Неточные совпадения
Груди захлестывало кровью, дыхание
занимало, лица судорожно искривляло гневом при воспоминании о бесславном идиоте, который, с топором
в руке, пришел неведомо отколь и с неисповедимою наглостью изрек смертный приговор прошедшему, настоящему и будущему…
Сочинил градоначальник, князь Ксаверий Георгиевич Миналадзе [Рукопись эта
занимает несколько страничек
в четвертую долю листа; хотя правописание ее довольно правильное, но справедливость требует сказать, что автор писал по линейкам. — Прим. издателя.]
3) Устраивать от времени до времени секретные
в губернских городах градоначальнические съезды. На съездах сих
занимать их чтением градоначальнических руководств и освежением
в их памяти градоначальнических наук. Увещевать быть твердыми и не взирать.
В рекреационное [Рекреация — перемена между уроками.] время
занимать чтением начальственных предписаний и анекдотов из жизни доблестных администраторов.
Но как пришло это баснословное богатство, так оно и улетучилось. Во-первых, Козырь не поладил с Домашкой Стрельчихой, которая
заняла место Аленки. Во-вторых, побывав
в Петербурге, Козырь стал хвастаться; князя Орлова звал Гришей, а о Мамонове и Ермолове говорил, что они умом коротки, что он, Козырь,"много им насчет национальной политики толковал, да мало они поняли".
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало
занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять превратилась
в темную; все инстинктивно перекрестились…
Не потому только, что он
занимал эту должность
в полку, но прохвост всем своим существом, всеми помыслами.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только так называемыми насущными потребностями края.
В числе этих потребностей первое место
занимала, конечно, цивилизация, или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым
в бедствиях надлежит".
Левин не отвечал. Сказанное ими
в разговоре слово о том, что он действует справедливо только
в отрицательном смысле,
занимало его. «Неужели только отрицательно можно быть справедливым?» спрашивал он себя.
Первое время
в Москве Левина
занимали лошади, приведенные из деревни. Ему хотелось устроить эту часть как можно лучше и дешевле; но оказалось, что свои лошади обходились дороже извозчичьих, и извозчика всё-таки брали.
Степан Аркадьич
в школе учился хорошо, благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он
занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника
в одном из московских присутствий.
— Ты поди, душенька, к ним, — обратилась Кити к сестре, — и
займи их. Они видели Стиву на станции, он здоров. А я побегу к Мите. Как на беду, не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она, чувствуя прилив молока, скорым шагом пошла
в детскую.
Левин, которого давно
занимала мысль о том, чтобы помирить братьев хотя перед смертью, писал брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но
в трогательных выражениях просил прощения у брата.
— Этот вопрос
занимает теперь лучшие умы
в Европе. Шульце-Деличевское направление… Потом вся эта громадная литература рабочего вопроса, самого либерального Лассалевского направления… Мильгаузенское устройство — это уже факт, вы, верно, знаете.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и
занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый мир для Левина. Это был мир,
в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
— Так что ж! разве это не важно? — сказал Сергей Иванович, задетый за живое и тем, что брат его находил неважным то, что его
занимало, и
в особенности тем, что он, очевидно, почти не слушал его.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание слов
занимало его, сколько то отношение к делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего
в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать вещи, своим умом и даром слова, так редко встречающимся
в той среде,
в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Из таких лиц
в особенности
занимала ее одна русская девушка, приехавшая на воды с больною русскою дамой, с мадам Шталь, как ее все звали.
Анна вышла
в гостиную, чтобы
занимать их.
Но доктор, знаменитый петербургский доктор, находившийся
в приятельских отношениях к Алексею Александровичу,
занял много времени.
Шестнадцать часов дня надо было
занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который
занимал время
в Петербурге.
Вронский поехал во Французский театр, где ему действительно нужно было видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления во Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве, которое
занимало и забавляло его уже третий день.
В деле этом был замешан Петрицкий, которого он любил, и другой, недавно поступивший, славный малый, отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были замешаны интересы полка.
Полковые интересы
занимали важное место
в жизни Вронского и потому, что он любил полк, и еще более потому, что его любили
в полку.
Левин говорил то, что он истинно думал
в это последнее время. Он во всем видел только смерть или приближение к ней. Но затеянное им дело тем более
занимало его. Надо же было как-нибудь доживать жизнь, пока не пришла смерть. Темнота покрывала для него всё; но именно вследствие этой темноты он чувствовал, что единственною руководительною нитью
в этой темноте было его дело, и он из последних сил ухватился и держался за него.
Фюрст Щербацкий замт гемалин унд тохтэр, [Князь Щербацкий с женой и дочерью,] и по квартире, которую
заняли, и по имени, и по знакомым, которых они нашли, тотчас же кристаллизовались
в свое определенное и предназначенное им место.
