Неточные совпадения
Она, однако, не потеряла головы и немедленно выписала к себе
сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю,
злую и чванную старуху, которая, поселившись у племянницы в доме, забрала себе все лучшие комнаты, ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе как в сопровождении единственного своего крепостного человека, угрюмого лакея в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке.
— Это очень хорошо тебе, что ты не горяч. Наша
сестра горячих любит распалить да и сжечь до
золы. Многие через нас погибают.
—
Злой работник, а? — спросил Косарев, подходя к Самгину. — Еще теперь его чахотка ест, а раньше он был — не ходи мимо! Баба,
сестра его, дурочкой родилась.
— Ты разбудил меня… Я будто спала; всех вас, тебя, бабушку,
сестру, весь дом — видела как во сне, была
зла, суха — забылась!..
Я шел сюда
злую душу найти — так влекло меня самого к тому, потому что я был подл и
зол, а нашел
сестру искреннюю, нашел сокровище — душу любящую…
— И начну плакать, и начну плакать! — приговаривала Грушенька. — Он меня
сестрой своей назвал, и я никогда того впредь не забуду! Только вот что, Ракитка, я хоть и
злая, а все-таки я луковку подала.
Видишь, какая я
злая собака, которую ты
сестрой своею назвал!
Очень может быть, что это был не такой уже
злой «мальчишка», каким его очерчивал Ганя, говоря с
сестрой, а
злой какого-нибудь другого сорта; да и Нине Александровне вряд ли он сообщил какое-нибудь свое наблюдение, единственно для того только, чтобы «разорвать ей сердце».
Нет, я очень хорошо знаю, что
сестры ваши, кроме Аксиньи Степановны, меня не любили, клеветали на меня покойнику батюшке и желали сделать мне всякое
зло.
Сестра долго пилила и скребла бабушку своим неутомимым языком, а я слушал ее
злой визг и тоскливо недоумевал: как может бабушка терпеть это? И не любил ее в такие минуты.
В церкви уже стояли в уголке, прячась за колонною, все четыре
сестры Рутиловы. Передонов их не видел сначала, но потом, уже во время самого венчания, когда они вышли из своей засады и подвинулись вперед, он увидел их и испугался. Впрочем, они ничего худого не сделали, не потребовали, — чего он боялся сперва, — чтобы он Варвару прогнал, а взял одну из них, а только все время смеялись. И смех их, сначала тихий, все громче и
злее отдавался в его ушах, как смех неукротимых фурий.
Ей хотелось сразу обрушиться на
сестер с самыми жестокими упреками, и уже укоризненные,
злые слова были у нее готовы, — но мирная, красивая их гостиная внушала ей, мимо ее желаний, спокойные мысли и утишала ее досаду.
Александра Степановна, оставшись наедине с матерью и меньшею
сестрою, сбросив с себя тяжкое принужденье, дала волю своему бешеному нраву и
злому языку.
До нашей
сестры больно охочи, и через это вам много в жизни будет
зла…
Как я ни привык ко всевозможным выходкам Пепки, но меня все-таки удивляли его странные отношения к жене. Он изредка навещал ее и возвращался в «Федосьины покровы»
злой. Что за сцены происходили у этой оригинальной четы, я не знал и не желал знать. Аграфена Петровна стеснялась теперь приходить ко мне запросто, и мы виделись тоже редко. О
сестре она не любила говорить.
Лука. И я скажу — иди за него, девонька, иди! Он — парень ничего, хороший! Ты только почаще напоминай ему, что он хороший парень, чтобы он, значит, не забывал про это! Он тебе — поверит… Ты только поговаривай ему: «Вася, мол, ты — хороший человек… не забывай!» Ты подумай, милая, куда тебе идти окроме-то?
Сестра у тебя — зверь
злой… про мужа про ее — и сказать нечего: хуже всяких слов старик… И вся эта здешняя жизнь… Куда тебе идти? А парень — крепкий…
Немая и черная, словно окована непобедимой печалью, она что-то ищет в ночи, уводя воображение глубоко во тьму древних верований, напоминая Изиду, [Изида (точнее Исида) — одна из самых почитаемых богинь Древнего Египта, дочь бога солнца Ра,
сестра и жена бога Озириса, растерзанного
злым богом Сетом.
Но судьба мне послала человека, который случайно открыл мне, что ты воспитываешься у Палицына, что он богат, доволен, счастлив — это меня взорвало!.. я не хотел чтоб он был счастлив — и не будет отныне; в этот дом я принес с собою моего демона; его дыхание чума для счастливцев, чума…
сестра, ты мне простишь… о! я преступник… вижу, и тобой завладел этот
злой дух, и в тебе поселилась эта болезнь, которая портит жизнь и поддерживает ее.
