Неточные совпадения
Довольно демон ярости
Летал с мечом карающим
Над русскою
землей.
Довольно рабство тяжкое
Одни пути лукавые
Открытыми, влекущими
Держало на
Руси!
Над
Русью оживающей
Святая песня слышится,
То ангел милосердия,
Незримо пролетающий
Над нею, души сильные
Зовет на честный путь.
В каком году — рассчитывай,
В какой
земле — угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков:
Семь временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож,
Сошлися — и заспорили:
Кому живется весело,
Вольготно на
Руси?
Как несметное множество церквей, монастырей с куполами, главами, крестами, рассыпано на святой, благочестивой
Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу
земли.
«Вот это — настоящая
Русь, красивая, уютная
земля простых людей».
Во время недавнего наводнения вода сильно размыла
русло реки и всюду проложила новые протоки. Местами видно было, что она шла прямо по долине и плодородную
землю занесла песком и галькой. Около устья все протоки снова собираются в одно место и образуют нечто вроде длинной заводи.
Последнего, Ваню, я сперва было и не заметил: он лежал на
земле, смирнехонько прикорнув под угловатую рогожу, и только изредка выставлял из-под нее свою
русую кудрявую голову.
На этой вере друг в друга, на этой общей любви имеем право и мы поклониться их гробам и бросить нашу горсть
земли на их покойников с святым желанием, чтоб на могилах их, на могилах наших расцвела сильно и широко молодая
Русь!». [«Колокол», 15 января 1861. (Прим. А. И. Герцена.)]
Тридцать лет тому назад Россия будущего существовала исключительно между несколькими мальчиками, только что вышедшими из детства, до того ничтожными и незаметными, что им было достаточно места между ступней самодержавных ботфорт и
землей — а в них было наследие 14 декабря, наследие общечеловеческой науки и чисто народной
Руси. Новая жизнь эта прозябала, как трава, пытающаяся расти на губах непростывшего кратера.
К старикам протолкался приземистый хохол Терешка, старший сын Дороха. Он был в кумачной красной рубахе; новенький чекмень, накинутый на одно плечо, тащился полой по
земле. Смуглое лицо с
русою бородкой и карими глазами было бы красиво, если бы его не портил открытый пьяный рот.
Затуманится
Русь, заплачет
земля по старым богам…
Свято-Русь-земля всем
землям мати; на ней строят церкви апостольские, богомольные, соборные.
— Я Матвей Хомяк! — отвечал он, — стремянный Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского; служу верно господину моему и царю в опричниках. Метла, что у нас при седле, значит, что мы
Русь метем, выметаем измену из царской
земли; а собачья голова — что мы грызем врагов царских. Теперь ты ведаешь, кто я; скажи ж и ты, как тебя называть, величать, каким именем помянуть, когда придется тебе шею свернуть?
— Вишь ты, какой прыткий! — сказал он, глядя на него строго. — Уж не прикажешь ли мне самому побежать к вам на прибавку? Ты думаешь, мне только и заботы, что ваша Сибирь? Нужны люди на хана и на Литву. Бери что дают, а обратным путем набирай охотников. Довольно теперь всякой голи на
Руси. Вместо чтоб докучать мне по все дни о хлебе, пусть идут селиться на те новые
земли! И архиерею вологодскому написали мы, чтоб отрядил десять попов обедни вам служить и всякие требы исполнять.
То не два зверья сходилися, промежду собой подиралися; и то было у нас на сырой
земли, на сырой
земли, на святой
Руси; сходилися правда со кривдою; это белая зверь — то-то правда есть, а серая зверь — то-то кривда есть; правда кривду передалила, правда пошла к богу на небо, а кривда осталась на сырой
земле; а кто станет жить у нас правдою, тот наследует царство небесное; а кто станет жить у нас кривдою, отрешен на муки на вечные…“
— Вот — жалуются люди:
земли мало, а Волга весною рвет берега, уносит
землю, откладывает ее в
русле своем мелью; тогда другие жалуются: Волга мелеет! Весенние потоки да летние дожди овраги роют, — опять же
земля в реку идет!
— Нам, брат, не фыркать друг на друга надо, а, взяв друг друга крепко за руки, с доверием душевным всем бы спокойной работой дружно заняться для благоустройства
земли нашей, пора нам научиться любить горемычную нашу
Русь!
— Нет, — сказал он, — мы не для того целовали крест польскому королевичу, чтоб иноплеменные, как стая коршунов, делили по себе и рвали на части святую
Русь! Да у кого бы из православных поднялась рука и язык повернулся присягнуть иноверцу, если б он не обещал сохранить
землю Русскую в прежней ее славе и могуществе?