— Потом он такое
занимает положение
в свете, что ему ни состояние, ни положение
в свете его жены совершенно не нужны. Ему нужно одно — хорошую, милую жену, спокойную.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая
заняла у нее два часа, Анна провела
в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя
в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Потому ли, что дети непостоянны или очень чутки и почувствовали, что Анна
в этот день совсем не такая, как
в тот, когда они так полюбили ее, что она уже не занята ими, — но только они вдруг прекратили свою игру с тетей и любовь к ней, и их совершенно не
занимало то, что она уезжает.
Дело нового устройства своего хозяйства
занимало его так, как еще ничто никогда
в жизни.
Левин подошел к брату. Ничего не ловилось, но Сергей Иванович не скучал и казался
в самом веселом расположении духа. Левин видел, что, раззадоренный разговором с доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о вызове косцов к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно
занимало его.
Если его что и
занимало теперь, то лишь вопросы о том, найдут ли они что
в Колпенском болоте, о том, какова окажется Ласка
в сравнении с Краком, и как-то самому ему удастся стрелять нынче.
— Меня очень
занимает вот что, — сказал Левин. — Он прав, что дело наше, то есть рационального хозяйства, нейдет, что идет только хозяйство ростовщическое, как у этого тихонького, или самое простое. Кто
в этом виноват?
Занимая третий год место начальника одного из присутственных мест
в Москве, Степан Аркадьич приобрел, кроме любви, и уважение сослуживцев, подчиненных, начальников и всех, кто имел до него дело.
Слова, сказанные мужиком, произвели
в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей
в одно целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда не перестававших
занимать его. Мысли эти незаметно для него самого
занимали его и
в то время, когда он говорил об отдаче земли.
Было возможно и должно одно, на что Вронский и решился без минуты колебания:
занять деньги у ростовщика, десять тысяч,
в чем не может быть затруднения, урезать вообще свои расходы и продать скаковых лошадей.
Помещик, очевидно, говорил свою собственную мысль, что так редко бывает, и мысль, к которой он приведен был не желанием
занять чем-нибудь праздный ум, а мысль, которая выросла из условий его жизни, которую он высидел
в своем деревенском уединении и со всех сторон обдумал.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина
занимала теперь больше всего мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там
в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что же?» Но ничего не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
Вернувшись
в начале июня
в деревню, он вернулся и к своим обычным занятиям. Хозяйство сельское, отношения с мужиками и соседями, домашнее хозяйство, дела сестры и брата, которые были у него на руках, отношения с женою, родными, заботы о ребенке, новая пчелиная охота, которою он увлекся с нынешней весны,
занимали всё его время.
Всё, что постигнет ее и сына, к которому точно так же как и к ней, переменились его чувства, перестало
занимать его. Одно, что
занимало его теперь, это был вопрос о том, как наилучшим, наиприличнейшим, удобнейшим для себя и потому справедливейшим образом отряхнуться от той грязи, которою она зaбрызгала его
в своем падении, и продолжать итти по своему пути деятельной, честной и полезной жизни.
Целый день этот Левин, разговаривая с приказчиком и мужиками и дома разговаривая с женою, с Долли, с детьми ее, с тестем, думал об одном и одном, что
занимало его
в это время помимо хозяйственных забот, и во всем искал отношения к своему вопросу: «что же я такое? и где я? и зачем я здесь?»
Место это давало от семи до десяти тысяч
в год, и Облонский мог
занимать его, не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно было видеть
в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он уехал
в Петербург.
Об удовольствиях холостой жизни, которые
в прежние поездки за границу
занимали Вронского, нельзя было и думать, так как одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее позднему ужину с знакомыми уныние
в Анне.
Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и не знал, куда употребить всю свою деятельность. Разговоры
в гостиных, съездах, собраниях, комитетах, везде, где можно было говорить,
занимали часть его времени; но он, давнишний городской житель, не позволял себе уходить всему
в разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал
в Москве; оставалось еще много досуга и умственных сил.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления
занимали Чичикова
в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат,
в другую комнату, там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
В ряд с ними
занимала полстены огромная почерневшая картина, писанная масляными красками, изображавшая цветы, фрукты, разрезанный арбуз, кабанью морду и висевшую головою вниз утку.
Это
займет, впрочем, не много времени и места, потому что не много нужно прибавить к тому, что уже читатель знает, то есть что Петрушка ходил
в несколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и имел, по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы.
Попробуй он слегка верхушек какой-нибудь науки, даст он знать потом,
занявши место повиднее, всем тем, которые
в самом деле узнали какую-нибудь науку.
Желая чем-нибудь
занять время, он сделал несколько новых и подробных списков всем накупленным крестьянам, прочитал даже какой-то том герцогини Лавальер, [«Герцогиня Лавальер» — роман французской писательницы С. Жанлис (1746–1830).] отыскавшийся
в чемодане, пересмотрел
в ларце разные находившиеся там предметы и записочки, кое-что перечел и
в другой раз, и все это прискучило ему сильно.
Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко,
заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом
в горчицу, и спорили о тех предметах,
в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничто не лезет на ум и который не
в силах войти ни во что.
Приготовление к этой вечеринке
заняло с лишком два часа времени, и здесь
в приезжем оказалась такая внимательность к туалету, какой даже не везде видывано.