме долгие года.
У окна маленький круглый
стол, накрыт вязаной салфеткой. Против кровати — печка с лежанкой, близко от печи комод, шкатулка на комоде, флаконы, коробочки, зеркало на стене. Три
стула, их манерно искривленные ножки и спинки, прогнутые плетеные сиденья особенно подчеркивали бедность комнаты.
Литератор откинулся пред ним на спинку
стула, его красивое лицо нахмурилось, покрылось серой тенью, глаза как будто углубились, он закусил губу, и это сделало рот его кривым; он взял
из коробки на
столе папиросу, женщина
у самовара вполголоса напомнила ему: «Ты бросил курить!», тогда он, швырнув папиросу на мокрый медный поднос, взял другую и закурил, исподлобья и сквозь дым глядя на оратора.
Комната наполнилась шумом отодвигаемых
стульев, в углу вспыхнул огонек спички, осветив кисть руки с длинными пальцами, испуганной курицей заклохтала какая-то барышня, — Самгину было приятно смятение, вызванное его словами. Когда он не спеша, готовясь рассказать страшное, обошел сад и двор, —
из флигеля шумно выбегали ученики Спивак; она, стоя
у стола, звенела абажуром, зажигая лампу, за
столом сидел старик Радеев, барабаня пальцами, покачивая головой.
Там
у стола сидел парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью,
из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за
стол, другой — за сиденье
стула; левая нога его, голая и забинтованная полотенцем выше колена, лежала на деревянном
стуле.
«Твое место не здесь, а там», — указал он мне крошечную комнатку налево
из передней, где стоял простой
стол, плетеный
стул и клеенчатый диван — точь-в-точь как теперь
у меня наверху в светелке.
В сундуках
у него лежало множество диковинных нарядов: штофные юбки, атласные душегреи, шелковые сарафаны, тканные серебром, кики и кокошники, шитые жемчугами, головки и косынки ярких цветов, тяжелые мордовские мониста, ожерелья
из цветных камней; он сносил всё это охапками в комнаты матери, раскладывал по
стульям, по
столам, мать любовалась нарядами, а он говорил...
Из залы нужно было пройти небольшую приемную, где обыкновенно дожидались просители, и потом уже следовал кабинет. Отворив тяжелую дубовую дверь, Петр Елисеич был неприятно удивлен: Лука Назарыч сидел в кресле
у своего письменного
стола, а напротив него Палач. Поздоровавшись кивком головы и не подавая руки, старик взглядом указал на
стул. Такой прием расхолодил Петра Елисеича сразу, и он почуял что-то недоброе.
В единственной чистой комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по стенам было расставлено с дюжину крашеных
стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь
у генерала дореформенной школы; в одном
из простенков виднелся простой
стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
Да и повёл за собою. Ходит быстро, мелкими шажками, шубёнка
у него старенькая и не по росту, видно, с чужого плеча. Молоденький он, худущий и смятенный; придя к себе домой, сразу заметался, завертелся недостойно сана, бегает
из горницы в горницу, и то за ним
стул едет, то он рукавом ряски со
стола что-нибудь смахнёт и всё извиняется...
И там на дворе от очевидцев я узнал, что рано утром 25 июня к дворнику прибежала испуганная Ванда и сказала, что
у нее в номере скоропостижно умер офицер. Одним
из первых вбежал в номер парикмахер И.А. Андреев, задние двери квартиры которого как раз против дверей флигеля. На
стуле, перед
столом, уставленным винами и фруктами, полулежал без признаков жизни Скобелев. Его сразу узнал Андреев. Ванда молчала, сперва не хотела его называть.
Года два был на побегушках, разные комиссии исправлял: и за водкой-то бегал, и за пирогами, и за квасом, кому с похмелья, и сидел-то я не
у стола, не на
стуле, а
у окошка на связке бумаг, и писал-то я не
из чернилицы, а
из старой помадной банки.
Неизвестно, как именно она выражала ему свои извинения, но слова ее подействовали, и Патрикей после этого разговора просиял и утешился. Но, однако, он был за свою слабость наказан: сына его с этих пор за
стол не сажали, но зато сам Патрикей, подавая бабушке ее утренний кофе, всегда получал
из ее рук налитую чашку и выпивал ее сидя на
стуле перед самою княгинею. В этом случае он мог доставлять себе только одно облегчение, что садился
у самой двери.
