Неточные совпадения
Молчать! уж лучше слушайте,
К чему я речь веду:
Тот Оболдуй, потешивший
Зверями государыню,
Был корень роду нашему,
А было то, как сказано,
С залишком двести лет.
— Не стану я
молчать, — продолжал несчастный. — Все едино околевать-то. Душегубец ты,
зверь, погибели на тебя нету… Да постой, недолго тебе царствовать! затянут тебе глотку, постой!
— Серафима-то Харитоновна все глаза проплакала, — рассказывала попадья тягучим речитативом. — Бьет он ее, Галактион-то. Известно,
озверел человек. Слышь, Анфуса-то Гавриловна сколько разов наезжала к Галактиону, уговаривала и тоже плакала.
Молчит Галактион, как пень, а как теща уехала — он опять за свое.
Илюшка упорно отмалчивался, что еще больше злило Рачителиху. С парнишкой что-то сделалось: то
молчит, то так
зверем на нее и смотрит. Раньше Рачителиха спускала сыну разные грубые выходки, а теперь, обозленная радовавшимися пьяницами, она не вытерпела.
Быть может, он уже знает все, что может сказать ему Януш, но он
молчит; он не считает нужным травить старого беззубого
зверя в его последней берлоге…
На меня напала непонятная жестокость… Я
молча повернулся, хлопнул дверью и ушел к себе в комнату. Делать я ничего не мог. Голова точно была набита какой-то кашей. Походив по комнате, как
зверь в клетке, я улегся на кушетке и пролежал так битый час. Кругом стояла мертвая тишина, точно «Федосьины покровы» вымерли поголовно и живым человеком остался я один.
— Что ты, что ты, Зарезушка? — сказал Кирша, погладив его ласково рукою. — Что с тобою сделалось? Уж не почуял ли ты красного
зверя? Кой прах! Да что ты ко мне так прижимаешься?.. Неужели… да нет! Я и пеший насилу сквозь эту дичь продирался… Однако ж и мне кажется… уж не медведь ли?.. Нет, черт возьми!..
Молчать, Зарез!
Если смотреть на остров из дали морской, оттуда, где золотая дуга Млечного Пути коснулась черной воды, — остров кажется лобастым
зверем: выгнув мохнатую спину, он прильнул к морю огромной пастью и
молча пьет воду, застывшую, как масло.
Унылый пленник с этих пор
Один окрест аула бродит.
Заря на знойный небосклон
За днями новы дни возводит;
За ночью ночь вослед уходит;
Вотще свободы жаждет он.
Мелькнет ли серна меж кустами,
Проскачет ли во мгле сайгак, —
Он, вспыхнув, загремит цепями,
Он ждет, не крадется ль казак,
Ночной аулов разоритель,
Рабов отважный избавитель.
Зовет… но все кругом
молчит;
Лишь волны плещутся бушуя,
И человека
зверь почуя
В пустыню темную бежит.
Это были люди, привыкшие жить в поле, гоняться за
зверьми и неспособные к мирным чувствам, к сожалению и большой приверженности; вино, буйство, охота — их единственные занятия, не могли внушить им много набожных мыслей; и если между ними и был один верный, честный слуга, то из осторожности
молчал или удалялся.
«О, люди-звери, люди-звери! — думал я. — Зачем вы заставили
молчать это сердце, которое билось святой любовью к вам? Неужели еще нужна была кровь этого страдальца, чтобы он искупил ей свою любовь к людям…»
Бессеменов. Дочь отравилась, пойми! Что мы ей — какую боль причинили? Чем огорчили? Что мы —
звери для нее? А будут говорить разное… Мне — наплевать, я всё ради детей стерплю… но только — зачем? Из-за чего? Хоть бы знать… Дети! Живут —
молчат… Что в душе у них? Неизвестно! Что в головах? Неведомо! Вот — обида!
А старуха сидела
молча, сгорбившись, и о чем-то думала; Фекла качала люльку… Видимо, сознавая себя страшным и довольный этим, Кирьяк схватил Марью за руку, потащил ее к двери и зарычал
зверем, чтобы казаться еще страшнее, но в это время вдруг увидел гостей и остановился.
Зверя она гонит
молча, «нышком», как говорит Талимон.
Тигр в его глазах стал еще более священным животным. Он все может: под его взглядом и ружья перестают стрелять. Он знает это и потому спокойно смотрит на приближающихся двуногих врагов. Разве можно на такого
зверя охотиться? Эти рассуждения казались удэхейцу столь резонными, что, не говоря больше ни слова, он поднял свою винтовку, сдунул с затвора снег и
молча отправился по лыжнице назад в свою юрту, а мы сели на колодину и стали обсуждать, что делать дальше.
Молчит неверный часовой,
Опущен
молча мост подъёмный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наёмной…
О стыд! о ужас наших дней!
Как
звери, вторглись янычары!…
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей.
— Вы-то бедный, а вот ваш товарищ,
Зверев, — тому непростительно быть неисправным. О своем долге он
молчит.
Обе женщины: генеральша Глафира Петровна Салтыкова и Дарья Николаевна Иванова несколько мгновений
молча глядели друг на друга. Первая была, видимо, в хорошем расположении духа. Этому, отчасти, способствовало произведенное на нее впечатления порядка и чистоты, царившие в жилище Дарьи Николаевны, тем более, что это жилище генеральша представляла себе каким-то логовищем
зверя. Встреча с лучшим, нежели предполагаешь, всегда доставляет удовольствие. Она глядела теперь во все глаза и на самою хозяйку.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и пока принесли мешки,
молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый
зверь на подходящего охотника. Один всё крестился, другой чесал спину и делал губами движение подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.