Неточные совпадения
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли
о неизбежном конце, мы не способны более к великим
жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что
знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…
— Нужно забыть
о себе. Этого хотят многие, я думаю. Не такие, конечно, как Яков Акимович. Он… я не
знаю, как это сказать… он бросил себя в
жертву идее сразу и навсегда…
«А! вот и пробный камень. Это сама бабушкина „судьба“ вмешалась в дело и требует
жертвы, подвига — и я его совершу. Через три дня видеть ее опять здесь…
О, какая нега! Какое солнце взойдет над Малиновкой! Нет, убегу! Чего мне это стоит, никто не
знает! И ужели не найду награды, потерянного мира? Скорей, скорей прочь…» — сказал он решительно и кликнул Егора, приказав принести чемодан.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает
жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда
знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты, мой друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не
о чем будет плакать».
О, она поминутно в исступлении кричит, что не признаёт за собой вины, что она
жертва людей,
жертва развратника и злодея; но что бы она вам ни говорила,
знайте, что она сама, первая, не верит себе и что она всею совестью своею верит, напротив, что она… сама виновна.
Не
знаю, верить ли слухам
о тайных обществах [Тайные общества — общество петрашевцев.] в России. Кажется, только новые
жертвы, если и справедливы слухи. Оболенской тоже пишет как слышанное от других проезжих. Здесь ничего подобного не слыхать…
У него на совести несколько темных дел. Весь город
знает, что два года тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело. Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно тому как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании
о своих
жертвах, так и эти люди глядят на темное и кровавое в своем прошлом, как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
Костылев. Зачем тебя давить? Кому от этого польза? Господь с тобой, живи
знай в свое удовольствие… А я на тебя полтинку накину, — маслица в лампаду куплю… и будет перед святой иконой
жертва моя гореть… И за меня
жертва пойдет, в воздаяние грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты
о грехах своих не думаешь… ну вот… Эх, Андрюшка, злой ты человек! Жена твоя зачахла от твоего злодейства… никто тебя не любит, не уважает… работа твоя скрипучая, беспокойная для всех…
— Мне и двух недель достаточно.
О Ирина! ты как будто холодно принимаешь мое предложение, быть может, оно кажется тебе мечтательным, но я не мальчик, я не привык тешиться мечтами, я
знаю, какой это страшный шаг,
знаю, какую я беру на себя ответственность; но я не вижу другого исхода. Подумай наконец, мне уже для того должно навсегда разорвать все связи с прошедшим, чтобы не прослыть презренным лгуном в глазах той девушки, которую я в
жертву тебе принес!
Гувернер был в весьма затруднительном положении; у него не было ни копейки, и я не
знаю, чем бы все это для него кончилось, если бы милосердая Катерина Михайловна,
узнав о новой
жертве, не послала к нему тотчас лошадей с приглашением приехать к ней.
Не
знает!
О, невинность! Посмотрите,
Какой серьезный вид и недовольный взор.
Да я не
знал, что вы такой актер;
А для кого, скажите-ка по чести,
Езжали вы к нему так часто в дом,
А кто с утра ждал под окном,
Как вы проедете… уж я на вашем месте
Теперь, когда открылося, когда
Она без крова,
жертвою стыда,
Осуждена искать дневного пропитанья,
Уж я женился бы… хотя б из состраданья.
Расплодилось множество людей, желавших сделаться эффектными
жертвами, людей, игравших роль того самого матроса, который до того любил генерала Джаксона, что, не
зная, чем бы лучше доказать ему любовь свою, бросился с высоты мачты в море, провозгласив: «Я умираю за генерала Джаксона!» — И это великое множество, бесспорно, были в большинстве своем даже хорошие и честные люди, и
о них можно разве пожалеть, что такой энтузиазм не нашел себе тогда более достойного применения.
Можно не
знать Христа, будучи чуждым христианству (каковы и теперь нехристианские религии, в известной мере принадлежащие к еще дохристианской эпохе), но
зная о Нем и в то же время отрицаясь Церкви, как единственного пути жизни в Нем, человек делается
жертвой религиозного обмана и самообмана.
