Неточные совпадения
Тогда еще
из Петербурга только что приехал камер-юнкер князь Щегольской… протанцевал со мной мазурку и на другой же день хотел приехать с предложением; но я сама отблагодарила
в лестных выражениях и сказала, что сердце мое принадлежит давно другому.
Самгин сел на нары. Свет падал
в камеру из квадратного окна под потолком, падал мутной полосой, оставляя стены
в сумраке. Тагильский сел рядом и тихонько спросил Самгина...
Пили чай со сливками, с сухарями и, легко переходя с темы на тему, говорили о книгах, театре, общих знакомых. Никонова сообщила: Любаша переведена
из больницы
в камеру, ожидает, что ее скоро вышлют. Самгин заметил: о партийцах, о революционной работе она говорит сдержанно, неохотно.
— Очень глупенький, — сказала она, быстрыми стежками зашивая
в коленкор какой-то пакет, видимо — бумаги или книги, и сообщила, незнакомо усмехаясь: — Этот скромнейший статистик Смолин выгнал товарища прокурора Виссарионова
из своей
камеры пинком ноги.
В тюрьме он устроился удобно, насколько это оказалось возможным;
камеру его чисто вымыли уголовные, обед он получал с воли,
из ресторана; читал, занимался ликвидацией предприятий Варавки, переходивших
в руки Радеева. Несколько раз его посещал,
в сопровождении товарища прокурора, Правдин, адвокат городского головы; снова явилась Варвара и, сообщив, что его скоро выпустят, спросила быстрым шепотком...
Но… несмотря на все это, бабушка разжаловала ее
из камер-фрейлин
в дворовые девки, потом обрекла на черную работу, мыть посуду, белье, полы и т. п.
Вдруг однажды Николай Семенович, возвратясь домой, объявил мне (по своему обыкновению, кратко и не размазывая), чтобы я сходил завтра на Мясницкую,
в одиннадцать часов утра,
в дом и квартиру князя
В—ского, и что там приехавший
из Петербурга камер-юнкер Версилов, сын Андрея Петровича, и остановившийся у товарища своего по лицею, князя
В—ского, вручит мне присланную для переезда сумму.
Из дверей
камер и
в коридоре слышались храп, стоны и сонный говор.
Оказалось, что грамотных было больше 20 человек. Англичанин вынул
из ручного мешка несколько переплетенных Новых Заветов, и мускулистые руки с крепкими черными ногтями из-за посконных рукавов потянулись к нему, отталкивая друг друга. Он роздал
в этой
камере два Евангелия и пошел
в следующую.
Меньшов подошел тоже к окну и тотчас же начал рассказывать, сначала робко поглядывая на смотрителя, потом всё смелее и смелее; когда же смотритель совсем ушел
из камеры в коридор, отдавая там какие-то приказания, он совсем осмелел.
В третьей
камере слышались крики и возня. Смотритель застучал и закричал: «смирно»! Когда дверь отворили, опять все вытянулись у нар, кроме нескольких больных и двоих дерущихся, которые с изуродованными злобой лицами вцепились друг
в друга, один за волосы, другой за бороду. Они только тогда пустили друг друга, когда надзиратель подбежал к ним. У одного был
в кровь разбит нос, и текли сопли, слюни и кровь, которые он утирал рукавом кафтана; другой обирал вырванные
из бороды волосы.
Надзиратель, гремя железом, отпер замок и, растворив дверь
камеры,
из которой хлынул еще более вонючий, чем
в коридоре, воздух, крикнул...
Маслова с Федосьей находились
в середине колонны, состоящей более чем
из ста женщин, вышедших
из всех
камер.
Из сеней шел коридор,
в который отворялись двери
камер.
По коридору послышались шаги
в шлепающих котах, загремел замок, и вошли два арестанта-парашечники
в куртках и коротких, много выше щиколок, серых штанах и, с серьезными, сердитыми лицами подняв на водонос вонючую кадку, понесли ее вон
из камеры. Женщины вышли
в коридор к кранам умываться. У кранов произошла ссора рыжей с женщиной, вышедшей
из другой, соседней
камеры. Опять ругательства, крики, жалобы…
Старшой подошел и сердито ткнул Маслову
в плечо и, кивнув ей головой, повел ее
в женский коридор.
В женском коридоре ее всю ощупали, обыскали и, не найдя ничего (коробка папирос была засунута
в калаче), впустили
в ту же
камеру,
из которой она вышла утром.
Из другой
камеры вышли другие арестантки, и все стали
в два ряда коридора, причем женщины заднего ряда должны были класть руки на плечи женщин первого ряда. Всех пересчитали.
В одной
из камер ссыльных Нехлюдов, к удивлению своему, увидал того самого странного старика, которого он утром видел на пароме.