Темно-голубые небеса становились час от часу прозрачнее и белее; величественная Волга подернулась туманом; восток запылал, и первый луч восходящего солнца, осыпав искрами позлащенные главы соборных храмов, возвестил наступление незабвенного дня, в который раздался и прогремел по всей
земле русской первый общий клик: «Умрем за веру православную и святую
Русь!»
— Отдаем все наши имущества! Умрем за веру православную и святую
Русь! — загремели бесчисленные голоса. — Нарекаем тебя выборным от всея
земли человеком! Храни казну нижегородскую! — воскликнул весь народ.
Пестрые лохмотья, развешанные по кустам, белые рубашки, сушившиеся на веревочке, верши, разбросанные в беспорядке, саки, прислоненные к углу, и между ними новенький сосновый, лоснящийся как золото, багор, две-три ступеньки, вырытые в
земле для удобного схода на озеро, темный, засмоленный челнок, качавшийся в синей тени раскидистых ветел, висевших над водою, — все это представляло в общем обыкновенно живописную, миловидную картину, которых так много на
Руси, но которыми наши пейзажисты, вероятно, от избытка пылкой фантазии и чересчур сильного поэтического чувства, стремящегося изображать румяные горы, кипарисы, похожие на ворохи салата, и восточные гробницы, похожие на куски мыла, — никак не хотят пользоваться.
Есть люди, об уме которых можно верно судить по их голосу и смеху. Чернобородый принадлежал именно к таким счастливцам: в его голосе и смехе чувствовалась непроходимая глупость. Кончив хлестать,
русый Дымов поднял кнутом с
земли и со смехом швырнул к подводам что-то похожее на веревку.
Один из подводчиков, шедших далеко впереди, рванулся с места, побежал в сторону и стал хлестать кнутом по
земле. Это был рослый, широкоплечий мужчина лет тридцати,
русый, кудрявый и, по-видимому, очень сильный и здоровый. Судя по движениям его плеч и кнута, по жадности, которую выражала его поза, он бил что-то живое. К нему подбежал другой подводчик, низенький и коренастый, с черной окладистой бородой, одетый в жилетку и рубаху навыпуск. Этот разразился басистым, кашляющим смехом и закричал...
Венецейцы, греки и морава
Что ни день о русичах поют,
Величают князя Святослава.
Игоря отважного клянут.
И смеется гость
земли немецкой,
Что, когда не стало больше сил.
Игорь-князь в Каяле половецкой
Русские богатства утопил.
И бежит молва про удалого,
Будто он, на
Русь накликав зло.
Из седла, несчастный, золотого
Пересел в кощеево седло…
Приумолкли города, и снова
На
Руси веселье полегло.
Ярослав и правнуки Всеслава!
Преклоните стяги! Бросьте меч!
Вы из древней выскочили славы,
Коль решили честью пренебречь.
Это вы раздорами и смутой
К нам на
Русь поганых завели,
И с тех пор житья нам нет от лютой
Половецкой проклятой
земли!
Ну-с, расхаживал я, расхаживал мимо всех этих машин и орудий и статуй великих людей; и подумал я в те поры: если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица
земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что тот народ выдумал, — наша матушка,
Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы, родная: все бы преспокойно осталось на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты — не нами выдуманы.
Но не бойтесь за нее, не бойтесь даже тогда, когда она сама говорит против себя: она может на время или покориться, по-видимому, или даже пойти на обман, как речка может скрыться под
землею или удалиться от своего
русла; но текучая вода не остановится и не пойдет назад, а все-таки дойдет до своего конца, до того места, где может она слиться с другими водами и вместе бежать к водам океана.
— Как же! У нас всё государево. Вся
земля — божья, вся
Русь — царёва!
Двое сидели на
земле и курили, один — высокий, с густой чёрной бородой и в казацкой папахе — стоял сзади нас, опершись на палку с громадной шишкой из корня на конце; четвёртый, молодой
русый парень, помогал плакавшему Шакро раздеваться.
— Разве они созданы только для работы и пьянства? Каждый из них — вместилище духа живого, и могли бы они ускорить рост мысли, освобождающей нас из плена недоумений наших. А войдут они в то же тёмное и тесное
русло, в котором мутно протекают дни жизни их отцов. Прикажут им работать и запретят думать. Многие из них — а может быть, и все — подчинятся мёртвой силе и послужат ей. Вот источник горя
земли: нет свободы росту духа человеческого!
Одно из таких сочинений, написанное опять-таки не в России, а в чужой
земле — русским подьячим посольского приказа, — выходит из ряда обыкновенных произведений старой
Руси и обнаруживает уже замечательную силу анализирующей мысли.