— Не бреши, дядя, кобелем. Я
злым делам и не рукодельница и не потатчица. Я сама своего мужа послала, чтоб, как ни на есть, свести твою
сестру с Гришкой, без сраму, без греха; а не разлучница я.
Он вспомнил ужасы первых лет своей жизни, вспомнил, что стрельцы были приверженцами и орудиями
сестры его, и он решился, тотчас по возвращении из-за границы, с корнем вырвать это
зло, не дававшее ему покоя.
Брат Аксиньи, который на прииске был известен под уменьшительным именем Гараськи, совсем не походил на свою красивую
сестру. Его хилая и тщедушная фигура с вялыми движениями и каким-то серым лицом, рядом с
сестрой, казалась просто жалкой; только в иззелена-серых глазах загорался иногда насмешливый,
злой огонек да широкие губы складывались в неопределенную, вызывающую улыбку. В моих глазах Гараська был просто бросовый парень, которому нечего и думать тянуться за настоящим мужиком.
Как! И этот Гельфрейх, который считает себя его другом, который знает лучше, чем я, его отношения к сестре-невесте, — и он не понимает, какое
зло творят они? Они не спасут эту женщину; Лопатин разобьет сердце любящей девушки и свое…
Семейная жизнь
сестры была для Бешметева новым источником неприятностей; Масуров казался ему отвратительнейшим существом, а
сестра страдалицею, тем более что ей угрожало впереди существенное
зло — бедность.
Помню, говорил он быстро-быстро, как бы убегая от прошлого, а я слушаю и гляжу в печь. Чело её предо мной — словно некое древнее и слепое лицо, чёрная пасть полна
злых языков ликующего пламени, жуёт она, дрова свистят, шипят. Вижу в огне Гришину
сестру и думаю: чего ради насилуют и губят люди друг друга?
Бесспорно, Надя была лучше всех
сестер — маленькая брюнетка, с видом дикарки и с смелостью нигилистки; вороватый бесенок с огненными глазками, с прелестной улыбкой, хотя часто и
злой, с удивительными губками и зубками, тоненькая, стройненькая, с зачинавшеюся мыслью в горячем выражении лица, в то же время почти совсем еще детского.
Он, стиснув зубы, благодарил её, глядя на всех тоскливо-злыми глазами и замечая, что Варенька недоверчиво и удивлённо улыбается под шёпот его
сестры, склонившейся к её уху.
«Я буду жить с Лизою, как брат с
сестрою, — думал он, — не употреблю во
зло любви ее и буду всегда счастлив!» — Безрассудный молодой человек!
Для этого он держал при себе несколько дальних родственниц: свою
сестру, больную и сварливую; двух
сестер жены своей, тоже
злых и многоязычных; потом свою старую тетку, у которой по какому-то случаю было сломано одно ребро.
— Да сказывай все пó ряду, Пантелеюшка, — приставала Таифа. — Коли такое дело, матушка и впрямь его разговорить может. Тоже
сестра, кровному
зла не пожелает… А поговорить учительно да усовестить человека в напасть грядущего, где другую сыскать сýпротив матушки?
Когда встревоженная выходкой Наташи Татьяна Андревна вошла к дочерям, сердце у ней так и упало. Закрыв лицо и втиснув его глубоко в подушку, Наташа лежала как пласт на диване и трепетала всем телом. От душевной ли боли, иль от едва сдерживаемых рыданий бедная девушка тряслась и всем телом дрожала, будто в сильном приступе
злой лихоманки. Держа
сестру руками за распаленную голову, Лиза стояла на коленях и тревожным шепотом просила ее успокоиться.
Грегуар, давно приучивший себя, ради прогресса и гуманности, равнодушно и безразлично относиться к добру и
злу, подал
сестре руку и начал со стереотипной фразы о том, что они давно не видались.
Помимо ленивого и тупого брата и его
злой жены, с их малоумным и
злым потомством, и
сестры с ее пьяным мужем и золотушными детьми, у Водопьянова был кучер, нигде нетерпимый пьяница, кухарка, забитая мужем, идиотка, комнатный мальчик-калека, у которого ноги стояли иксом в разные стороны: все это придавало всему дому характер какого-то нестроения.
— Не женится, Melanie, не женится. Серж упрям, как все нынешние университетские молодые люди, и потому он вас с
сестрой Верой не слушался. Что же в самом деле: как вы с ним обращались? —
сестра Вера хотела его проклинать и наследство лишить, но ведь молодые люди богу не верят, да и батюшка отец Илья говорит, что на
зло молящему бог не внемлет, а наследство у Сережи — отцовское, — он и так получит.
В нашей памяти живо было предание, передаваемое одним поколением институток другому, о двух
сестрах Неминых, находившихся в постоянной вражде между собою и не пожелавших помириться даже перед причастием, за что одну сверхъестественной силой оттолкнуло от Святой чаши, а другая не могла разжать конвульсивно сжавшегося рта. Так обе
злые девочки и не были допущены к причастию.