Грохов сделал над собою усилие, чтобы вспомнить, кто такая это была г-жа Олухова, что за дело
у ней, и — странное явление: один только вчерашний вечер и ночь были закрыты для Григория Мартыныча непроницаемой завесой, но все прошедшее было совершенно ясно в его уме, так что он, встав, сейчас же нашел в шкафу бумаги с заголовком: «Дело г. г. Олуховых» и положил их на
стол, отпер потом свою конторку и, вынув
из нее толстый пакет с надписью: «Деньги г-жи Олуховой», положил и этот пакет на
стол; затем поправил несколько перед зеркалом прическу свою и, пожевав, чтоб не так сильно пахнуть водкой, жженого кофе, нарочно для того в кармане носимого, опустился на свой деревянный
стул и, обратясь к письмоводителю, разрешил ему принять приехавшую госпожу.
Я остановился
у стола возле
стула, на котором она сидела, и бессмысленно смотрел перед собой. Прошло с минуту, вдруг я весь вздрогнул: прямо перед собой, на
столе, я увидал… одним словом, я увидал смятую синюю пятирублевую бумажку, ту самую, которую минуту назад зажал в ее руке. Это была та бумажка; другой и быть не могло; другой и в доме не было. Она, стало быть, успела выбросить ее
из руки на
стол в ту минуту, когда я отскочил в другой угол.
Меблировка состояла
из жесткого диванчика
у внутренней стены, старинного комода в углу, нескольких
стульев и простого
стола.
У Петра Михайлыча забилось сердце. Он встал и пошел за Власичем в переднюю, а оттуда в залу. В этой громадной, угрюмой комнате был только фортепьян да длинный ряд старинных
стульев с бронзой, на которые никто никогда не садился. На фортепьяне горела одна свеча.
Из залы молча прошли в столовую. Тут тоже просторно и неуютно; посреди комнаты круглый
стол из двух половинок на шести толстых ногах и только одна свеча. Часы в большом красном футляре, похожем на киот, показывали половину третьего.
Из-за сарая выехал на шарабане Володя. Он нахлестывал кнутом Нежданчика, поглядывая на балкон, не следит ли за ним отец, и лихо подкатил к калитке.
У стола раздался шум отодвигаемых
стульев, Сергей Андреевич воротился к гостям.
Все три девицы встали из-за
стола, гремя
стульями. Любаша, когда приходилось «прикладываться» — так она называла целование руки
у матери, — не могла не заметить Рубцову и Анне Серафимовне...
Иван Матвеич кладет перо, встает из-за
стола и садится на другой
стул. Проходит минут пять в молчании, и он начинает чувствовать, что ему пора уходить, что он лишний, но в кабинете ученого так уютно, светло и тепло, и еще настолько свежо впечатление от сдобных сухарей и сладкого чая, что
у него сжимается сердце от одной только мысли о доме. Дома — бедность, голод, холод, ворчун-отец, попреки, а тут так безмятежно, тихо и даже интересуются его тарантулами и птицами.
В углу стояла кровать
из простого некрашеного дерева с жестким тюфяком, кожаной подушкой и вязаным шерстяным одеялом. Над ней висел образок, украшенный высохшей вербой и фарфоровым яичком.
У широкого окна, так называемого итальянского, стоял большой
стол, на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, ландкарты и планы сражений. Шкаф с книгами, глобусы, географические карты, прибитые к стене, и несколько простых деревянных
стульев дополняли убранство комнаты юного спартанца.
Меблировка состояла
из железной кровати с матрацем и подушкой, набитыми шерстью, и покрытой байковым одеялом, сомнительной чистоты.
У другой стены стояли
стул и дубовый
стол, над которым висели тюремные правила, обязательные для каждого заключенного.
Убранство маленькой комнаты, служившей кельей, было более чем просто: кровать,
стол и несколько
стульев из окрашенного в черную краску дерева и такой же угольник с киотом, в котором находилось распятие и несколько образов — вот все, что служило мебелью этого уголка красавицы-послушницы.
У окна, впрочем, стояли небольшие пяльцы с начатым вышиваньем шерстью.
И как поставили кушанья в покоях на стороне ее императорского величества, подле малой комнатной церкви, в трех покоях: в 1 большом 2
стола с балдахином на 80 персон; во 2-м — 2
стола на 80 же персон; в 3-м покое на 20 персон, то за
столом обыкновенно под балдахином поместилась невеста подле ее матери, по правую сторону ее высочество государыня великая княгиня; по левую же ее светлость вдовствующая ландграфиня Гессен-Гомбургская; в конце
стола,
из высочайшей милости, изволила присутствовать ее императорское величество; подле ее величества по правую и левую сторону сидели господа послы; во время
стола за
стульями у послов стояли камер-пажи; затем сидели знатнейшие дамы.
Вот и зал, обставленный по стенам дубовыми
стульями с высокими спинками.
У одной
из стен фортепиано, а в простенках между окон ломберные
столы темно-красного дерева с медными украшениями.