Соизволеньем Божиим и волей
Соборной Думы — не моим хотеньем —
Я на престол царей и самодержцев
Всея
Руси вступаю днесь. Всевышний
Да укрепит мой ум и даст мне силы
На трудный долг! Да просветит меня,
Чтобы бразды, мне русскою
землеюВрученные, достойно я держал,
Чтобы царил я праведно и мудро,
На тишину
Руси, как царь Феодор,
На страх врагам, как грозный Иоанн!
Злодейство ль совершил
Иль заплатил
Руси величью дань я —
Решит
земля в годину испытанья!
Но в тайне пусть союз наш остается!
Тем крепче будет он. Подумай только,
Чего не сможем сделать мы втроем!
Ты нас учи всему, чем превосходна
Твоя
земля, а мы со Ксеньей будем
Тебя знакомить с
Русью!
То правда;
Лишь об одной
земле его забота:
Татарщину у нас он вывесть хочет,
В родное хочет нас вернуть
русло.
Подумаешь: и сами ведь породой
Мы хвастаться не можем; от татар ведь
Начало мы ведем!
Ливонская
земляС Эстонией есть вотчина
РусиОт Ярослава Первого, от сына
Владимира Святого.
Эту песенку мудреную
Тот до слова допоет,
Кто всю
землю,
Русь крещеную,
Из конца в конец пройдет».
Благословенно буди
Пришествие твое, спаситель
Руси!
Ты нам родной, тебя вспоила Волга,
Взрастил, взлелеял православный мир,
Ты честь и слава русского народа.
Потоль велика русская
земля,
Поколь тебя и чтить и помнить будет.
Давно стоит
земля, а не бывало
Такого дела на святой
Руси.
И небывалую ты служишь службу.
Прими ж такое звание от нас,
Какого деды наши не слыхали
И внуки не услышат, и зовись
Ты Выборным всей Русскою
Землею!
Тем, кто больше терпит,
Кто перед Богом не кривил душой.
Когда народ за
Русь святую встанет —
И даст Господь победу над врагом.
Нам дороги родные пепелища,
Мы их не променяем ни на что.
Нам вера православная да церковь
Дороже всех сокровищ на
земле.
Недалеко от мельницы Назарова, на пути реки Боломы, встал высокий холм — река срезала половину его, обнажив солнцу и воздуху яркие полосы цветных глин, отложила смытую
землю в
русло своё, наметала острый мыс и, круто обогнув его вершину, снова прижалась к пёстрому берегу.
Сказки, легенды [и всякого рода предания] хранятся в устах старушек; рассказы о святых местах и чужих
землях также разносятся по
Руси странницами и богомолками.
«Надо быть, не русский, — подумал Алексей. — Вот, подумаешь, совсем чужой человек к нам заехал, а матушка русска
земля до усов его кормит… А кровному своему ни места, ни дела!.. Ишь, каково спесиво на людей он посматривает… Ишь, как перед нехристем народ шапки-то ломит!.. Эх ты,
Русь православная! Заморянину — родная мать, своим детушкам — злая мачеха!..»
Так говорят за Волгой. Старая там
Русь, исконная, кондовая. С той поры как зачиналась
земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там
Русь сысстари на чистоте стоит, — какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужа́нина.
Но и тогда,
Когда на всей планете
Пройдёт вражда племён,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть
землиС названьем кратким «
Русь».
Удивляется притче Поток молодой:
«Если князь он, иль царь напоследок,
Что ж метут они
землю пред ним бородой?
Мы честили князей, но не эдак!
Да и полно, уж вправду ли я на
Руси?
От земного нас бога Господь упаси!
Нам Писанием велено строго
Признавать лишь небесного Бога...
«Здорово, Гаральд! Расскажи, из какой
На
Русь воротился ты дали?
Замешкался долго в
земле ты чужой,
Давно мы тебя не видали...
И
Русь оставляет Гаральд за собой,
Плывёт он размыкивать горе
Туда, где арабы с норманнами бой
Ведут на
земле и на море.
Не знаю, где она совершалась, на
земле или небе [Ср. с рассказом «девяти мужей», посланных князем Владимиром в Византию накануне крещения
Руси: «И пришли мы в
землю Греческую, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на
земле мы: ибо нет на
земле такого зрелища и красоты такой…» (Изборник. М., 1969.
В старые годы, когда шаг за шагом
Русь отбивала у старых насельников
землю, нещадно губила леса как вражеские твердыни.
Из края в край по всей православной
Руси гудят торжественно колокола, по всей сельщине-деревенщине, по захолустьям нашей
земли с раннего утрá и стар, и млад надевают лучшую одежду и молитвой начинают праздник.