Вся жизнь есть
злая шутка,
И, если все явленья перебрать
И призраки пустые все откинуть,
Останется лишь чувственность одна,
Любви ничтожный, искаженный снимок,
Который иногда, зажмуря очи,
Еще принять мы можем за любовь.
Ах! что вы сделали, отдайте мне, отдайте,
Мой муж заметит, он меня убьет!
Да нет, вы шутите, о, это
злая шутка,
Отдайте, я лишусь рассудка…
Вы так-то любите? — все обещанья вот?
Вот на доверенность как нынче отвечают!..
Неточные совпадения
Жил ты у великороссийского помещика Гура Крупяникова, учил его детей, Фофу и Зёзю, русской грамоте, географии и истории, терпеливо сносил тяжелые
шутки самого Гура, грубые любезности дворецкого, пошлые шалости
злых мальчишек, не без горькой улыбки, но и без ропота исполнял прихотливые требования скучающей барыни; зато, бывало, как ты отдыхал, как ты блаженствовал вечером, после ужина, когда отделавшись, наконец, от всех обязанностей и занятий, ты садился перед окном, задумчиво закуривал трубку или с жадностью перелистывал изуродованный и засаленный нумер толстого журнала, занесенный из города землемером, таким же бездомным горемыкою, как ты!
— Да стоило-с его еще и не эдак. Насмешник
злой был и выдумщик и все над всеми
шутки выдумывал.
На моих глазах, как я говорил, по случаю моей книги, в продолжение многих лет учение Христа и его собственные слова о непротивлении
злу были предметом насмешек, балаганных
шуток и церковники не только не противились этому, но поощряли это кощунство; но попробуйте сказать непочтительное слово о безобразном идоле, кощунственно развозимом по Москве пьяными людьми под именем Иверской, и поднимется стон негодования этих самых православных церковников.
— Вот — умер человек, все знали, что он —
злой, жадный, а никто не знал, как он мучился, никто. «Меня добру-то забыли поучить, да и не нужно было это, меня в жулики готовили», — вот как он говорил, и это — не
шутка его, нет! Я знаю! Про него будут говорить
злое, только
злое, и
зло от этого увеличится — понимаете? Всем приятно помнить
злое, а он ведь был не весь такой, не весь! Надо рассказывать о человеке всё — всю правду до конца, и лучше как можно больше говорить о хорошем — как можно больше! Понимаете?
Кто этот
злой пророк…
Он должен знать меня… и вряд ли это
шутка.
Это
шутка злая!..
Но цель твоя шутить, а цель моя другая…
И если мне небесные черты
Сейчас же не откроешь ты —
То я сорву коварную личину;
Я силою…
Ее не на
шутку начинали сердить эти
злые отзывы Миклакова о князе. Положим, она сама очень хорошо знала и понимала, что князь дурно и, может быть, даже нечестно поступает против нее, но никак не желала, чтобы об этом говорили посторонние.
Был у нас вороной жеребец из пары. Меня по ночам запрягали и с ним. Полкан этот не понимал
шуток, а был просто
зол как чорт. Я с ним рядом стоял, через стойло, и бывало серьезно грызся. Феофан не боялся его. Бывало, подойдет прямо, крикнет, кажется убьет — нет, мимо, и Феофан наденет оброть. Раз мы с ним в паре понесли вниз по Кузнецкому. Ни хозяин, ни кучер не испугались, оба смеялись, кричали на народ и сдерживали и поворачивали, так никого и не задавили.
Звуки его голоса были то густы, то резки, смотря по влиянию текущей минуты: когда он хотел говорить приятно, то начинал запинаться, и вдруг оканчивал едкой
шуткой, чтоб скрыть собственное смущение, — и в свете утверждали, что язык его
зол и опасен… ибо свет не терпит в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обличить характер и волю: — свету нужны французские водевили и русская покорность чуждому мнению.
Доктор, позеленевший от множества выпитого им вина, все дразнил Розку, доводя ее до
злых слез, и шутил какие-то страшные
шутки. А телеграфист Коля почему-то расплакался, стучал кулаками по столу и орал...
Все
шутки у тебя. Мне не до
шуток!
Тебе забава — мне кручина
злая.
Я, точно подкошенная трава,
Без ветра-вихоря, без солнца вяну.
Орлов не сердится на него за эту
шутку, хотя он уже слышал её раз пятьдесят, да гармонист и не со
зла говорит это, а просто потому, что шутить любит.
Отчего не убить старушонку-процентщицу — так себе, «для себя», чтоб только испытать страшную радость свободы? Какая разница между жертвою жизнью в пользу человечества и какою-нибудь сладострастною, зверскою
шуткою? Отчего невозможно для одного и того же человека изнасиловать малолетнюю племянницу г-жи Ресслих и все силы свои положить на хлопоты о детях Мармеладовой? Для чего какая-то черта между добром и
злом, между идеалом Мадонны и идеалом содомским?
На последнее Домаша была мастерица. Среди сенных девушек она слыла запевалой и действительно обладала прекрасным, чистым голосом,
шутки так и сыпались из ее вечно улыбающихся уст, на смешные прибаутки ее было взять стать, словно она была девушка, которая, по русской пословице, за словом в карман не лезла. Остальные сенные девушки боялись ее острого и подчас
злого язычка.
И попадье становилось так весело, что она громко смеялась, шутливо покачивала головой и неопределенно отмахивалась — как будто хотел кто-то
злой пошутить над нею и напугать, а она поняла его
шутку и теперь смеется.