Неточные совпадения
Вы любите вопрошать у самой природы
о ее тайнах: вы смотрите на нее глазами и
поэта, и ученого… в 110 солнце осталось уже над нашей головой и не
пошло к югу.
Отсюда легко понять поле, на котором мы должны были непременно встретиться и сразиться. Пока прения
шли о том, что Гете объективен, но что его объективность субъективна, тогда как Шиллер —
поэт субъективный, но его субъективность объективна, и vice versa, [наоборот (лат.).] все
шло мирно. Вопросы более страстные не замедлили явиться.
И
пошел одиноко
поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его, князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе,
о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать за двести рублей».
Дело
шло о форменной гимназической фуражке, которая, по словам
поэта, украшая кудрявые юные головы, жаждущие науки, влечет к ним «взгляды красоток».
Эти «заставы», теперь, кажется, исчезнувшие повсеместно, составляли в то время характерную особенность шоссейных дорог, а характерную особенность самих застав составляли шоссейные инвалиды николаевской службы, доживавшие здесь свои более или менее злополучные дни… Характерными чертами инвалидов являлись: вечно — дремотное состояние и ленивая неповоротливость движений, отмеченная еще Пушкиным в известном стихотворении, в котором
поэт гадает
о том, какой конец
пошлет ему судьба...
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ
о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим
поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его
славы осветить себя.
Мы вовсе не думаем запрещать
поэту описывать любовь; но эстетика должна требовать, чтобы
поэт описывал любовь только тогда, когда хочет именно ее описывать: к чему выставлять на первом плане любовь, когда дело
идет, собственно говоря, вовсе не
о ней, а
о других сторонах жизни?
[По-видимому, речь
идет о работе А. Н. Веселовского «Три главы из исторической поэтики» — гл. «От певца к
поэту», разд.
Прилично б было мне молчать
о том,
Но я привык
идти против приличий,
И, говоря всеобщим языком,
Не жду похвал. —
Поэт породы птичей,
Любовник роз, над розовым кустом
Урчит и свищет меж листов душистых.
Об чем? Какая цель тех звуков чистых? —
Прошу хоть раз спросить у соловья.
Он вам ответит песнью… Так и я
Пишу, что мыслю, мыслю что придется,
И потому мой стих так плавно льется.
О Кузмине в Москве
шли легенды.
О каждом
поэте идут легенды, и слагают их всё та же зависть и злостность. Припев к слову Кузмин был “жеманный, мазаный”.
В офицерском кругу говорили
О тугом производстве своем
И
о том, чьи полки победили
На маневрах под Красным Селом:
«Верно, явится завтра в приказе
Благодарность войскам, господа:
Сам фельдмаршал воскликнул в экстазе:
„Подавайте Европу сюда!..“»
Тут же
шли бесконечные споры
О дуэли в таком-то полку
Из-за Клары, Арманс или Лоры,
А меж тем где-нибудь в уголку
Звуки грязно настроенной лиры
Костя Бурцев («
поэт не для дам»,
Он же член «Комитета Земфиры»)
Сообщал потихоньку друзьям.
Пекторалис, очевидно, был глубоко уверен в своей правоте и считал, что лучше его никто не скажет,
о чем надо сказать; а Сафронычу просто вокруг не везло: его приказный хотел
идти говорить за него на новом суде и все к этому готовился, да только так заготовился, что под этот самый день ночью пьяный упал с моста в ров и едва не умер смертию «царя
поэтов».
Но и теперь есть кружки, стремящиеся к художественным наслаждениям, мечтающие
о славе поэта, новатора в драме, романе и часто стихотворных произведениях.
Теперь, после третьего такого переговора, Ермий более уже не сомневался, что это такой голос, которого надо слушаться. А насчет того, к какому именно Памфалону в Дамаске ему надо
идти, Ермий более не беспокоился. Памфалон, которого «все знают», без сомнения есть какой-либо прославленный
поэт, или воин, или всем известный вельможа. Словом, Ермию размышлять более было не
о чем, а на что он сам напросился, то надо
идти исполнять.