Неточные совпадения
Лежёня посадили в сани. Он задыхался от радости,
плакал, дрожал, кланялся, благодарил помещика,
кучера, мужиков. На нем была одна зеленая фуфайка с розовыми лентами, а мороз трещал на славу. Помещик молча глянул на его посиневшие и окоченелые члены, завернул несчастного в свою шубу и привез его домой. Дворня сбежалась. Француза наскоро отогрели, накормили и одели. Помещик повел его к своим дочерям.
Старик кланялся мне в пояс и
плакал;
кучер, стегнувши лошадь, снял шляпу и утер глаза, — дрожки застучали, и слезы полились у меня градом.
Генерал, когда что ему не нравилось, ни перед кем не стеснялся: визжал, как баба, ругался, как
кучер, а иногда, разорвав и разбросав по полу карты и прогнав от себя своих партнеров, даже
плакал с досады и злости, и не более как из-за какого-нибудь валета, которого сбросили вместо девятки.
Разумеется, Бельтов сделал Карпу Кондратьичу визит; на другой день Марья Степановна протурила мужа
платить почтение, а через неделю Бельтов получил засаленную записку, с сильным запахом бараньего тулупа, приобретенным на груди
кучера, принесшего ее; содержание ее было следующее...
Больную доктор привез в карете Бегушева часам к пяти; она была уже одета в посланное к ней с
кучером новое белье и платье и старательно закутана в купленный для нее салоп. Доктор на руках внес ее в ее комнату, уложил в постель и, растолковав Минодоре, как она должна поставить мушку, обещался на другой день приехать часов в восемь утра. За все эти труды доктора Бегушев
заплатил ему сто рублей. Скромный ординатор смутился даже: такой высокой платы он ни от кого еще не получал.
— Что вы говорите: «не
заплатили»? Вам при мне отдали пятьдесят рублей!.. — уличил жидовку
кучер.
Кучер плакал в моем стойле.
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом-Богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, все
плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой… А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и
кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка, приезжай».
Таня. Хорошо, приехал домой барин, сейчас к барыне: «Какой, говорит, наш
кучер добрый: он всю дорогу
плакал, — так ему жаль моего Дружка. Позовите его: на, мол, выпей водки, а вот тебе награда — рубль». Так-то и она, что Яков собаки ее не жалеет.
Таня. А так, — рассказывал один человек, — издох у него пес, у барина-то. Вот он и поехал зимой хоронить его. Похоронил, едет и
плачет, барин-то. А мороз здоровый, у
кучера из носу течет, и он утирается… Дайте налью. (Наливает чай.) Из носу-то течет, а он все утирается. Увидал барин: «Что, говорит, о чем ты
плачешь?» А
кучер говорит: «Как же, сударь, не
плакать, какая собака была!» (Хохочет.)
С улицы проникал слабый свет фонаря. Экипажи еще стояли, и сонные
кучера с презрением смотрели с высоты своих козел на низкие покосившиеся домишки и лениво зевали, двигая бородами. Непривязанная ставня продолжала хлопать, и в минуты, когда переставало скрипеть дерево, неслись жалобные звуки и роптали, и
плакали, и молили о жизни.
— Что же мы будем с ним делать? — взмолился я, обращаясь к
кучеру. — Я готов даже
заплатить, только бы избавиться.
Брат Вася не верил, что я уезжаю, до тех пор пока няня и наш
кучер Андрей не принесли из кладовой старый чемоданчик покойного папы, а мама стала укладывать в него мое белье, книги и любимую мою куклу Лушу, с которой я никак не решилась расстаться. Няня туда же сунула мешок вкусных деревенских коржиков, которые она так мастерски стряпала, и пакетик малиновой смоквы, тоже собственного ее приготовления. Тут только, при виде всех этих сборов, горько
заплакал Вася.
— Опомнись, дитя мое! —
заплакала maman. —
Кучер услышит!
Лошадь стоит перед
кучером с растерянным видом.
Кучер лежит на земле, дрыгает ножонками и заливается
плачем, а на лбу у него большое красное пятно — след ушиба.
Кучера толкали друг друга, второпях брались за чужих лошадей; лошади были расседланы, подпруги и уздечки порваны у иных, у других постромки экипажей подрезаны, сбруя разбросана и перемешана. Госпожи ахали, метались в разные стороны,
плакали, ломали себе руки (падать в обморок было некогда); господа сами бегали в конюшни и по задним дворам, чтобы помочь служителям оседлать лошадей, выгородить экипажи и сделать разные низкие работы, за которые, в другое время, не взяли бы тысячей.
А на улице в это время мороз становился все сильнее и сильнее, и старик
кучер, поджидавший свою барышню, медленно замерзал на козлах. Его лицо посинело, руки опустились, вожжи выпали из них. Бумажный король видел, как постепенно умирал несчастный, и он, король, готов был зарыдать от ужаса, если бы только бумажные короли могли рыдать и
плакать.
Красавица протанцевала долго. Когда наконец гости стали расходиться и она узнала, что ее
кучер замерз, то она даже не
заплакала, а сделала гримасу и сказала только...
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов,
кучера разбежались, и в доме поднялся
плач женщин.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке.
Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский
плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув
кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за
кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же
плачи на других концах улицы. Алпатыч с
кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.