— Уйди. Я не хочу тебя видеть до тех пор, пока ты не исправишься. Твоя
злая выходка чуть не стоила жизни
сестре. Ступай. Я не хочу тебя видеть, недобрая, нехорошая девочка! Марья Васильевна была права — тебя надо отдать в строгие руки, пока ты окончательно не испортилась дома.
Этот страшный хозяин, похожий на разбойника; эти
злые, мохнатые собаки, готовые разорвать ее по одному его приказанию; эти плутоватые, недобрые дети, брат и
сестра, которые с таким недоброжелательством смотрели на нее!
«Если старшие
сестры, которым я сделал добро, возненавидели меня, — говорит он, — то как же может она, которой он сделал
зло, не ненавидеть его».
Они не знают чистой любви, не имеют детей, не правоспособны; матери и
сестры оплакивают их, как мертвых, наука третирует их, как
зло, мужчины говорят им ты.
Корделия, несмотря на свое счастие, все время грустившая об отце и просившая бога простить
сестер, сделавших ему столько
зла, встречает отца, дошедшего до последней степени нужды, и тотчас же хочет открыться ему, но муж не советует ей этого делать, чтобы не взволновать слабого старца.
Вообще Султанов резко изменился. В вагоне он был неизменно мил, остроумен и весел; теперь, в походе, был
зол и свиреп. Он ехал на своем коне, сердито глядя по сторонам, и никто не смел с ним заговаривать. Так тянулось до вечера. Приходили на стоянку. Первым долгом отыскивалась удобная, чистая фанза для главного врача и
сестер, ставился самовар, готовился обед. Султанов обедал, пил чай и опять становился милым, изящным и остроумным.
Не меньшее
зло представляли собою и
сестры, жены офицеров, находившихся в строю.
— Ты спрашиваешь, за что я ненавижу тебя? Но кого же любил я? Я — исчадие
зла, все люди были мне противны, сам не знаю почему… Но
сестра моя, эта кроткая овечка, Настасья… она давно примирила меня со всеми; она как бы нечеловеческим голосом уговаривала меня переродиться, и слова ее глубоко запали в мою черную душу. Она показалась мне ангелом, а голос ее песней серафима, и я… повиновался…
А горбун после смерти
сестры зверь зверем стал, ненавидит весь род людской, норовит всякое
зло сделать ближнему.
Предпринять между тем ничего было нельзя. Власти тамбовского наместничества признали тождество княжны Полторацкой с оставшеюся в живых девушкой. Она была утверждена в правах наследства после матери, введена во владение всем имением покойной. Дворовые считали ее княжной. Нельзя же было на основании сплетни, пущенной каким-то проходимцем, поднять историю, возбуждение которое еще может быть
злыми языками истолковано желанием получить наследство от бездетной
сестры.
Контужен был перед тем Пахомыч в левую ногу, и теперь волочит ее. В лазарете поволялся и в чистую вышел. Домой пришел, барин Петр Александрович ласково таково встретил,
зла не помнил, Катерина-то Пахомовна, его
сестра, в барских барынях всем домом заправляла и сынишка у ней Осип по второму году, да дочь Аннушка, по третьему месяцу.
— Да, дороге! У нас нельзя делать ни добра крупного, ни крупного
зла, не заняв известного положения. Это элементарно. Не служебное только положение. Но и в том слое, который не одна твоя
сестра называет"le vrai monde". Что мне за дело до общественного мнения? Где оно у нас?.. В газетах, что ли? Им скажут:"цыц!" — и кончено. Власть должна быть в руках. Фактическая власть… Не для своих мелких целей, — я не корыстолюбец, — а для дела.
— Ты спрашиваешь, за что я ненавижу тебя? Но кого же любил я? Я — исчадие
зла, все люди были мне противны, сам не знаю почему… Но
сестра моя, эта кроткая овечка, Настасья, она давно примирила меня со всеми; она как бы не человеческим голосом уговаривала меня переродиться, и слова ее глубоко запали в мою черную душу. Она показалась мне ангелом, а голос ее песнью серафима, и я… повиновался…
— Вы с дядей, кажется, на
зло мне раскармливаете этого урода, — говорила с неудовольствием Глаша, заставая у
сестры своего мужа за чашкой дымящейся каши. — Ты бы, болван, на брюхо-то свое посмотрел, — обращалась она к своему мужу.
— Дурной? Да. Что же из этого? — вызывающе сказал Павел,
злыми и блестящими глазами глядя на
сестру.
В своих привычках он был нечистоплотен, как животное, все делал под себя, на постилку, и менять ее было каждый раз мучением: с
злой хитростью он выжидал момента, когда к нему наклонится голова матери или
сестры, и впивался в волосы руками, выдергивая целые пряди.