Ты всегда меня видишь! Хорошо
знаю я это, скрываюсь ли от Тебя со стыдом и страхом или внемлю Тебе с восторгом и трепетом. Чаще же — увы! — только мыслью помню
о Тебе, но холодна бывает душа моя. И тогда бываю я свой, а не Твой, замыкается небо, один остаюсь в своем ничтожестве, на
жертву ненасытного и бессильного я. Но Ты зовешь, и радостно вижу, что только я отходил от Тебя, и Ты всегда меня видишь.
«Для чего же ты туда потащишься, если
жертва твоя ни к чему не послужит? А потому, что ты сам не
знаешь, для чего идешь!
О, ты много бы дал, чтобы
узнать самому, для чего идешь!.. Ты всю ночь будешь сидеть и решать: идти или нет? Но ты все-таки пойдешь, и
знаешь, что пойдешь, сам
знаешь, что как бы ты не решался, а решение уже не от тебя зависит. Пойдешь, потому что не смеешь не пойти. Почему не смеешь — это уж сам угадай, вот тебе загадка!»
О судьбе обманутой им принцессы он, по всей вероятности, не
знал ничего верного, и когда через одиннадцать лет после того, как он захватил ее в Ливорно, в Ивановском монастыре помещена была настоящая княжна Тараканова, граф Алексей Орлов, как говорит предание, никогда не ездил мимо этого монастыря, полагая, что там томится в заключении его
жертва, некогда любившая его страстно, предавшаяся ему беззаветно и так ужасно обманутая его притворною любовью.
— Красавец мужчина!..
Знаю, что следовало бы нам закончить это рандеву честь честью, да стоит ли, голубчик? Право, лучше будет так, всухую, в память об ingenue саратовской труппы,
о чистенькой барышне,
жертве увлечения театральным искусством.
Палтусов подумал, что Пирожков дурачится, потом сел с ним на низкий глубокий диванчик на двоих. Обстоятельно, полусерьезно, полушутливо рассказал ему приятель историю"
о некоем поваре Филате, его друге приказчике, Гордее Парамоныче и его
жертве — французской гражданке Денизе-Элоизе Гужо". История насмешила Палтусова, особенно картина бушевания повара и поведение жильцов со старой дворянкой включительно, спустившейся вниз
узнать, дадут ли ей завтракать на другой день.
—
О, конечно, дорогой друг, конечно, и я в ней не сомневаюсь. Я
знаю, какое сердце бьется в твоей груди. Мое несчастье — вместе и твое, и я уверен, что ты ни на минуту не задумаешься принести в
жертву все, чтобы спасти мою честь.
Умно приготовлено, хорошо сказано, но какие утешения победят чувство матери, у которой отнимают сына? Все муки ее сосредоточились в этом чувстве; ни
о чем другом не помышляла она, ни
о чем не хотела
знать. Чтобы сохранить при себе свое дитя, она готова была отдать за него свой сан, свои богатства, идти хоть в услужение. Но неисполнение клятвы должно принести ужасное несчастие мужу ее, и она решается на
жертву.
Год прошел, а мать все-таки ничего не
знала об ужасной тайне. Ждет барон день, два… Фиоравенти не является за своей
жертвой. Авось-либо не будет!.. Тянутся недели… нет его.
О, если бы умер!..
«А тот, милый, желанный, несчастный! Теперь я обязана отнять у него даже тот невинный залог — медальон… Как он настрадается…
О… Петя, если бы ты только
знал, какую
жертву мы приносим».
—
О, — воскликнула она, — я
знаю, что это трудно… Я понимаю, что я поступаю с вами жестоко и что это будет такая
жертва друга, после которой уже к нему более не решаются обращаться… Это все и последнее, что он может сделать… Но на вас и есть последняя моя надежда… Вы способны на такую
жертву… Я слишком хорошо
узнала вас… И разве я ошибаюсь? Нет, потому что вы спрашиваете меня, что вы можете сделать…
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую
жертву, а 4000-ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не
знал и не думал
о том, что предстояло ему.