Они спустились вниз по каменной лестнице, прошли мимо еще более, чем женские, вонючих и шумных
камер мужчин,
из которых их везде провожали глаза
в форточках дверей, и вошли
в контору, где уже стояли два конвойных солдата с ружьями.
— Вам Маслову? — спросила она, подходя с дежурным надзирателем к одной
из дверей
камер, отворявшихся
в коридор.
Помещение политических состояло
из двух маленьких
камер, двери которых выходили
в отгороженную часть коридора. Войдя
в отгороженную часть коридора, первое лицо, которое увидал Нехлюдов, был Симонсон с сосновым поленом
в руке, сидевший
в своей куртке на корточках перед дрожащей, втягиваемой жаром заслонкой растопившейся печи.
Его отводят
в одну
из камер, маленькие окна которой прямо глядят на генерал-губернаторский дом, но снаружи сквозь них ничего не видно: сверх железной решетки окна затянуты частой проволочной сеткой, заросшей пылью.
Жизнь
в общих
камерах порабощает и с течением времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются
в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье, старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму, тем больше причин опасаться, что
из него выйдет не деятельный, полезный член колонии, а лишь бремя для нее.
Из сидящих
в одиночных
камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блювштейн — Золотая Ручка, осужденная за побег
из Сибири
в каторжные работы на три года.
Весь надзор теперь сводится к тому, что рядовой сидит
в камере, смотрит за тем, «чтобы не шумели», и жалуется начальству; на работах он, вооруженный револьвером,
из которого, к счастью, не умеет стрелять, и шашкою, которую трудно вытянуть
из заржавленных ножен, стоит, смотрит безучастно на работы, курит и скучает.
Она ходит по своей
камере из угла
в угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь
в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное.
При системе общих
камер соблюдение чистоты
в тюрьме невозможно, и гигиена никогда не выйдет здесь
из той тесной рамки, какую ограничили для нее сахалинский климат и рабочая обстановка каторжного, и какими бы благими намерениями ни была проникнута администрация, она будет бессильна и никогда не избавится от нареканий.
С месяц Сергей Иванович перебивался кое-как, с хлеба на воду, где-то на задворках Темниковской улицы, таская время от времени
в редакцию «Отголосков» заметки об уличных происшествиях или смешные сценки
из камер мировых судей.
— Кривят же, однако, нисколько не стесняются этим!.. Или теперь вот их прокурорский надзор, — продолжал Виссарион, показывая уже прямо на брата, — я решительно этого не понимаю, каким образом какой-нибудь кабинетный господин может следить за преступлениями
в обществе, тогда как он носу
из своей
камеры никуда не показывает, — и выходит так, что полиция что хочет им дать — дает, а чего не хочет — скроет.
В один
из длинных осенних вечеров, когда
в трубах свистел и гудел ветер, он, набегавшись по
камере, сел на койку и почувствовал, что бороться больше нельзя, что черные одолели, и он покорился им.
Государь же вздохнул, пожал плечами с эполетами и сказал: «Закон» и подставил бокал,
в который камер-лакей наливал шипучий мозельвейн. Все сделали вид, что удивлены мудростью сказанного государем слова. И больше о телеграмме не было речи. И двух мужиков — старого и молодого — повесили с помощью выписанного
из Казани жестокого убийцы и скотоложника, татарина-палача.
На другой день он совсем оправился, и его взяли
из больницы и поместили уже не
в отдельную, а
в общую
камеру.
В последний вечер перед сдачей должности своей несчастный смотритель сидел, понурив голову,
в сырой и мрачной
камере князя. Сальная овечка тускло горела на столе. Невдалеке от нее валялся огрызок огурца на тарелке и стоял штоф водки, собственно для Медиокритского купленный,
из которого он рюмочку — другую уже выпил; князь ходил взад и вперед. Видимо, что между ними происходил очень серьезный разговор.
Довольно спокойно пришел юноша
в карцер и сам себя посадил
в одну
из трех
камер, за железную решетку, на голую дубовую нару, а карцерный дядька Круглов, не говоря ни слова, запер его на ключ.
Из частного дома камер-юнкер все
в том же своем красивом мундире поехал к Екатерине Петровне. Он с умыслом хотел ей показаться
в придворной форме, дабы еще более привязать ее сердце к себе, и придуманный им способ, кажется, ему до некоторой степени удался, потому что Екатерина Петровна, только что севшая
в это время за обед, увидав его, воскликнула...
В один
из вечеров
в бильярдной кофейной сидели актер Максинька и камер-юнкер; оба они, видимо, заняты были весьма серьезным разговором.
