Неточные совпадения
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда
изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски новые
Дают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая —
Душа народа русского…
О сеятель! приди!..
Он никогда не
изменял своего мнения о народе и сочувственного к нему отношения.
Хотя Анна упорно и с озлоблением противоречила Вронскому, когда он говорил ей, что положение ее невозможно, и уговаривал ее открыть всё мужу, в глубине души она считала
свое положение ложным, нечестным и всею душой желала
изменить его.
Она сама сказала, что не хочет
изменять своего положения.
Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела ближе к невестке и взяла ее руку
своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не
изменяло своего сухого выражения. Она сказала...
И хотя она убедилась, что начинается охлаждение, ей всё-таки нечего было делать, нельзя было ни в чем
изменить своих отношений к нему.
— Я полагаю, что муж передал вам те причины, почему я считаю нужным
изменить прежние
свои отношения к Анне Аркадьевне, — сказал он, не глядя ей в глаза, а недовольно оглядывая проходившего через гостиную Щербацкого.
Прелесть, которую он испытывал в самой работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их жизни, желание перейти в эту жизнь, которое в эту ночь было для него уже не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так
изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и не мог не видеть того неприятного отношения
своего к работникам, которое было основой всего дела.
Как всегда держась чрезвычайно прямо,
своим быстрым, твердым и легким шагом, отличавшим ее от походки других светских женщин, и не
изменяя направления взгляда, она сделала те несколько шагов, которые отделяли ее от хозяйки, пожала ей руку, улыбнулась и с этою улыбкой оглянулась на Вронского.
— Она презрела
свои обязанности и
изменила своему мужу. Вот что она сделала, — сказал он.
— Если б это была вспышка или страсть, если б я испытывал только это влечение — это взаимное влечение (я могу сказать взаимное), но чувствовал бы, что оно идет в разрез со всем складом моей жизни, если б я чувствовал, что, отдавшись этому влечению, я
изменяю своему призванию и долгу… но этого нет.
Столько же доводов было тогда за этот шаг, сколько и против, и не было того решительного повода, который бы заставил его
изменить своему правилу: воздерживаться в сомнении; но тетка Анны внушила ему через знакомого, что он уже компрометтировал девушку и что долг чести обязывает его сделать предложение.
В такие минуты в особенности Алексей Александрович чувствовал себя совершенно спокойным и согласным с собой и не видел в
своем положении ничего необыкновенного, ничего такого, что бы нужно было
изменить.
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что
изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
Он считал, что для Анны было бы лучше прервать сношения с Вронским, но, если они все находят, что это невозможно, он готов был даже вновь допустить эти сношения, только бы не срамить детей, не лишаться их и не
изменить своего положения.
— Как же ты послала сказать княжне, что мы не поедем? — хрипло прошептал ещё раз живописец ещё сердитее, очевидно раздражаясь ещё более тем, что голос
изменяет ему и он не может дать
своей речи того выражения, какое бы хотел.
Вы думаете, что я вам без спора подставлю
свой лоб… но мы бросим жребий!.. и тогда… тогда… что, если его счастье перетянет? если моя звезда наконец мне
изменит?..
Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих и печальною
своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не
изменял ни разу возвышенного строя
своей лиры, не ниспускался с вершины
своей к бедным, ничтожным
своим собратьям, и, не касаясь земли, весь повергался и в
свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы.
«Так ты женат! не знал я ране!
Давно ли?» — «Около двух лет». —
«На ком?» — «На Лариной». — «Татьяне!»
«Ты ей знаком?» — «Я им сосед». —
«О, так пойдем же». Князь подходит
К
своей жене и ей подводит
Родню и друга
своего.
Княгиня смотрит на него…
И что ей душу ни смутило,
Как сильно ни была она
Удивлена, поражена,
Но ей ничто не
изменило:
В ней сохранился тот же тон,
Был так же тих ее поклон.
