Неточные совпадения
Хотя очевидно было, что пламя взяло все, что могло взять, но горожанам, наблюдавшим за
пожаром по ту сторону речки, казалось, что
пожар все рос и
зарево больше и больше рдело.
У Вусуна обыкновенно останавливаются суда с опиумом и отсюда отправляют свой товар на лодках в Шанхай, Нанкин и другие города. Становилось все темнее; мы шли осторожно. Погода была пасмурная. «
Зарево!» — сказал кто-то. В самом деле налево, над горизонтом, рдело багровое пятно и делалось все больше и ярче. Вскоре можно было различить пламя и вспышки — от выстрелов. В Шанхае — сражение и
пожар, нет сомнения! Это помогло нам определить свое место.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид. Горы спускались в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось на небе
зарево лесного
пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
В той стороне, куда пошел
пожар, виднелось красное
зарево.
На левом плане горят чудовищные костры, выше них — горы, из-за гор поднимается высоко к небу багровое
зарево от дальних
пожаров; похоже, как будто горит весь Сахалин.
В самом деле, в весьма недолгое время на горизонте показалось как бы
зарево от
пожара, и затем выплыл совершенно красный лик луны.
Матвей выбежал за ворота, а Шакир и рабочие бросились кто куда, влезли на крышу смотреть, где
пожар, но
зарева не было и дымом не пахло, город же был охвачен вихрем тревоги: отовсюду выскакивали люди, бросались друг ко другу, кричали, стремглав бежали куда-то, пропадая в густых хлопьях весеннего снега.
Направо темнели холмы, которые, казалось, заслоняли собой что-то неведомое и страшное, налево все небо над горизонтом было залито багровым
заревом, и трудно было понять, был ли то где-нибудь
пожар, или же собиралась восходить луна.
Около Дмитровки приятели расстались, и Ярцев поехал дальше к себе на Никитскую. Он дремал, покачивался и все думал о пьесе. Вдруг он вообразил страшный шум, лязганье, крики на каком-то непонятном, точно бы калмыцком языке; и какая-то деревня, вся охваченная пламенем, и соседние леса, покрытые инеем и нежно-розовые от
пожара, видны далеко кругом и так ясно, что можно различить каждую елочку; какие-то дикие люди, конные и пешие, носятся по деревне, их лошади и они сами так же багровы, как
зарево на небе.
— На Пресне большой
пожар, — проговорила она, запыхавшись. — Громадное
зарево. Я поеду туда с Константином Иванычем.
Удар часового колокола вывел его на момент из забытья… Бьют часы… Он считает: один… два… три… четыре… пять… Звуки все учащаются… Он считает двенадцать, тринадцать… четырнадцать… двадцать… Все чаще и чаще бьют удары колокола… Пожарный набат…
Зарево перед ним… Вот он около
пожара… Пылает трехэтажный дом… Пламя длинными языками вырывается из окон третьего этажа…
Встают в обширной памяти его бесчисленные
зарева далеких
пожаров — близко не подходил к огню осторожный и робкий человек; дневные дымы, кроющие солнце, безвестные тела, пугающие в оврагах своей давней неподвижностью, — и чудится, будто всему оправданием и смыслом является этот его пронзительный свист.
Мертво грохочут в городе типографские машины и мертвый чеканят текст: о вчерашних по всей России убийствах, о вчерашних
пожарах, о вчерашнем горе; и мечется испуганно городская, уже утомленная мысль, тщетно вперяя взоры за пределы светлых городских границ. Там темно. Там кто-то невидимый бродит в темноте. Там кто-то забытый воет звериным воем от непомерной обиды, и кружится в темноте, как слепой, и хоронится в лесах — только в
зареве беспощадных
пожаров являя свой искаженный лик. Перекликаются в испуге...
Озадаченный люд толковал,
Где
пожар и причина какая?
Вдруг еще появился сигнал,
И промчалась команда другая.