Просмотрев составленную камер-юнкером бумагу, он встал с своего кресла, и здесь следовало бы описать его наружность, но, ей-богу, во всей фигуре управляющего не было ничего особенного, и он отчасти походил на сенаторского правителя Звездкина, так как подобно тому происходил
из духовного звания, с таким лишь различием, что тот был петербуржец, а сей правитель дел — москвич и,
в силу московских обычаев, хотя и был выбрит, но не совсем чисто; бакенбарды имел далеко не так тщательно расчесанные, какими они были у Звездкина; об ленте сей правитель дел, кажется, еще и не помышлял и имел только Владимира на шее, который он носил не на белье, а на атласном жилете, доверху застегнутом.
— Господа, прошу прислушаться к словам господина поручика! — обратился камер-юнкер к другим просителям,
из коих одни смутились, что попали
в свидетели, а другие ничего, и даже как бы обрадовались, так что одна довольно старая салопница, должно быть,
из просвирен, звонким голосом произнесла...
Таким образом,
в ближайшую среду все гости почти одновременно выехали
из города и направились к Синькову, где они застали как самую хозяйку, так равно и пребывавшего у нее камер-юнкера с какими-то озлобленными физиономиями. Дело
в том, что Екатерина Петровна почти окончательно рассорилась с своим адоратером, и ссора эта началась с нижеследующего.
Первый поручик стал встречному и поперечному рассказывать, что Аггей Никитич через посредство его вызывал камер-юнкера на дуэль за то, что тот оскорбил честь карабинерных офицеров; откупщик же
в этом случае не соглашался с ним и утверждал, что Аггей Никитич сделал это
из ревности, так как пани Вибель позволила себе
в Синькове обращаться с камер-юнкером до такой степени вольно, что можно было подумать все.
— Правда ли, что тело Марфина привезли из-за границы
в Москву? — спросил обер-полицеймейстера хорошо нам по своим похождениям известный камер-юнкер, а ныне уже даже камергер.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный
из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию
в Москве:
в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить
в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но
из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен
в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича
в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как
в какие-нибудь коконы,
в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал
в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Марью Станиславовну больше всего обидели слова Аггея Никитича, что она его презирает. «Так для чего же я с ним сошлась? — пробежало
в ее маленькой голове. — Не из-за денег же его!.. Я для него разъехалась с мужем, надо мной вот тот же камер-юнкер и даже Рамзаев подсмеиваются за мою любовь к нему, а он ничего этого не понимает и за какой-то вздор еще капризничает!»
Это они говорили, уже переходя
из столовой
в гостиную,
в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван, на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав
в это мгновение какой-то шум
в зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов идет, побледнел и
в струнку вытянулся на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
Пани Вибель тоже немало была поражена нарядом камер-юнкера, так что всю обедню не спускала с него глаз, хотя, собственно, лица его не видела и замечала только, что он то выкинет
из глаза движением щеки стеклышко, то опять вставит его рукою
в глаз.
Аггей Никитич, возвратясь
из Синькова, конечно, не спал и, прохаживаясь длинными шагами по своей зальце, поджидал, какого рода ответ привезет ему поручик. Тот, не заезжая даже домой, явился к нему часу во втором ночи. Узнав
из записки, как взглянул господин камер-юнкер на вызов, Аггей Никитич пришел
в несказанную ярость.
— Правда, что взамен этих неприятностей я пользуюсь и некоторыми удовольствиями, а именно: 1) имею бесплатный вход летом
в Демидов сад, а на масленице и на святой пользуюсь правом хоть целый день проводить
в балаганах Егарева и Малафеева; 2)
в семи трактирах,
в особенности рекомендуемых нашею газетой вниманию почтеннейшей публики, за несоблюдение
в кухнях чистоты и неимение на посуде полуды, я по очереди имею право однажды
в неделю (
в каждом) воспользоваться двумя рюмками водки и порцией селянки; 3) ежедневно имею возможность даром ночевать
в любом
из съезжих домов и, наконец, 4) могу беспрепятственно присутствовать
в любой
из камер мировых судей при судебном разбирательстве.
Дело происходило
в распорядительной
камере. Посредине комнаты стоял стол, покрытый зеленым сукном;
в углу — другой стол поменьше, за которым, над кипой бумаг, сидел секретарь, человек еще молодой, и тоже жалеючи глядел на нас. Из-за стеклянной перегородки виднелась другая, более обширная комната, уставленная покрытыми черной клеенкой столами, за которыми занималось с десяток молодых канцеляристов. Лампы коптели; воздух насыщен был острыми миазмами дешевого керосина.
Из судебной
камеры мистер Нилов, — русский джентльмен, о котором сказано выше, — увел соотечественника
в свое жилище, находящееся
в небольшом рабочем поселке, около лесопилки.
Что же касается до Райского и Веретьева, то первый
из них не решался выйти
в отставку, потому что боялся огорчить бабушку, которая надеялась видеть его камер-юнкером, второй же и прежде, собственно говоря, никогда не был либералом, а любил только пить водку с либералами, какового времяпровождения,
в обществе консерваторов, предстояло ему, пожалуй, еще больше.