С первой молодости он держал себя так, как будто готовился занять то блестящее место в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому, хотя в его блестящей и несколько тщеславной жизни, как и во всех других, встречались неудачи, разочарования и огорчения, он ни разу не
изменил ни
своему всегда спокойному характеру, ни возвышенному образу мыслей, ни основным правилам религии и нравственности и приобрел общее уважение не столько на основании
своего блестящего положения, сколько на основании
своей последовательности и твердости.
— Ба, да это ты, Циммер! — сказал ему Грэй, признавая скрипача, который по вечерам веселил
своей прекрасной игрой моряков, гостей трактира «Деньги на бочку». — Как же ты
изменил скрипке?
В коммуне эта роль
изменит всю теперешнюю
свою сущность, и что здесь глупо, то там станет умно, что здесь, при теперешних обстоятельствах, неестественно, то там станет совершенно естественно.
— А-зе, сто-зе вам и здеся на-а-до? — проговорил он, все еще не шевелясь и не
изменяя своего положения.
Но дворянину
изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с убийцами, с беглыми холопьями!..
— Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мною, — проговорил он с расстановкой, — тогда я
изменю свое мнение о самом себе.
Клим Самгин чувствовал себя так, точно сбросил с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он
изменил все движения
своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о Марине возникло снова в тех ярких красках, с тою интригующей силой, каким оно было в России.
«Но я же ни в чем не виноват пред нею», — возмутился он, изорвал письмо и тотчас решил, что уедет в Нижний Новгород, на Всероссийскую выставку. Неожиданно уедет, как это делает Лидия, и уедет прежде, чем она соберется за границу. Это заставит ее понять, что он не огорчен разрывом. А может быть, она поймет, что ему тяжело,
изменит свое решение и поедет с ним?
«Если она
изменяет мне, это должно как-то сказаться на приемах ее ласк, на движениях тела», — подумал Самгин и решил проверить
свою догадку.
Тут он вспомнил, что Митрофанов тоже сначала казался ему человеком нормальным, здравомыслящим, но, в сущности, ведь он тоже
изменил своему долгу; в другую сторону, а —
изменил, это — так.
В том, что говорили у Гогиных, он не услышал ничего нового для себя, — обычная разноголосица среди людей, каждый из которых боится порвать
свою веревочку,
изменить своей «системе фраз». Он привык думать, что хотя эти люди строят мнения на фактах, но для того, чтоб не считаться с фактами. В конце концов жизнь творят не бунтовщики, а те, кто в эпохи смут накопляют силы для жизни мирной. Придя домой, он записал
свои мысли, лег спать, а утром Анфимьевна, в платье цвета ржавого железа, подавая ему кофе, сказала...
Заря, быстро
изменяя цвета
свои, теперь окрасила небо в тон старой, дешевенькой олеографии, снег как бы покрылся пеплом и уже не блестел.
Для Самгина это была встреча не из тех, которые радуют, да и вообще он не знал таких встреч, которые радовали бы. Однако в этот час он определенно почувствовал, что, когда встречи с людями будили в нем что-то похожее на зависть, на обиду пред легкостью, с которой люди
изменяли свои позиции,
свои системы фраз, — это было его ошибкой.
— Однако, хотя и личное, — начал было Ногайцев, но, когда Тося уставила на него
свои темные глаза, он
изменил тон и быстро заговорил...
«Надоели мне ее таинственные дела и странные знакомства», — ложась спать, подумал он о Марине сердито, как о жене. Сердился он и на себя; вчерашние думы казались ему наивными, бесплодными, обычного настроения его они не
изменили, хотя явились какие-то бескостные мысли, приятные
своей отвлеченностью.
Он облегченно вздохнул, продолжая размышлять: если б Лидия любила Макарова, она, из чувства благодарности, должна бы
изменить свое высокомерное отношение к человеку, который спас жизнь ее возлюбленного.
