Неточные совпадения
Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, который разбегается все
шире и
шире, мелькали из-за
дерев, а дальше синелись зубчатою стеной горы, и из-за них выглядывал Казбек в своей белой кардинальской шапке.
Самгин оглядывался. Комната была обставлена, как в дорогом отеле, треть ее отделялась темно-синей драпировкой,
за нею —
широкая кровать, оттуда доносился очень сильный запах духов. Два открытых окна выходили в небольшой старый сад, ограниченный стеною, сплошь покрытой плющом, вершины
деревьев поднимались на высоту окон, сладковато пахучая сырость втекала в комнату, в ней было сумрачно и душно. И в духоте этой извивался тонкий, бабий голосок, вычерчивая словесные узоры...
У подошвы ее, по берегу, толпятся домы, и между ними, как напоказ, выглядывают кое-где пучки банановых листьев, которые сквозят и желтеют от солнечных лучей, да еще видна иногда из-за забора, будто
широкая метла, верхушка убитого солнцем
дерева.
Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои
широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед
за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от
дерева к
дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по
деревьям царапаются и хватаются
за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в
широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
В одном месте сплошной забор сменился палисадником,
за которым виднелся
широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и на этом фоне мелькали фигуры двух девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье под
деревом, с книгой на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохляцким юмором соответствующий случай. Юноши краснели, но в свою очередь не оставались в долгу. «Если они не знают Нечипора и Хведька из такой-то деревни, зато они изучают весь народ в его общих проявлениях; они смотрят с высшей точки зрения, при которой только и возможны выводы и
широкие обобщения. Они обнимают одним взглядом далекие перспективы, тогда как старые и заматерелые в рутине практики из-за
деревьев не видят всего леса».
Жарко. Все вокруг тихонько трясется, гудит,
за железной стенкой каюты плещет водой и бухает колесо парохода, мимо иллюминатора
широкой полосой течет река, вдали видна полоска лугового берега, маячат
деревья. Слух привык ко всем звукам, — кажется, что вокруг тихо, хотя на носу парохода матрос заунывно воет...
Ему представилось огромное, мокрое поле, покрытое серыми облаками небо,
широкая дорога с берёзами по бокам. Он идёт с котомкой
за плечами, его ноги вязнут в грязи, холодный дождь бьёт в лицо. А в поле, на дороге, нет ни души… даже галок на
деревьях нет, и над головой безмолвно двигаются синеватые тучи…
Надо мной расстилалось голубое небо, по которому тихо плыло и таяло сверкающее облако. Закинув несколько голову, я мог видеть в вышине темную деревянную церковку, наивно глядевшую на меня из-за зеленых
деревьев, с высокой кручи. Вправо, в нескольких саженях от меня, стоял какой-то незнакомый шалаш, влево — серый неуклюжий столб с
широкою дощатою крышей, с кружкой и с доской, на которой было написано...
(Прим. автора.)], посреди светлой комнаты, украшенной необходимыми для каждого зажиточного крестьянина старинными стенными часами,
широкою резною кроватью и огромным сундуком из орехового
дерева, сидели
за налощенным дубовым столом, составляющим также часть наследственной мебели, артиллерийской поручик Ленской, приехавший навестить его уланской ротмистр Сборской и старый наш знакомец, командир пехотной роты, капитан Зарядьев.
Лес не так высок, но колючие кусты, хмель и другие растения переплетают неразрывною сеткою корни
дерев, так что
за 3 сажени нельзя почти различить стоящего человека; иногда встречаются глубокие ямы, гнезда бурею вырванных
дерев, коих гнилые колоды, обросшие зеленью и плющем, с своими обнаженными сучьями, как крепостные рогатки, преграждают путь; под ними, выкопав себе
широкое логовище, лежит зимой косматый медведь и сосет неистощимую лапу; дремучие ели как черный полог наклоняются над ним и убаюкивают его своим непонятным шепотом.
Уже с полудня парило и в отдалении всё погрохатывало; но вот
широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин
деревьев, явственнее начал вздрагивать душный воздух, всё сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер поднялся, прошумел порывисто в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
Я окинула глазами внутренность сарая с его старыми изогнутыми
деревьями и с зубчатыми
широкими листьями, из-за которых тяжело и прямо висели черные сочные ягоды, и, подсунув голову под сетку, из-под корявого сука старой вишни увидала Сергея Михайлыча.
Перед домом дяди,
за широким круглым цветником, окруженным расписною решеткою, были
широкие ворота, а против ворот посреди куртины было вкопано высокое, прямое, гладко выглаженное
дерево, которое называли «мачта». На вершине этой мачты был прилажен маленький помостик, или, как его называли, «беседочка».
В ночной темноте приземистые,
широкие постройки отца, захватившие много земли, лежали на берегу реки, сливаясь вместе с
деревьями в большую тяжёлую кучу, среди неё горели два красных огня, один выше другого. Мельница очертаниями своими была похожа на чью-то лобастую голову, она чуть поднялась над землёю и, мигая неровными глазами, напряжённо и сердито следит
за течением своевольней реки.
Прямо передо мною тянулись ровные серые
широкие грядки прошлогодней нивы (в борозду между этими грядами я все и проваливался, когда шел
за Талимоном). Восток уже начал розоветь.
Деревья и кусты вырисовывались бледными, неясными, однотонными пятнами. К смолистому крепкому запаху сосновых ветвей, из которых была сделана моя будка, приятно примешивался запах утренней сыроватой свежести. Пахла и молодая травка, серая от росы…
Тот же вечер. Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают
широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями.
За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея
деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.
Обитель спала. Только чириканье воробьев, прыгавших по скату крутой часовенной крыши, да щебетанье лесных птичек, гнездившихся в кустах и
деревьях кладбища, нарушали тишину раннего утра. Голубым паром поднимался туман с зеленеющих полей и бурых, железистой ржавчиной крытых мочажин… С каждой минутой ярче и
шире алела заря… Золотистыми перьями раскидывались по ней лучи скрытого еще
за небосклоном светила.
Тася вернулась в спальню матери. Комната выходила на балкон, в палисадник. Из
широкого итальянского окна веяло холодом. Свеча, в низком подсвечнике с белым абажуром, стояла одиноко на овальном столе у ширм красного
дерева;
за ними помещалась кровать. Она заглянула
за ширмы.
В одной из отдаленных горниц обширных хором князя Василия Прозоровского, сравнительно небольшой, но все же просторной и светлой, с бревенчатыми дубовыми, как и во всех остальных, стенами,
за простым деревянным столом и на таком же табурете сидел молодой человек лет восемнадцати. Два
широких окна горницы выходили в обширный, запушенный снегом сад, сквозь оголенные, покрытые инеем
деревья которого виднелась узкая лента замерзшей Москвы-реки, а
за ней скученные постройки тогдашнего Замоскворечья.
В заднем углу,
за толстым обрубком
дерева, недвижно сидел немолодых уже лет мужчина, с
широкою бородою, закрывавшею половину его лица. Длинные волосы,
широкими прядями спадавшие также на лицо этого человека, закрывали его совершенно, только глаза, черные как уголь, быстрые, блестящие, пристально глядели на поверхность стоявшего перед ним сосуда, наполненного водой.
В заднем углу,
за толстым обрубком
дерева, недвижимо сидел немолодых уже лет мужчина, с
широкой бородой, закрывавшей половину его лица. Длинные волосы,
широкими прядями спадавшие также на лицо этого человека, закрывали его совершенно, только глаза, черные как уголь, быстрые, блестящие, пристально глядели на поверхность стоявшего перед ним сосуда, наполненного водой.