Постепенно во многих местах
Небо вспыхнуло
заревом красным,
Топот, грохот! Народ впопыхах
Разбежался по улицам разным,
Каждый в свой торопился квартал,
«Не у нас ли горит? — помышляя, —
Бог помилуй!» Огонь не дремал,
Лавки, церкви, дома пожирая….
Он молча кивнул головой, глядя, как в селе над церковью, на красном небе, точно головни в
зареве;
пожара, мелькают галки, — у него в душе тоже вились стаи чёрных, нелюдимых дум.
Достигаев. Ну да. Учитесь, а ничего не знаете. А то ещё была… Рекамье, на кушетке лежит. Время требует, чтоб к нему… приспособлялись. Ну… ладно!
Пожар со спиртного завода на лесной двор перемахнул,
зарево — огромное! Ставни у нас с улицы закрыты, а всё-таки в зале на полу красные полосы лежат… неприятно! И в столовой неуютно. Поди-ка, Антошка, распорядись, чтобы все сюда шли… подальше от улицы! (Антонина ушла.) Ну, что, лиса?
Как
зарево ночного
пожара, пылает грозное лицо его, раскаленными угольями сверкают налитые кровью глаза, по локоть рукава засучены, в руке дубина, а у ног окровавленная, едва дышащая Настя…
Вот на колокольне Василия Великого вспыхнул
пожаром красный бенгальский огонь и багровым
заревом лег на черную реку; И во всех концах горизонта начали зажигаться красные и голубые огни, и еще темнее стала великая ночь. А звуки все лились. Они падали с неба и поднимались со дна реки, бились, как испуганные голуби, о высокую черную насыпь и летели ввысь свободные, легкие, торжествующие. И Алексею Степановичу чудилось, что душа его такой же звук, и было страшно, что не выдержит тело ее свободного полета.
И красное
зарево, как следствие сильного душевного
пожара, разлилось по ее лицу и шее.
Мои спутники еще спали тем сладким утренним сном, который всегда особенно крепок и с которым так не хочется расставаться. Огонь давно уже погас. Спящие жались друг к другу и плотнее завертывались в одеяла. На крайнем восточном горизонте появилась багрово-красная полоска зари. Она все увеличивалась в размерах, словно
зарево отдаленного
пожара отражалось в облаках.
Хрущов. Мне надо идти туда… на
пожар. Прощайте… Извините, я был резок — это оттого, что никогда я себя не чувствовал в таком угнетенном состоянии, как сегодня… У меня тяжко на душе… Но все это не беда… Надо быть человеком и твердо стоять на ногах. Я не застрелюсь и не брошусь под колеса мельницы… Пусть я не герой, но я сделаюсь им! Я отращу себе крылья орла, и не испугают меня ни это
зарево, ни сам черт! Пусть горят леса — я посею новые! Пусть меня не любят, я полюблю другую! (Быстро уходит.)
Орловский.
Зарева, душа моя, испугалась! Не бойся, оно стало меньше.
Пожар потухает…
Но в голосе его все-таки слышится нотка сожаления. Когда же
зарево вспыхивает и становится как будто шире, он вздыхает и отчаянно машет рукой, но по пыхтенью, с каким он старается подняться на цыпочки, заметно, что он испытывает некоторое наслаждение. Все сознают, что видят страшное бедствие, дрожат, но прекратись вдруг
пожар, они почувствуют себя неудовлетворенными. Такая двойственность естественна, и напрасно ее ставят в укор человеку-эгоисту.
Фас дома был облит
заревом небесного
пожара, стекла в окнах горели.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое-где по небу; красное, подобное
пожару зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный, красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело
зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке,
пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на
зарево, видневшееся в городе.
На
зарево первого занявшегося 2-го сентября
пожара, с разных дорог и с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Такой русский, славянский «мессианизм» исповедовал Бакунин, для которого
зарево мирового
пожара должно было начаться из России, который верил в революционный свет с Востока.
— Урруру! — вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба,
заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно-радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг
пожара.
— А ведь это, братцы, другой
пожар, — сказал денщик. — Все обратили внимание на
зарево.