Но он все сбирался и готовился начать жизнь, все рисовал в уме узор
своей будущности; но с каждым мелькавшим над головой его годом должен был что-нибудь
изменять и отбрасывать в этом узоре.
Она содрогалась, изнемогала, но с мужественным любопытством глядела на этот новый образ жизни, озирала его с ужасом и измеряла
свои силы… Одна только любовь не
изменяла ей и в этом сне, она стояла верным стражем и новой жизни; но и она была не та!
Изменив службе и обществу, он начал иначе решать задачу существования, вдумывался в
свое назначение и, наконец, открыл, что горизонт его деятельности и житья-бытья кроется в нем самом.
Захар не старался
изменить не только данного ему Богом образа, но и
своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.
— Без грозы не обойдется, я сильно тревожусь, но, может быть, по
своей доброте, простит меня. Позволяю себе вам открыть, что я люблю обеих девиц, как родных дочерей, — прибавил он нежно, — обеих на коленях качал, грамоте вместе с Татьяной Марковной обучал; это — как моя семья. Не
измените мне, — шепнул он, — скажу конфиденциально, что и Вере Васильевне в одинаковой мере я взял смелость изготовить в
свое время, при ее замужестве, равный этому подарок, который, смею думать, она благосклонно примет…
Наконец вот выставка. Он из угла смотрит на
свою картину, но ее не видать, перед ней толпа, там произносят его имя. Кто-то
изменил ему, назвал его, и толпа от картины обратилась к нему.
Средство или ключ к ее горю, если и есть — в руках самой Веры, но она никому не вверяет его, и едва теперь только, когда силы
изменяют, она обронит намек, слово, и опять в испуге отнимет и спрячется. Очевидно — она не в силах одна рассечь
своего гордиева узла, а гордость или привычка жить
своими силами — хоть погибать, да жить ими — мешает ей высказаться!
— Теперь я понимаю, — заметил он, — но я не знал, что ты так любил ее. Ты сам шутил, бывало: говорил, что привык к ней, что
изменяешь ей для
своих греков и римлян…
Но ужас охватил Веру от этой снисходительности. Ей казалось, как всегда, когда совесть тревожит, что бабушка уже угадала все и ее исповедь опоздает. Еще минута, одно слово — и она кинулась бы на грудь ей и сказала все! И только силы
изменили ей и удержали, да еще мысль — сделать весь дом свидетелем
своей и бабушкиной драмы.
И везде, среди этой горячей артистической жизни, он не
изменял своей семье,
своей группе, не врастал в чужую почву, все чувствовал себя гостем и пришельцем там. Часто, в часы досуга от работ и отрезвления от новых и сильных впечатлений раздражительных красок юга — его тянуло назад, домой. Ему хотелось бы набраться этой вечной красоты природы и искусства, пропитаться насквозь духом окаменелых преданий и унести все с собой туда, в
свою Малиновку…
Он обрадовался, что открыл, как казалось ему, почему она так упорно кроется от него, почему так вдруг
изменила мечтательную позу и ушла опять в
свои окопы.
А у него этого разлада не было. Внутреннею силою он отражал внешние враждебные притоки, а
свой огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не
изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает
свой путь безупречно, все стоит на той высоте умственного и нравственного развития, на которую, пожалуй, поставили его природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
— И оставим, и оставим, я и сам рад все это оставить… Одним словом, я чрезвычайно перед ней виноват, и даже, помнишь, роптал тогда при тебе… Забудь это, друг мой; она тоже
изменит свое о тебе мнение, я это слишком предчувствую… А вот и князь Сережа!
Тушары этого даже не ожидали, а Антонина Васильевна, видимо, была смягчена и, конечно, тут же
изменила свое заключение насчет чашки кофею.
Даже Татьяна Павловна совсем как бы
изменила свой обычный вид: была очень тиха, очень ласкова, а главное, тоже очень спокойна, хотя и много говорила, чтобы развлечь маму.